Старуха 0 (0)

Земля от разрывов стонала,
Слетала листва от волны,
И шёл как ни в чём не бывало
Пятнадцатый месяц войны.

Старуха – былинка сухая,
Мой взвод уложив на полу,
Всю ночь бормоча и вздыхая,
Скрипела, как нож по стеклу.

Предвидя этап наступлений
И Гитлера близкий провал,
Её стратегический гений
Прогнозы с печи подавал.

Часа через три наша рота
В дальнейший отправится путь.
Кончайте вы политработу,
Позвольте, мамаша, уснуть.

А утром старуха – ну сила! –
Схватила за полу: постой!
И трижды перекрестила
Морщинистой тёмной рукой.

А я никогда не молился,
Не слушал звона церквей,
И сроду я не крестился.
Да я вообще еврей.

Но что-то мне грудь стеснило,
Я даже вздохнуть не мог,
Когда – «Мой сыночек милый,
Гони их, спаси тебя Бог!»

И растеряв слова я
С покорной стоял головой,
Пока меня Русь вековая
Благословляла на бой.

Да пусть же пулею вражей
Я сбит буду трижды с ног –
Фашистам не дам я даже
Взглянуть на её порог.

Киты 0 (0)

Киты – неразговорчивые звери,
Понятно: при солидности такой.
Не принято у них ни в коей мере
Надоедать соседям болтовнёй.

И только в случае последнем, крайнем,
Когда он тяжко болен или ранен,
Не в силах всплыть, чтоб воздуху глотнуть, —
Кит может кинуть в голубую муть
Трёхсложный клич. Нетрудно догадаться,
Что это значит: выручайте, братцы!

И тут к нему сквозь толщи голубые
Летят со свистом на призыв беды
Не то чтобы друзья или родные –
Чужие, посторонние киты.

И тушами литыми подпирая,
Несчастного выносят на волну…
«Ух, братцы, воздух! Думал, помираю.
Ну всё, хорош, теперь не утону».

Бионика – наука есть такая,
Проникшая в глубокие места, —
Язык зверей прекрасно понимая,
На плёнку записала крик кита.

Гуляет китобоец над волнами.
К магнитофону подошёл матрос,
И вот под киль прикрученный динамик
Пускает в океан китовый SOS.

За много миль тревожный крик услышав,
Бросает кит кормёжку и детишек,
Чтоб вынести собрата на горбу.
Торпедою летит… Успел, удача!
Ещё кричит, еще не поздно, значит…
И в аккурат выходит под гарпун.

Мудрец-бионик, было ли с тобою,
Чтоб друга на спине ты нёс из боя,
От тяжести и жалости дрожа?
Была ли на твоём веку минута,
Когда бы ты на выручку кому-то,
Захлёбываясь воздухом, бежал?

Тут все друг друга жрут, я понимаю.
Я не с луны, я сам бифштексы жру.
Я удочку у вас не отнимаю,
Но вот наживка мне не по нутру.

По-всякому на этом свете ловят:
Щук – на блесну, а птичек – на пшено.
Мышей – на сало, а людей – на слове.
На доброте ловить – запрещено.

Плывите, корабли, дорогой новой
За пищей, по которой стонет мир, —
За грузом солидарности китовой,
Она нужней нам, чем китовый жир.

Мельница-метелица 0 (0)

Высоко над крышами, на морозе голом
Мельница-метелица жернова крутит,
Засыпает улицы ледяным помолом.
Засыпает милая на моей груди.

Весь я сжат отчаянно тонкими руками,
Будто отнимает кто и нельзя отдать.
А уста припухшие шепотом ругают
И велят покинуть тёплую кровать:

«Встань, лентяй бессовестный, и закрой заслонку.
Уголь прогорел давно, ведь упустим печь!
Слышишь, в окна стужа бьёт, словно в бубен звонкий?
Нам тепло в такой мороз надо поберечь…»

Я же ей доказывал: это не опасно,
И пока мы рядышком – не замёрзнем мы…
Я ещё не знал тогда, что теплом запасся
На четыре лютых фронтовых зимы.

Отболели многие горшие потери,
Только эта – всё ещё ранка, а не шрам.
И в Зарядье новое захожу теперь я,
Там ищу домишко твой я по вечерам.

Словно храм гостиница, гордая «Россия»,
Мелочь деревянную сдула и смела.
И не помнят граждане, кого не спроси я,
Где такая улица, где ты тут жила.

А церквушка старая чудом уцелела –
Есть с кем перемолвиться, помянуть добром.
Знать, она окрашена снегом, а не мелом,
Прислонись – и вот он тут, ветхий старый дом.

Аж до крыш засыпана ледяной мукою
Рубленая, тёсаная старая Москва…
До рассвета мутного колотясь и воя,
Мельница-метелица вертит жернова.

Скульптуры из корней 0 (0)

Тащу корявые корни.
Упорны они, непокорны.
Они угнетают руки
Подобно ржавым оковам.
Костями скрипят с натуги
И пахнут окопом.

А что мне до вашей боли?
Вы немы? Ну и молчите.
Я нанимался, что ли,
От немоты лечить их?
Годами учить их речи
Разборчивой, человечьей?

И без корней бы прожил.
Брошу их. Не брошу.
Мне они не чужие,
Я соком корней пропитан,
Во мне отзываются живо
Безмолвные их обиды.

Как нежно лжёт отраженье
Клёна в зеркальной луже:
Что может быть совершенней?
А правда выглядит хуже.
Правда – в подземных клёнах,
Заживо погребённых.

Там без весны, без лета,
Без заката и без рассвета
Корни – бойцы простые –
Сражаются беззаветно.
А ордена золотые
Осень навесит веткам.

Ветер сметёт их в копны,
А то – унесёт с собою…
А голые рудокопы
Так и умрут в забое,
Камень сдавив отчаянно,
Смерти не замечая.

Здесь, под ногами, близко
Герой погребён без славы.
Служит ему обелиском
Только пенёк трухлявый.

Над пнём пустота голубая,
Под ним – зазеркалье болотца,
Где борется корень, не зная,
Что не за кого бороться.

Добыв осторожной киркою
Очищу его и отмою.
Спасу от тлена – от плена
Безвестности и забвенья –
Плечи корней и колена –
Мужество и напряженье.

Тащу корявые корни.
И верю, что пусть не скоро –
В забытом своём забое
Дождусь за работу платы:
Услышав и над собою
Спасительный звон лопаты.

Я в весеннем лесу пил березовый сок 5 (1)

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил — потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.

И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил — потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

Дед 0 (0)

Я свой путь почти прошёл
За друзьями следом.
Старым быть нехорошо,
Хорошо быть дедом.
Молод был, летел вперёд
К битвам и победам…
Старым быть, какой там мёд,
Хорошо быть дедом.
У меня хороший внук,
С ним я очень дружен.
Первый внук – мне первый друг,
И ему я нужен.

Тут осколок, там ожог,
Крепкий сон неведом…
Старым быть нехорошо,
Хорошо быть дедом.

Дед и внук идут вперёд
Твёрдыми шагами.
Ну а кто кого ведёт?
Догадайтесь сами.

Малюсенький моллюск 0 (0)

У меня знакомых в море много —
Прямо ими я не нахвалюсь, —
В том числе миноги, осьминоги
И — малюсенький моллюск.

Я и не бываю одиноким,
А ведь это в жизни крупный плюс:
У меня миноги, осьминоги
И — малюсенький моллюск.

Не перебивая всю дорогу —
Разве что я сам остановлюсь, —
Слушают миноги, осьминоги
И — малюсенький моллюск.

Их просить не надо о подмоге.
Никого я в драке не боюсь:
За меня миноги, осьминоги
И — малюсенький моллюск.

Вот и получается в итоге,
Что устроил всех такой союз:
Счастливы миноги, осьминоги
И — малюсенький моллюск!

Весна тиха была сначала 0 (0)

Весна тиха была сначала,
И не проснулась ты, когда
В окошко пальцем постучалась
Весенняя вода.

Но как орлёнок разбивая
Непрочную скорлупку льда,
Забила крыльями живая
Весенняя вода.

И вот, глядишь, под небом синим
Широк лежит разлив речной,
По грудь берёзам и осинам,
Калине – с головой.

Не думай, что любовь слабее,
Что ей раскрыться не дано,
Когда смущаясь и робея
Она стучит в окно.

Выздоравливающий 0 (0)

Лес и луг светлей и чище,
И подробней стали,
Будто мир протёр глазищи,
Что во сне устали.

Свод сосновый снова молод,
В небе синь и пламя.
Снег – как сито весь исколот
Острыми лучами.

Лёд скребут под каждой горкой,
Копоть с крыш смывая.
Грандиозную уборку
Весна затевает.
В руки ей сдаю по списку
Хату и подружку,
Душу – в стирку, память – в чистку,
И судьбу – в утюжку.

И вхожу в хмельной и сладкий
Дух весны сосновый –
Без царапинки и складки,
Человек – как новый.

Но сквозь снег непрочный, тонкий
Вылезла на волю,
Как начёс волос в гребёнке,
Проволока на кольях.

Из сугроба у колодца
Ржавых касок лезет рать…
Чему быть – то не вернётся,
Что прошло – не миновать.

Пограничный капитан 0 (0)

«Человеку жить дано не очень –
Лет с полсотни, — рази это жись?
Только рот открыл, кричат: «Короче!»
Чуть поднялся, говорят: «Ложись!»

Сталбыть, выполнение задачи,
Если таковая есть у вас, —
Нечего откладывать – иначе
Неприятно будет в смертный час».

Помню – будто сказаны сегодня
Эти капитановы слова.
Сорок первый, лес восточней Сходни,
Немец рядом, за спиной – Москва.

«Расскажите мне о вашей цели, —
Попросил я, — если не секрет.
Чтобы вы достичь её успели –
Сколько вам понадобится лет?»

«Скромную я цель себе поставил,
Без утайки каждому скажу.
Я ведь пячусь – от погранзаставы,
И вернуться должен к рубежу».

До границы было – ох немало,
А война косила нас, как рожь.
Надо было быть большим нахалом,
Чтобы утверждать, что доживёшь.

Он же шёл, бессмертный и бесстрашный,
Год за годом и за боем бой.
Под своей зелёною фуражкой,
Под своей счастливою звездой.

В двадцати верстах была граница,
Он почти что видел цель свою.
Надо ж было этому случиться –
Главное, не в схватке, не в бою.

А на тихом марше, — вдруг пропела
Пуля одинокая. И вот
Даже слова молвить не успел он,
Лишь взглянул. Мы поняли его.

Побросали мы свои пожитки,
Желтого гороха порошки,
Концентрата каменные плитки,
Вещевые тощие мешки.

Надо же начальника заставы
К месту службы с честью проводить.
И четыре кавалера «Славы»
Понесли носилки впереди.

До границы, думаю, едва ли
Раз коснулся капитан земли:
Тех, кто падал, сразу подменяли.
Мины рвались – мы его несли.

Было ли чужим понятно что-то,
Но не устоял пред нами враг –
Когда молча шла в атаку рота
С мёртвым капитаном на руках.

Мы дошли, обычные солдаты,
Злые, почерневшие в дыму.
Малые сапёрные лопаты
Вырыли укрытие ему.

Памятником лучшим на могиле –
Самым вечным, верным и родным –
Пограничный столб мы водрузили
С буквами советскими над ним.

И чтоб память воина нетленно
В нас жила, когда года пройдут,
Лейтенант скомандовал: «С колена,
В сторону противника – салют!»

Оборона 0 (0)

Края траншеи заросли травой,
Идёшь — и стебли вровень с головой.

Местами даже надо нагибаться,
Чтоб избежать их несмышлёной ласки.
Так стебельки звенят, звенят по каске,
Цветы – те прямо лезут целоваться.

Очередей настильных горячей
Струится ливень солнечных лучей,
Осколком мины срезанный цветок –
Как бабочка летит в его поток.

Вот здорово! Волнистый воздух чист,
И посвист пули – будто птичий свист.
Такой покой, порядок и уют.
Сейчас уверен я, что не убьют.

Должно быть – после, одолев беду,
От свиста птицы наземь упаду.

Мы выходим на рассвете 0 (0)

Мы выходим на рассвете
Из Сахары дует ветер
Раздувая тучи пыли до небес
Только мы не унываем,
С нами Бог и наше знамя
И тяжелый карабин наперевес

Командир у нас хреновый
Несмотря на то, что новый
Только нам на это дело наплевать.
Нам не хуже и не легче,
Нам бы выпить что покрепче,
Все равно с какой холерой воевать.

Ну а если кто-то помер,
Мы без них играем в покер,
Не жалея ни о чем и ни о ком
Есть у каждого в резерве
Деньги, слава и консервы
И могила, занесенная песком.

Говорят, я парень бравый,
Скоро выбьюсь в генералы,
Ну а если я не выйду из огня
От несчастия такого
Ты найдешь себе другого
И навеки позабудешь про меня…
………..
Маслом смажу я «Винчестер»,
Собираюсь честь по чести,
Враг разбит и не оправится вовек,
Я всегда в себе уверен,
Отступать я не намерен,
Я не кто-нибудь, я — белый человек.

Дожди сороковых годов 0 (0)

Когда я эти годы – ревущие сороковые –
Проходил, плащ-палатку как парус раскрыв над собой,
Градом капель бомбили и били дожди грозовые,
На лице оставляя воронки, как на поле – бой.

От тоскующих губ ускользали любимые руки,
Коченели друзья, навсегда ничего не должны.
Каски вязли в земле… Вдоволь муки, да мало науки,
Потому и хожу второгодником в школе войны.

Вдоволь было, порой оглянусь и не верю,
Капли ливня бегут, только давишь ресницами их.
Но теперь не хочу – ни слезы, ни одной на потерю, —
Чтоб скрипели глаза, повернувшись в глазницах сухих.

Постарела война, улеглась под могильные камни.
Жизнь! А я ничего не слыхал, не видал, не сказал.
Каска нашего века была велика мне:
Как надвинул – закрыла и уши мои, и глаза.

Но когда в трудный час твой я в тесную башню залезу,
Люк захлопну и ринусь, могучим мотором трубя, —
Приучи мою кожу к огню и сердце – к железу,
Я опять сослужу тебе службу, достойный тебя.

Синеглазка 0 (0)

Туфли-лодочки, желанная обнова,
Долго голову кружить бы вы могли,
Так куда ж вы после бала выпускного,
В сине-море синеглазку унесли.

Синеглазка, не в таких еще годах ты,
Чтобы выбежав за школьный за порог,
Заступить на ту пожизненную вахту,
Расставаний, ожиданий и тревог.

Служба в море боевая так сурова,
Что до трапа не проводишь моряка.
Не прощаясь, до рассвета штормового,
Корабли уходят в море без гудка.

Синеглазка лучше всех плясала в школе,
Но пока любимый в море далеко,
Будут, лодочки пылится на приколе,
Между шкафом и старинным сундуком.

Не дает тебе уснуть пальба прибоя,
Моряку должно быть трудно в эту ночь,
И болит твое сердечко молодое,
Долететь бы, защитить бы и помочь.

Синеглазка, нестрашны ему авралы,
Лишь бы ты его любила и ждала,
Никакой другой судьбы не пожелала,
Никакой другой руки не приняла.

Тополиный пух 0 (0)

Был урожайный год
на тополиный пух –
Сугробы у ворот
и тучи белых мух.
И ёлочка плыла, как фея на балу,
Пушинку наколов на каждую иглу.

И пенился прибой
у самого крыльца,
И метил сединой
беспечного юнца.
А девочка его –
принцесса белых стай
В накидке меховой,
как царский горностай.

Пророчествовал пух,
прикидываясь вдруг
Для девочки – фатой,
для мальчика пургой.
От сплетен и невзгод
укутывало двух…
Был урожайный год
на тополиный пух.

В метельный час ночной
ты шёл на дальний свет,
А кто-то за тобой
настойчиво вослед.
И тополиный пух,
Обманывая слух,
Похрустывал снежком
Под чьим-то башмаком…

Счастливый, молодой внезапно умер друг.
Был урожайный год на тополиный пух.