Стихи Константина Большакова

Пил безнадёжный чай. В окне струился
Закатной киновари золотой
Поток. А вечер близко наклонился,
Шептался рядом с кем-то за стеной.
Свеча померкла Ваших взглядов.
Чертили пальцем Вы – какой узор? –
На скатерти. И ветка винограда
Рубином брызнула далёких гор.
Ах, это слишком тихо, чтоб промолвить,
Чтоб закричать, – здесь счастье, здесь, здесь «ты»!
Звенело нежно серебро безмолвий,
И в узкой вазе вянули цветы.
Ах, это слишком тихо, чтобы близко
Почуять пурпур губ и дрожь руки, –
Над взорномеркнущей свечой без риска
Крылили вы, желаний мотыльки.

Мои глаза преддверье летней ночи,
В июле вечер, тюль из синевы.
В них каждый миг становится короче,
И в каждом миге дышите лишь Вы.

Воздух по-детски целуется
На деревьях развешены слёзы,
Пробивают, как скорлупу яйца,
Снег шаги. А в сердце заноза….

И Вы проходите и мимо проносите
Мою любовь и воспоминаний тысячи
Сосульки по крышам хрупкие носики
Заострили. А Вы сейчас…

О, я знаю, что на лето нафталином
Перекладывают все зимние вещи,
Чувствуя, что время становится длинным,
А тоска значительно резче.

Владимиру Маяковскому

Вечер был ужасно громоздок,
Едва помещался в уличном ридикюле, –
Неслышный рыцарь в усталый воздух,
Волос вечерних жужжащий улей,

Отсечь секунды идёт панелям,
И медлит меч по циферблату.
Пролетая, авто грозили, – разделим, разделим…
Закован безмолвием в латы,

Закрыв забралом чудесной грусти
Лицо, неведомый один,
Как будто кто-то не пропустит,
Не скажет ласково «уйди».

Эсмерами, вердоми, труверит весна,
Лисилея полей элилой алиелит.
Визизами визами снует тишина,
Поцелуясь в тишенные вереллоэ трели,
Аксимею, оксами зизам изо сна,
Аксимею оксами засим изомелит.
Пенясь ласки велеми велам велена,
Лилалет алиловые велеми мели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.
Аллиель! Бескрылатость надкрылий пропели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.

В час, когда гаснет закат и к вечеру,
Будто с мольбой протянуты руки дерев,
Для меня расплескаться уж нечему
В этом ручье нерасслышанных слов.

Но ведь это же ты, чей взор ослепительно нужен
Чтоб мой голос над жизнью был поднят,
Чья печаль, ожерелье из слезных жемчужин
На чужом и далеком сегодня.

И чьи губы не будут моими
Никогда, но святей всех святынь,
Ведь твое серебристое имя
Пронизало мечты.

Не все ли равно, кому вновь загорятся
Как свеча перед образом дни.
Светлая, под этот шепот святотатца
Ты усни…

И во сне не встретишь ты меня,
Нежная и радостно тиха
Ты, закутанная в звон серебряного имени,
Как в ласкающие вкрадчиво меха.

Осенней улицы всхлипы вы
Сердцем ловили, сырость лаская.
Фольгу окон кофейни Филиппова
Блестит брызги асфальтом Тверская.

Дымные взоры рекламы теребят.
Ах, восторга не надо, не надо…
Золотые пуговицы рвали на небе
Звезды, брошенные вашим взглядом.

И вы скользили, единственная, по улице,
Брызгая взором в синюю мглу,
А там, где сумрак, как ваши взоры, тюлится,
За вами следила секунда на углу.

И где обрушились зданья в провалы
Минутной горечи и сердца пустого,
Вам нагло в глаза расхохоталась
Улыбка красная рекламы Шустова.

Смелый путь безумным только ведом,
Тем, кто чужд безумной суете,
Кто не ходит общим, мёртвым следом
И чужой не молится мечте.

Нет, мечтой своею светлый, гордый,
Он идёт свободною тропой,
И в душе его поют аккорды
Красоты – неслышимой толпой.

Путь его толпе далёк, напрасен,
Странен ей в себя влюблённый лик.
И идёт вперёд он – смел, прекрасен,
Одинок, безумен и велик!

Михаилу Кузмину

Июльское солнце печёт и нежится,
Следя за суетой тревог,
Как пыльным облаком беженцы
Катятся лентой дорог.

День разгорится и будет, будет
Жечь и пылить земную грудь,
А сейчас уходят и уходят люди
В пристально стелющейся путь.

А за ними, как праздник, в лентах и ризе
Взором ясным и кротким следишь,
Как следила шаги многих сотен дивизий
Твою колыхавших тишь.

И звенели глухо шпоры и сабли
Звон рассыпался, как кокетливый смех
Будто хрупкие пальцы, зябли
Вётлы, обступившие бег твоих рек.

Шли, и задушенный, ржавый
Лязг раскуёт железные кольца
Видишь сердце сгорело Варшавы
Горячей слезой добровольца.

Чёрной птицей год пролетел, как нагрянул,
Полями Польши дымится кровь,
Только сковано сердце в оковах тумана,
Только мукою сдвинута бровь.

Будет, будет… И где бы
Вздох сражений пронёсся, – собираются все
Под палящие взоры июльского неба
Громоздить телегами и говором шоссе.

Я свой пиджак повесил на луну.
По небу звёзд струят мои подошвы,
И след их окунулся в тишину.
В тень резкую. Тогда шептали ложь вы?

Я с давних пор мечтательно плевал
Надгрёзному полёту в розы сердца,
И губ моих рубинящий коралл
Вас покорял в цвету мечты вертеться.

Не страшно вам, не может страшно вам
Быть там, где вянет сад мечты вчерашней,
И наклоняются к алмазящим словам
Её грудей мечтательные башни,
Её грудей заутренние башни.

И вечер кружево исткал словам,
И вечер остриё тоски нащупал,
Я в этот миг вошёл, как в древний храм,
Как на вокзал под стекло-синий купол.

Боре Нерадову

Вечер заколачивает в уши праздник
Тем, кто не хотел в глаза ему взглянуть,
Потому что все души тоскующие дразнит
Протянувшийся по небу Млечный Путь,

Потому что неистово и грубо
Целый час рассказывал перед ними,
Что где-то есть необыкновенные губы
И тонкое, серебряное имя.

Дразнил и рассказывал так, что даже маленькая лужица
Уже застывшая пропищала: – Ну вот, –
У меня слеза на реснице жемчужится,
А он тащит в какой-то звёздный хоровод.

И от её писка ли, от смеха ли
Вздыбившихся улиц, несущих размеренный шаг
Звёзды на горизонте раскачались и поехали,
Натыкаясь друг на друга впотьмах.

И над чёрною бездной, где белыми нитками
Фонарей обозначенный город не съедется,
Самым чистым морозом выткано
Млечный Путь и Большая Медведица.

Ю. А. Эгерту

Вечер в ладони тебе отдаю я, безмолвное сердце.
Шагом усталых трамвай на пылающий запад
Гибкую шею дуги не возносит с печальным упорством.
Рты дуговых фонарей белоснежно оскалили зубы.
Вечер – изысканный франт в не небрежно помятой панаме
Бродит лениво один по притихшим тревожно панелям,
Лето, как тонкий брегет, у него тихо тикает в строгом
Кармане жилета. Я отдаю тебе вечер в ладони,
Безмолвное сердце.

По тротуару сердца на тротуары улиц,
В тюль томленья прошедшим вам
Над сенью вечера, стихая над стихов амурницей,
Серп — золоченым словам.
Впетличив в сердце гвоздичной крови,
Синеозерит усталым взором бульвар.
Всем, кого солнце томленьем в постели ловит,
Фрукт изрубинит вазный пожар.
И, вам, о, единственная, мои стихи приготовлены —
Метр д’отель, улыбающий равнодушную люстру,
Разве может заранее ужин условленный
Сымпровизировать в улыбаться искусство,
Чтоб взоры были, скользя коленей, о, нет, не близки,
А вы, как вечер, были ласковая.
Для вас, о, единственная, духи души разбрызгал,
Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая.

Стою один в раздумьи. Властно море
Меня зовёт в неведомую даль.
Смотрю вперёд с надеждою во взоре –
Встаёт прибой – мне берега не жаль.

Куда ж меня, о волны, на просторе
Помчите вы? Скажите, не туда ль,
Где счастья нет, где царствует печаль,
Иль в светлый край, где неизвестно горе?

Ответа нет: не слушая меня,
Вы вдаль несётесь, за собой маня
Своим немолчно-плещущим волненьем.

И смело я вверяю утлый чёлн
Стихийной власти непонятных волн,
Пускаясь в путь с надеждой и сомненьем.