Стихи Юлия Даниэля

Кто скажет мне, почему
Я в толк никак не возьму,
За что же взаправду я
Попал в тюрьму?

Бывало, я крал зерно,
Бывало, я жрал вино,
Но не за это сесть
Мне суждено.

Четыре ударных дня
Честили вовсю меня,
Четыре бездарных дня
Шла болтовня.

И суд меня поливал,
И съезд меня поминал,
Но так я и не узнал,
В чём криминал.

Одни говорят: «Он враг!»,
Другие: «Да он — дурак!».
Два года уже идёт
Такой бардак.

И поп толкует своё,
И чёрт толкует своё,
А я всё ношу белье
Ка-зен-но-ё…

Вспоминайте меня, я вам всем по строке подарю.
Не тревожьте себя, я долги заплачу к январю.
Я не буду хитрить и скулить, о пощаде моля,
Это зрелость пришла и пора оплатить векселя.

Непутевый, хмельной, захлебнувшийся плотью земной,
Я трепался и врал, чтобы вы оставались со мной.
Как я мало дарил! И как много я принял даров
Под неверный, под зыбкий, под мой рассыпавшийся кров.

Я словами умел и убить и влюбить наповал,
И, теряя прицел, я себя самого убивал.
Но благая судьба сочинила счастливый конец:
Я достоин теперь ваших мыслей и ваших сердец.

И меня к вам влечет, как бумагу влечет к янтарю.
Вспоминайте меня — я вам всем по строке подарю.
По неловкой, по горькой, тоскою пропахшей строке,

Чтоб любили меня, когда буду от вас вдалеке.

Нам говорят: «Вы продались
Врагам за центы и за пенсы,
Вы предали социализм,
Подонки вы и отщепенцы!»

Нас осудили: раз – и квас!
Мы вызываем страх и жалость;
А кто ликует больше нас,
Что Власть полвека продержалась?

Ведь наступленья Ноября
Мы ждём с томленьем упованья,
Как ждёт зека (и часто зря!)
Минуты личного свиданья.

Благоухают, как цветы,
Привычные супы и каши,
Добры, как ангелы, менты,
И сладких грёз полны параши.

Вперяя в будущее взгляд,
Твержу, о прошлом не жалея:
– Как хорошо, что был я взят
ДО, а не ПОСЛЕ юбилея!..

Я ненавижу
Прогнивший ворох
Пословиц старых
И поговорок
Про «плеть и обух»,
Про «лоб и стену», –
Я этой мудрости
Знаю цену.
Она рождает,
Я это знаю,
«Свою рубашку»
И «хату с краю».
Она – основа
Молве безликой:
«Попал в говно, мол,
Так не чирикай!
Снаружи – зябко,
Снаружи – вьюжно…»
А всякой мрази
Того и нужно,
И мордой об стол
Всему итог:
«Куды попёрли?!
Знай свой шесток!..»
Куда ни плюнешь –
Такие сценки,
А всё оттуда,
От «лба и стенки»,
От тех, кто трусит –
В «чужие сани»,
Тех, кто с часами,
Тех, кто с весами,
Тех, кто в сужденьях
Высоколобых
Вильнёт цитаткой
Про «плеть и обух»,
А там – гляди-ка –
Развёл руками
И пасть ощерил:
Ведь «жить с волками!»

Когда за глотку
Хватает кодло,
За поговорку
Цепляться подло,
Да лучше кровью
Вконец истечь,
Чем этой гнилью
Поганить речь…

Сердце с долгом, сердце с домом разлучается,
Сердце бедное у зависти в руках.
Только гляну, как цыганки закачаются
На высоких, сбитых набок, каблуках.

Вы откуда, вы откуда, птицы смуглые,
Из какой же вы неведомой дали?
И откуда вас кибитки, лодки утлые,
До московских тротуаров донесли?

Отвечают мне цыганки, юбки пестрые –
Вольной волей весь наш век мы держим путь.
Если хочешь – мы твоими станем сестрами,
Только всё, что было-не было, забудь!

Отвечаю я цыганкам: «Мне-то по сердцу
Вольной воли заповедные пути.
Но не кинуться, не двинуться, не броситься,
Видно, крепко я привязан – не уйти!»

И плывут, идут, звенят и не кончаются
Речи смутные, как небо в облаках.
И идут, звеня, цыганки и качаются
На высоких, сбитых набок, каблуках.

Где он, мой конь?

Уже на небе гремит посуда,
И скоро грянет жестокий пир,
А наши кони ещё пасутся,
А наши кони ещё в степи.

Они бессмертны – вовек хвала им!
И мы ведь помним дорогу к ним,
Мы зануздаем и заседлаем
И, эх, как двинем под проливным.

Тебя облепит намокшим платьем,
О, амазонка, гони за мной!
А кони мчатся, и наплевать им
На тьму и ругань, на дождь и зной.

Ведь наши кони – весёлой масти,
Зелёной, рыжей и голубой,
И подковал их весёлый мастер
Для бурь, для бега, для нас с тобой.

И мы дождёмся большого солнца,
Большого мира во всей красе;
Табун гривастый ещё пасётся,
Плывут копыта в ночной росе.

Ах, недостреляли, недобили!
Вот и злись теперь, и суетись,
Лезь в метро, гоняй автомобили,
У подъезда за полночь крутись.

Ах, недодержали, недожали,
Сдуру недовыдавили яд!
Дожили: заветные скрижали
Отщепенцы всякие чернят.

Чуть прижмешь — кричат:
— Суди открытым!..
Песенки горланят белым днем,
Письма пишут… Что ни говори там,
А при Нем…

Мы не ждали критики гитарной,
Загодя могли связать узлом:
Что не так — пожалуйте в товарный
Пайку выковыривать кайлом!

Это было времечко такое —
Кто там пел и кто протестовал,
От Владивостока до Джанкоя
Шел, гудел Большой Лесоповал!

А зато — и Родину любили,
Транспаранты в праздники несли!
Ах, недостреляли, недобили,
Недогнули, недоупекли…

I

Пустыне – свежести глоток,
На дыбе ломанному – врач,
Кровавой ссадине – платок:
– Не плачь…

Окну тоскующему – стук,
Небытию наркоза – жизнь,
Волной захлёстнутому – круг:
– Держись!..

Отогревающий очаг,
Состав, смывающий клеймо,
Свет в прозревающих очах –
Письмо.

II. Читая Сент-Экзюпери

Походному ветру в тон
Звучат надо мной слова:
– В пустыне ты значишь то,
Что значат твои божества!..

А было ли что-нибудь
Прекрасней моих божеств?
И вдвое короче путь,
И вражья броня – как жесть.

III. Сны

Родной, чудной кинематограф,
Ночной прокат знакомых лент.
Как просыпаться мне, потрогав
Живую плоть мелькнувших лет?

А может, спутаны все карты,
И, удручающе нелеп,
День, а не ночь, гоняет кадры,
Бездарные, как кислый хлеб?

И надо попросту проснуться,
Из тины выбраться – и вплавь,
Очнуться, вырваться, вернуться
В ночную явь…

Дожди, дожди коснулись щек,
Грустя, деревья порыжели,
И был открыт никчемный счет
Моих побед и поражений.

Струилась осень. День за днем
Линяла летняя палитра,
А я вовсю играл с огнем
И тайно жаждал опалиться.

Не потому, что я, шальной,
Роптал перед глухой стеною –
Я преступил закон иной,
Я виноват иной виною.

И не за то, что я кричал,
Меня, сойдясь, осудят судьи –
За то, что на свою печаль,
Как пластырь, клал чужие судьбы,

За то, что я, сойдя с ума,
Не пощадил чужого сердца.
А суд, законы и тюрьма —
Всего лишь кнут, всего лишь средство

Возмездия за тайный грех,
За то, что, убивая — выжил…
И вот зима. И страшен снег,
Запятнанный капелью рыжей.

Мы идем мимо плачущих женщин,
Мы идем, мы шагаем в молчаньи,
Мы не смеем сказать им ни слова,
Мы не можем махнуть им рукой,
Мы идем, а у них за плечами –
Рюкзаки с табаком и харчами,
Рюкзаки с нерастраченной страстью,
Рюкзаки с многолетней тоской.

<...>

Мы идем, простаки и поэты,
Променявшие волю и семьи,
Променявшие женские ласки
На слова, на мечты и на сны;
Только что же нам делать, что все мы
На крови созидаем поэмы?
Уж такие мужья вам достались –
Вы простить нас, наверно, должны…

Я устал огрызаться по-волчьи,
Кислотою въедаться в металл,
Я от ненависти, от желчи,
Я от челюстей сжатых устал.

Засмеяться, запеть хорошо бы,
Примирённо уснуть к десяти.
Только пойло из тягостной злобы
Мне от губ своих не отвести.

Я ночую и днюю с бедою,
Сушит глотку проклятый настой;
Кто нагнётся с живою водою
Над убитой моей добротой?

Говорят, есть песчаная отмель,
Взрывы сосен и в море огни…
То, что молот бессмысленный отнял,
Отдадут мне, быть может, они?

Говорят, есть луга и ущелья,
И леса, и роса, и жнивьё –
Может, в этом моё возвращенье,
Воскресенье, спасенье моё?

Может, так под овации лютен
Решено на Высоком Суде:
От людей! Чтобы заново – к людям.
От себя! Чтобы снова – к себе!

То ли быль, то ли небыль
Из веселого сна?
Я в сражениях не был
И не пил я вина,

Не был пулею мечен
И стихов не писал,
Не глядел я на женщин,
Не ласкал, не бросал;

Безрассудство не славил,
Дни за днями губя,
И на карту не ставил
Ни других, ни себя;

Не плясал неуклюже,
На ветру не дрожал,
В подмосковные стужи
По лыжне не бежал;

За друзей не ручался
И влюбляться не смел,
На волнах не качался,
Песни петь не умел.

И в апрельскую сырость
Не плутал по земле —
Это всё мне приснилось
В зарешеченной мгле…

Потерял я трёшку. Потерял – и ладно.
Без поллитра обойдусь. А всё-таки досадно!

Разорвал пальто я. Всем заплату видно.
Только было куплено. До чего обидно!

Закрутил я с бабой. Баба – не девица:
Расплевалась и ушла. Впору удавиться!!!

Ко всему в осеннее злое воскресенье
Упекли меня в тюрьму. Снова невезенье.

В суд меня пригнали. Шёл я, чуть не плача.
А дали мне всего пять лет – это вот удача!

Наконец-то пофартило.

И нынче, так же, как вчера,
К чужим огням душа отчалила…
О, жизнь, зачем ты так добра,
Зачем ты так щедра отчаянно?

Мне этот жар – не по перу,
Я слаб. Ведь мне и то диковиной,
Что чьи-то слёзы оботру
Рукой, бессилием окованной.

Мне б жить как все и быть как все,
Писать, что зло не так уж действенно,
Что на запретной полосе
Белеет снег легко и девственно,

Что сосны ближнего леска
Весной видней и недоступнее,
Что прошлое издалека
Приносят ветерки простудные.

Ах, мне бы, мне бы! Я бы смог
Отбиться от беды усмешкою,
Чужие вздохи – под замок
И с глаз долой… А я всё мешкаю.

С кого спросить? С кем спорить мне?
Судьба ли, блажь ли – кто виновница?
Горю, горю в чужом огне –
И он моим огнём становится.