Читать стихотворения онлайн
Амур десницей грудь мою рассек
И сердце обнажил и в это лоно
Лавр посадил с листвою столь зеленой,
Что цвет смарагда перед ним поблек.
Его омыл сладчайших слез поток,
Он из земли, страданьем разрыхленной,
Превыше всех дерев вознесся кроной,
И к небу аромат его востек.
Растенья благороднейшего корни
С тех пор ношу я в сердце неизменно —
Добро и славу, честь и красоту,
И целомудрие в одежде горней —
И, перед лавром преклоня колена,
Его с молитвой чистой свято чту.
Лань белая на зелени лугов,
В час утренний, порою года новой,
Промеж двух рек, под сению лавровой,
Несла, гордясь, убор златых рогов.
Я все забыл и не стремить шагов
Не мог (скупец, на все труды готовый,
Чтоб клад добыть!) — за ней, пышноголовой
Скиталицей волшебных берегов.
Сверкала вязь алмазных слов на вые:
«Я Кесарем в луга заповедные
Отпущена. Не тронь меня! Не рань!..»
Полдневная встречала Феба грань;
Но не был сыт мой взор, когда в речные
Затоны я упал — и скрылась лань
Безбожный Вавилон, откуда скрылось
Все: совесть, стыд, дел добрых благодать, —
Столицу горя, прегрешений мать
покинул я, чтоб жизнь моя продлилась.
Один я, как Амуру полюбилось,
Хожу то песни, то цветы сбирать,
И с ним беседовать, и помышлять
О лучших днях: тут помощь мне и милость.
Мне до толпы, мне до судьбы нет дела,
Ни для себя, ни до потребы низкой;
И внутренний и внешний жар упал.
Зов — лишь к двоим: одна бы пожалела,
Ко мне пришла бы умиренной, близкой;
Другой бы, как защитник, твердо стал.
Когда, являя знаки нетерпенья,
Смыкая взор, качая головой
Иль торопясь быстрей любой другой
Избавиться от даней преклоненья,
Могли бы вы бежать без сожаленья
Из груди, где разросся лавр младой
Листвой любви, — я б счел побег такой
Естественным итогом отвращенья.
В сухой земле изысканный росток
Не может жить — и тянется законно
Куда-нибудь, где край не так суров;
Но так как вам не позволяет рок
Уйти отсюда, — постарайтесь, Донна,
Не вечно ненавидеть этот кров.
В прекрасные убийственные руки
Амур толкнул меня, и навсегда
Мне лучше бы умолкнуть — ведь когда
Я жалуюсь, он умножает муки.
Она могла бы — просто так, от скуки —
Поджечь глазами Рейн под толщей льда,
Столь, кажется, красой своей горда,
Что горьки ей чужого счастья звуки.
Что я ни делай, сколько ни хитри,
Алмаз — не сердце у нее внутри,
И мне. едва ли что-нибудь поможет.
Но и она, сколь грозно ни гляди,
Надежды не убьет в моей груди,
Предела нежным вздохам не положит.
Любовникам счастливым вечер мил,
А я ночами плачу одиноко,
Терзаясь до зари вдвойне жестоко, —
Скорей бы день в свои права вступил!
Нередко утро лаской двух светил
Согрето, словно сразу два востока
Лучи свои зажгли, чаруя око,
И небо свет земной красы пленил,
Как некогда, в далекий день весенний,
Когда впервые лавр зазеленел,
Который мне дороже всех растений.
Я для себя давно провел раздел —
И ненавистна мне пора мучений
И любо то, что ей кладет предел.
Мне взор предстал далекою весною
Прекрасный — два Амуровых гнезда,
Глаза, что сердце чистой глубиною
Пленили, — о счастливая звезда!
Любимую нигде и никогда
Затмить не сможет ни одна собою,
Ни даже та, из-за кого беда
Смертельная обрушилась на Трою,
Ни римлянка, что над собой занесть
Решилась в гневе благородном сталь,
Ни Поликсена и ни Ипсипила.
Она прекрасней всех — Природы честь,
Моя отрада; только очень жаль,
Что мир на миг и поздно посетила.
Да, Джери, и ко мне жесток подчас
Мой милый враг — и для меня бесспорна
Смертельная угроза, и упорно
В одном ищу спасенье каждый раз:
Она ко мне не обращает глаз,
А выражение моих — покорно,
И действует смиренье благотворно —
И нет стены, что разделяла нас.
Иначе бы она в моем уделе
Медузою безжалостной была,
Перед которой люди каменели.
Один лишь выход нам судьба дала,
Поверь, бежать бессмысленно: тебе ли
Не знать, что у Амура есть крыла!
Земная ль жила золото дала
На эти две косы? С какого брега
Принес Амур слепительного снега —
И теплой плотью снежность ожила?
Где розы взял ланит? Где удила
Размерного речей сладчайших бега —
Уст жемчуг ровный? С неба ль мир и нега
Безоблачно-прекрасного чела?
Любови бог! кто, ангел сладкогласный,
Свой чрез тебя послал ей голос в дар?
Не дышит грудь, и день затмится ясный,
Когда поет царица звонких чар…
Какое солнце взор зажгло опасный,
Мне льющий в сердце льдистый хлад и жар?
Прекрасные черты, предел моих желаний,
Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик,
Не отрывая глаз, но в некий краткий миг
Был образ заслонен движеньем нежной длани.
Мой дух, трепещущий, как рыба на кукане,
Привязанный к лицу, где блага свет велик,
Не видел ничего, когда тот жест возник,
Как не узреть птенцу тенета на поляне.
Но зрение мое, утратив свой предмет,
К виденью красоты, как бы во сне, открыло
Дорогу верную, без коей жизни нет.
Передо мной лицо и длань как два светила,
Какой невиданный, какой волшебный свет!
Подобной сладости непостижима сила.
Узнав из ваших полных скорби строк
О том, как чтили вы меня, беднягу,
Я положил перед собой бумагу,
Спеша заверить вас, что, если б мог,
Давно бы умер я, но дайте срок —
И я безропотно в могилу лягу,
При том что к смерти отношусь как к благу
И видел в двух шагах ее чертог,
Но повернул обратно, озадачен
Тем, что при входе не сумел прочесть,
Какой же день, какой мне час назначен.
Премного вам признателен за честь,
Но выбор ваш, поверьте, неудачен:
Достойнее гораздо люди есть.
Единственный на крыше воробей
Не сиротлив, как я: одна отрада —
Прекрасные черты — была для взгляда,
Других не признающего лучей.
Все время плачу — счастья нет полней,
Мне смех — мученье, яства — горше яда,
Сиянье солнца — тусклая лампада,
На смятом ложе не сомкнуть очей.
Недаром люди говорят, что Лете
Сродни теченье сна, ведь он, предатель,
Несет сердцам покой небытия.
О край благой, счастливей нет на свете,
Чем ты, моей отрады обладатель,
Которую оплакиваю я!
Всегда желал я жить в уединенье
(Леса, долины, реки это знают),
Умов, что к небу путь загромождают,
Глухих и темных душ презрев общенье.
Пришло б не там желаньям исполненье,
Где сны Тосканы негу навевают,
А где холмы сочувственно внимают
В тени у Сорги плач мой или пенье.
Но вот судьба враждебна постоянно,
В плену томит, где вижу, негодуя,
Сокровище в грязи, а грязь бездонна.
И пишущую руку так нежданно
Балует — и права; ей заслужу я:
Амур то видит, знаю я — и Донна.
Был македонский вождь непобедим,
Но гневу под удар себя подставил:
Вотще Лисипп его победы славил
И с кистью Апеллес стоял пред ним.
Тидей, внезапным гневом одержим,
Кончаясь, Меналиппа обезглавил,
И Суллы дни все тот же гнев убавил,
Не близоруким сделав, но слепым.
Был гнев известен Валентиниану,
Аяксу ведом, что, повергнув рать
Врагов, потом с собою счеты сводит.
Гнев равносилен краткому дурману,
И кто его не может обуздать,
Позор подчас, когда не смерть, находит.
Как в чей-то глаз, прервав игривый лет,
На блеск влетает бабочка шальная
И падает, уже полуживая,
А человек сердито веки трет, —
Так взор прекрасный в плен меня берет,
И в нем такая нежность роковая,
Что, разум и рассудок забывая,
Их слушаться Любовь перестает.
Я знаю сам, что презираем ею,
Что буду солнцем этих глаз убит,
Но с давней болью сладить не умею.
Так сладостно Любовь меня слепит,
Что о чужих обидах сожалею,
Но сам же в смерть бегу от всех обид.