Стихи Арсения Голенищева-Кутузова

Когда, святилище души
Замкнув пред суетной толпою,
Поэт молчит — его покою
Не верь: он бодрствует в тиши.
Не верь молчанью грозной тучи:
Раздумья вещего полна,
Свой вихрь, свой дождь, свой огнь летучий,
Свой гром таит в груди она…
Но миг придет — и заповедный
В глубоких недрах вспыхнет жар,
И тьму пронижет луч победный,
И грянет громовой удар!

Пока тебе душа моя
Близка, любезна и понятна
И жизнь моя тепла и внятна
Тебе, мой друг, как жизнь своя, —
Люби меня.

Но если меж тобой и мной
Хоть тень мгновенная промчится
И на меня взор быстрый твой
С вопросом тайным покосится, —
Не дожидайся, чтобы я
Стал разъяснять недоуменья,
Не трать души — и без сомненья
Покинь меня!

Порой, среди толпы ликующей и праздной,
Нарядной суетой объят со всех сторон,
Уныл и одинок, я слышу — безотвязный
Звучит не то напев, не то призыв иль стон.

Звучит, как темное сознание невзгоды
В душе униженной, покорной и немой;
Звучит, как жалоба осенней непогоды
Вкруг сонных деревень, в глуши, во тьме ночной.

И хочется тогда бежать — бежать далёко
От блеска и людей, от суетных пиров —
И там, в родной глуши, страдать, страдать глубоко,
Под шум и пение метелей и снегов.

Звездистый сумрак, тишина,
Лишь вёсел плеск в немом просторе,
Венецианская луна…
Адриатическое море…
По синим, медленным волнам
Плыву в задумчивой гондоле;
А сердце рвется поневоле
К иным, далеким беретам.
В волнах полуночных туманов
Там месяц бледный из-за туч
Наводит свой холодный луч
На сонмы плещущих фонтанов,
На кровли царственных дворцов,
На сени пышные садов,
И в тех садах, сквозь мрак их сонный,
На тот приют уединенный,
Где, грусть разлуки затая,
Родное сердце ждет меня.
Там нет дыханья южной ночи,
Нет страстных звезд, нет синих вод,
Но там горят слезами очи,
Туда любовь меня зовет.
И, одинок, с тоской во взоре
Плыву я… Полночь, тишина…
Венецианская луна…
Адриатическое море…
……………..
О, дайте крылья мне скорей,
О, дайте мне волшебной силы:
Хочу лететь на север милый
К подруге плачущей моей!

Обнял землю ночи мрак волшебный,
Одинок, под гнетом утомленья,
Я уснул; глубок был сон целебный,
И прекрасны были сновиденья.

Смолкли жизни темные угрозы;
Снилось мне… не помню, что мне снилось,
Но в глазах дрожали счастья слезы
И в груди надежда тихо билась.

Был любим я — кем? — не угадаю,
Но мне внятен был тот голос юный;
Я любил — кого любил? — не знаю,
Но призывно пели сердца струны,

И ответно в душу чьи-то очи
Мне смотрели с пристальною лаской,
Словно с неба звезды южной ночи,
В тьме мерцая неземною сказкой.

Бестелесно было то виденье,
Повторить не мог бы я те звуки,
Но когда настало пробужденье,
Сердце сжалось — полное разлуки!

Он был когда-то здесь; на склоне этих гор
Стоял он в царственном раздумьи; это море
Влекло его мечты в неведомый простор
И отражалося в подъятом к солнцу взоре.
На этом берегу, в соседстве диких скал,
Беглец толпы людской, лишь волн внимая шуму,
Свою великую в тиши он думал думу
И песни вольные в мечтаньях создавал.
Те песни разнеслись по свету, и доныне
В сердцах избранников они звучат… а он,
Певец земли родной, погиб, людской гордыней,
Отравой клеветы и завистью сражен.
В холодном сумраке безвременной могилы
На дальнем севере, под снежной пеленой,
Лежит он — и доднесь презренные зоилы
Святыню имени его сквернят хулой.
Но сердцу верится, что в царстве вечной ночи
Певцу невнятен шум житейской суеты;
Что, сквозь могильный сон, души бессмертной очи
Доступны лишь лучам бессмертной красоты;
Что, может быть, сюда, на этот склон оврага,
Где верные ему платан и кипарис
Под небом голубым и солнцем разрослись,
Где дремлют старые утесы Аю-дага, —
Певца святая тень приносится порой
Вдали земных сует, страстей, обид и горя,
Как некогда, смотреть в простор безбрежный моря,
С волнами говорить и слушать их прибой.

Бушует буря, ночь темна,
Внимаю ветра завыванья.
Он, как бродяга, у окна
Стучит и просит подаянья…

Отдам ему свою печаль,
Печаль, что в сердце тайно тлеет, —
Пусть в поле он ее развеет
И унесет с собою вдаль!

Не пеняй на меня, мой взыскательный друг,
За мою нищету и бессилье, —
Ослепили меня, обступили вокруг
Стены крепкие, мрак и насилье.

Но, поверь, не далек обновления день,
И сломаю я крепкую стену,
И покину тюрьмы неприветную сень,
И паломника ризу надену.

От шумящих столиц далеко, далеко
Я уйду, строгой думой объятый,
В душу родины там загляну глубоко,
Заберуся в землянки и хаты.

Нищеты и терпенья загадочный лик
Разгляжу при мерцаньи лучины,
В кабаке придорожном подслушаю крик
Безнадежной и пьяной кручины.

И, вернувшись назад, тебе песню спою —
Не такую, как пел я доныне, —
Нет, услышав тогда эту песню мою,
Ты поклонишься ей, как святыне.

Так ко гробу господню идет пилигрим,
Там огонь зажигает священный,
И потом тот огонь, теплой верой храним,
Он приносит в приют свой смиренный.

И домашние, встретив его у крыльца,
С умиленьем дар божий приемлют
И правдиво-чудесным речам пришлеца,
Как небесному голосу, внемлют!

Словно голос листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Всё внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Всё впивал бы цветов и листов аромат,
Всё молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ…

Он смерть нашел в краю чужом,
В краю чужом, в бою с врагом;
Но враг друзьями побежден, —
Друзья ликуют, только он
На поле битвы позабыт.
Один лежит.

И между тем как жадный вран
Пьет кровь его из свежих ран
И точит незакрытый глаз,
Грозивший смертью в смерти час,
И, насладившись, пьян и сыт,
Долой летит, —

Далеко там, в краю родном,
Мать кормит сына под окном:
«А-гу, а-гу, не плачь, сынок,
Вернется тятя. Пирожок
Тогда на радостях дружку
Я испеку…»
А тот — забыт, один лежит…

Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Вьюга и плачет, и стонет,
Чудится, будто во мраке ночном
Злая кого-то хоронит.
Глядь — так и есть! В темноте мужика
Смерть обнимает, ласкает,
С пьяненьким пляшет вдвоем трепака,
На ухо песнь напевает.
Любо с подругою белой плясать!
Любо лихой ее песне внимать!

Ох, мужичок,
Старичок
Убогой,
Пьян напился,
Поплелся
Дорогой,
А метель-то, ведьма, поднялась,
Взыграла!
С поля — в лес дремучий невзначай
Загнала!
Горем, тоской
Да нуждой
Томимый,
Ляг, отдохни
Да усни,
Родимый!
Я тебя, голубчик мой, снежком
Согрею;
Вкруг тебя великую игру
Затею.

Взбей-ка постель,
Ты, метель,
Лебедка!
Ну, начинай,
Запевай,
Погодка,
Сказку — да такую, чтоб всю ночь
Тянулась,
Чтоб пьянчуге крепко под нее
Уснулось!

Гой вы леса,
Небеса
Да тучи!
Темь, ветерок
Да снежок
Летучий!
Станем-ка в кружки, да удалой
Толпою
В пляску развеселую дружней
За мною!

Глянь-ка, дружок,
Мужичок
Счастливый!
Лето пришло,
Расцвело!
Над нивой
Солнышко смеется, да жнецы
Гуляют,
Снопики на сжатых полосках
Считают.
…………………..
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Стихла недобрая сила,
Горького пьяницу в мраке ночном
С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,
Песни петь с белой подругой —
Спит, не проснется… Могила мягка
И уж засыпана вьюгой!

Расскажи мне, ветер вольный,
Ты о чем поешь и стонешь?
Из каких ты стран далеких
Тучи сумрачные гонишь?
Где с тобою эти тучи
Много слез так накопили,
Что леса, холмы и степи
Их потоком оросили?
Всё мне, ветер, расскажи —
Горькой правды не таи.
Отвечает ветер вольный:
«Я несусь от стран холодных,
Не цветущих, не приветных,
Не богатых, не свободных.
У людей я стоны слышал,
Я пою про их неволю,
Про великие их скорби,
Про неверную их долю.
Из жилищ и хат убогих
Слезы к небу поднялися,
В тучах дымных и ненастных
Накопились, собралися.
Сколько б тучи я ни нес —
Им не выплакать тех слез».

Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты
Живых его картин одежды и цветы,
Светила знойного восходы и закаты
И ночи, полные чудес и темноты.
Прекрасны дней земных обманы и виденья,
Порывы страстных чувств, полеты смелых дум —
Полеты на крылах надежд и заблужденья
В пространствах радужных земного наслажденья,
Напевы юных грез и бурь житейских шум!..

Но если в трезвый миг душевного досуга,
В случайной тишине сквозь этот долгий бред
Внезапно прозвучит, как дальний голос друга,
Грядущего конца таинственный привет;
Но если, как весны желанное дыханье,
Вдруг душу обовьет иной красы желанье
И сквозь туман вдали, как ранняя заря,
Займется тихий свет иного бытия, —
Какие призраки, какие сновиденья
Дерзнут с улыбкою мне повторять: «Живи!
Живи и позабудь о счастье пробужденья
Под солнцем вечного покоя и любви!»