Стихи Гавриила Державина

Когда аемны оставишь царствы,
Пойдешь в Эдем, иль Элизей,
Харон вопросит иль мытарствы
Из жизни подорожной сей, —
Поэтов можешь одобренья
В альбауме твоем явить,
Духам отдав их для прочтенья,
Пашпорт твой ими заменить.
По них тебя узнают тени,
Кто ты и в свете как жила;
Твои все чувствы, помышленьи
Раскроются, как солнцем мгла.
Тогда ты можешь оправдаться,
И ах! — иль обвиненной быть,
В путь правый, левый провождаться,
Святой иль окаянной слыть:
Тогда черта, взгляд, вздох, цвет, слово
Сей книги записной в листах
Духовно примут тело ново
И обличат тебя в делах,
Во всех часах твоих, мгновеньях;
Ты станешь на суде нагой,
В поступках, мыслях и движеньях
Мрак самый будет послух твой.
Поэт, тебя превозносивший,
Прямым заговорит лицом,
Порок иль добродетель чтивший
Своим возопиет листом.
Лист желтый, например, надменность
Явит, что гордо ты жила;
На синем — скупость вскрикнет, ревность,
Что ты соперниц враг была;
На сребряном — вструбит богатство,
Что ты в свой век прельщалась им;
На темном — зашипит лукавство,
Что в грудь вилась друзьям твоим;
На алом — засмеется радость,
Что весело любила жить;
На розовом — воспляшет младость,
Что с ней хотела век свой длить;
На глянцеватом — самолюбье
Улыбкою своей даст знать,
Что было зеркало орудье
Красот твоих, дабы прельщать;
Надежда на листках зеленых
Шепнет о всех твоих мечтах;
На сереньких листках смиренных
Печаль завоет во слезах.
Но гений, благ твоих свидетель,
На белых листьях в блеске слов
Покажет веру, добродетель
И беспорочную любовь.

Краса пирующих друзей,
Забав и радостей подружка,
Предстань пред нас, предстань скорей,
Большая сребряная кружка!

Давно уж нам в тебя пора
Пивца налить
И пить.
Ура! ура! ура!

Ты дщерь великого ковша,
Которым предки наши пили;
Веселье их была душа,
В пирах они счастливо жили.

И нам, как им, давно пора
Счастливым быть
И пить.
Ура! ура! ура!

Бывало, старики в вине
Свое всё потопляли горе,
Дралися храбро на войне:
Ведь пьяным по колени море!

Забыть и нам всю грусть пора,
Отважным быть
И пить.
Ура! ура! ура!

Бывало, дольше длился век,
Когда диет не наблюдали;
Был здрав и счастлив человек,
Как только пили да гуляли.

Давно гулять и нам пора,
Здоровым быть
И пить.
Ура! ура! ура!

Бывало, пляска, резвость, смех,
В хмелю друг друга обнимают;
Теперь наместо сих утех
Жеманством, лаской угощают.

Жеманство нам прогнать пора,
Но просто жить
И пить.
Ура! ура! ура!

В садах, бывало, средь прохлад
И жены с нами куликают,
А ныне клуб да маскарад
И жен уж с нами разлучают.

Французить нам престать пора,
Но Русь любить
И пить.
Ура! ура! ура!

Бывало — друга своего,
Теперь карманы посещают;
Где вист, да банк, да макао,
На деньги дружбу там меняют.

На карты нам плевать пора,
А скромно жить
И пить.
Ура! ура! ура!

О сладкий дружества союз,
С гренками пивом пенна кружка!
Где ты наш услаждаешь вкус,
Милз там, весела пирушка.

Пребудь ты к нам всегда добра:
Мы станем жить
И пить.
Ура! ура! ура!

Живописица преславна,
Кауфман, подруга муз!
Если в кисть твою влиянна
Свыше живость, чувство, вкус,
И, списав данаев, древних
Нам богинь и красных жен,
Пережить в своих бесценных
Ты могла картинах тлен,—
Напиши мою Милену,
Белокурую лицом,
Стройну станом, возвышенну,
С гордым несколько челом;
Чтоб похожа на Минерву
С голубых была очей,
И любовну искру перву
Ты зажги в душе у ней;
Чтоб, на всех взирая хладно,
Полюбила лишь меня;
Чтобы сердце безотрадно
В гроб с Пленирой схороня,
Я нашел бы в ней обратно
И, пленясь ее красой,
Оживился бы стократно
Молодой моей душой.

Ужъ двадцать летъ, какъ украшаешь
Ты Роска трона вышину,
Ужъ двадцать летъ изображаешь
Щедроту, кротость, тишину. —
Кто зрелъ лице Твое сурово?
Кому рекла обидно слово?
Виною чьихъ была Ты слезъ?
Во храме ль Ты, — благочестива,
Вь чертогахъ ли, — ласкор?чива; —
Твой светлый взглядъ, — есть взглядъ небесъ!

Но днесь отъ насъ Ты отъезжаешь,
Все наше сердце рвешь съ Собой;
Такъ въ следъ Свой души увлекаешь,
Какъ солнце птицъ парящихъ рой —
Въ иной пределъ катяся света!
Нашъ духъ тамъ, где Елисавета!
И чемъ воздать за цепь цветовъ,
Твоимъ Супругомъ намъ сплетенну,
Владеньемъ кроткимъ наложенну,
Какъ не любовью за любовь?

Гряди жъ, жена благословенна,
Воззванна нежностію въ путь,
Усердіемъ препровожденна,
Обнять героя бранну грудь,
И подъ трудомъ главу склоненну,
Безсмертнымъ лавромъ осененну,
На лоне неги умасти. —
Согласье Ваше намъ пріятно;
Но возвратись скорей обратно,
И намъ на Севере свети!

Такъ, естьли мать, родство драгое
Спешишь зреть душъ восторгъ Ты ихъ,
То вспомнь и божество другое,
Другую Мать, другихъ родныхъ,
Тебя любящу полвселенну. —
Ты, — Кою жизнъ намъ дашь блаженну
Въ залогъ низслали небеса, —
Явись скорей съ Своимъ Супругомъ,
За миръ, земнымъ воспетый кругомъ,
Желанный плодъ намь принеся!

Да видя странъ другихъ народы
Вь васъ благотворну имъ чету,
Передадутъ изъ рода въ роды
Монарховъ Роскихъ красоту,
И возгремяте ихъ всюду клики:
Что только таковы Владыки
Царствъ могутъ щастье созидать,
Кто благостью, умомъ, геройствомъ,
Любовью, правотой, спокойствомъ
Умеютъ подданныхъ пленять!

Исповемся я душою,
Сердцем всем Тебе моим:
Средь поющих Ангел строю
Цитрой благодарный гимн
Взбрячу, что Ты глаголу,
Господи внял уст моих.

Храму Твоему святому
В умиленье поклонюсь,
Богу кроткому, благому
Слез реками пролиюсь,
Что вознес меня от долу
На чреду высот Своих.

Бог и впредь меня услышит,
Как Его я призову;
Ум и сердце мне возвысит,
Крепость даст, подобно льву,
И своей мне силой душу
Расширит, наполнит грудь.

И услышат и познают
Власти и цари земны,
Что те ввек не погибают,
Кто Творцом охранены.
Я все ужасы разрушу,
Правды, славы в путь пойду.

Издалече Бог надменных
Угнетает бед ярмом,
А с высот на униженных
Призирает благ лучом;
Тех низводит, сих возводит,
Манием весь правит свет.

О всесильный! если скорбью
Я и впредь сражусь, стеня, —
Оживляй Твоей любовью,
Провождай в слезах меня,
И как гром на злых снисходит,
Дух Тебя мой да поет.

В Всевышней помощи живущий,
В покрове Бога водворен,
Заступником Его зовущий,
Прибежищем своим, и в Нем
Надежду кто свою кладет в свой век,
Велик, велик тот в свете человек!

Господь его от сокровенных,
От хитрых сохранит сетей,
Спасет его от дерзновенных
И от зломышленных людей;
Избавит от клевет, от лести злой,
Покроет твердою своей броней.

Хоть полк пред ним врагов предыдет
И окружит отвсюду тьма,
Оружием его обыдет
Небесна Истина сама.
На крылах черных туч пусть гром летит:
Осветит лишь его и осенит.

От стрел, как град с высот шумящих,
Отнюдь не устрашится он;
От вихрей, с жуплом преходящих,
И все огнем ядущих волн
Не удалится прочь, — и завсегда,
Как твердый Тавр, душа его тверда.

Там тысячи падут ошую,
Кровавая горит заря;
Там миллионы одесную,
Покрыты трупами моря;
К нему же с роковой косою Смерть
Не смеет хищных рук своих простерть.

Но ты смотри и виждь, о смертный!
И Божьи разумей дела:
Врагов твоих полки несметны
Одним Смерть взмахом пресекла!
Неверных сокрушил ты гордый рог;
Но сим лишь чрез тебя казнил их Бог.

Казнил их Бог, — а ты средь бою
Остался жив! — и для чего?
Чтоб возлюбил Его душою,
Чтоб всю надежду на Него
Не усомнился ты предположить:
Тебя он предызбрал свой суд свершить.

Тебя — и зло к тебе не придет,
Ни рана к телу твоему;
На сердце здравие почиет,
Веселье сердцу и уму
Пойдет со плесками тебе вослед:
По торжествам тебя познает свет.

Под надзирание ты предан
Невидимых бесплотных сил
И легионам заповедан
Всех Ангелов, чтоб цел ты был:
Сафирные свои они крыла
Расширя над тобой, блюдут от зла.

Блюдут тебя и сохраняют
Они во всех путях твоих,
Повсюду круг тебя летают
И носят на руках своих,
И ветру на тебя претят порхнуть,
В пыли твоих о камень ног преткнуть.

На аспидов, на василисков,
На тигров, на ехидн, на львов,
Вдали рыкающих, и близко
На пресмыкающих гадов,
Шипящих вкруг тебя ужей и змей,
Ты ступишь и попрешь ногой твоей.

Надежд твоих и всех желаний
Ты никому не объявил;
На небо воздевая длани,
Ты втайне Бога лишь молил;
Его превечное ты имя звал,
Его из уст твоих не испускал.

Господь от звезд тебя услышал,
Твою мольбу проразумел,
Из пренебесной бездны вышел,
Невидимую длань простер.
От солнца как бежит нощь, тьма и мгла,
Так от тебя печаль, брань, смерть ушла.

Как в зеркале, в тебе оставил
Сиянье Он своих лучей;
Победами тебя прославил,
Число твоих пробавил дней,
Спасение людям своим явил,
Величие свое в тебе открыл.

Но кто ты, вождь, кем стены пали,
Кем твердь Очаковска взята?
Чья вера, чьи уста взывали
Нам Бога в помощь и Христа?
Чей дух, чья грудь несла монарший лик?
Потемкин ты! С тобой, знать, Бог велик!

На отбытіе ихъ Императорскихъ высочествъ…
Сочинительница стиховъ

ТЛЕНІЕ И НЕТЛЕНІЕ.

Прекрасный, лепый, лучезарный,
Кругомъ обтекшій витязь міръ,
Лучи метавшій жизнодарны
На Понть, на землю, на эеиръ.
О дивный победитель мрака!
Всехъ смертныхъ ужасовъ и стража, —
Что солнце, — видъ твой побледнелъ?
Во мглу златыя скрыты латы,
За облакъ шлемъ огневласатый —
И нетъ въ твоемъ ужъ туле сирелъ?

Леса и холмы отдаленны
Оделись темной синевой;
Долины злачны, холмъ зеленый
Подернулися бледной мглой;
Цветы въ безмолвьи преклоненны
Росою плачутъ окропленны;
Сверкаютъ молніи вдали,
Ревъ слышенъ громовъ, ветровъ свиты. —
Ужель природы осенистой
Сей образъ смерти, — образь тли?

Ужель и въ гробе созерцанный
Отечества спаситель, вождь,
Герой въ блескъ лавровъ увенчанный,
Картина тленія тогожъ? —
И добродетель просвещенна,
И службой честь пріобретенна,
И слава, поздныхъ гулъ временъ,
И уваженье Царска рода,
И благодарность отъ народа,
И память вечная, — всё тленъ?

Сей плачъ, сей стонъ и воздыханье
Толь множества печальныхъ лицъ.
Прощальныхъ гимновъ отпеванье
И возведеніе зеницъ
Къ Творцу со пламенной мольбою,
Носящею душамъ покою,
(Чрезъ что суть жертвы и живы
Въ векъ небо и земля вь сношень?
Между собой) — уже ли тленье?
И нетъ безсмертія? — Увы!

Нетъ! Есть — благій Богъ и безсмертный,
Есть правда, — и безсмертье есть.
Чрезъ промыслъ свой онъ неизследный
Въ свой вечный светъ возводитъ персть. —
Добро отъ злобы отделяя,
Ту въ тьму, — то въ солнцы помещая,
Всехъ зиждетъ царствіе небесъ. —
Порокъ из праха не возпрянетъ,
A добродетель вечно станетъ
Пить светъ и жизнь Творца съ очесъ.

Ce тленіе воть въ чемъ и нетленье!
Отверзты вижу небеса!
Въ лазурной блещетъ отдалень?
Непостижимая краса!
Не тамъ ли Божеска Держава,
Жизнь вечная, блаженство, слава?
Восторгь объемлетъ умъ духъ!
Зрю невечерне солнце ново!
Гармонью тихой внемлю слово!
Вселенна преклонила слухъ!

«Гряди, о добрый, доблій воинъ,
«На вечно, светло торжество;
«Ты Царства моего достоинъ,
«Ты чтилъ и верилъ въ Божество. —
«Полнъ къ человечеству любовью,
«Не славился его въ кровью;
«Разилъ враговъ, въ слезахъ ліясь.
«Спасавъ Отечество и веру,
«Къ Царю: блюлъ долгъ, себе зналъ меру: —
«Въ безсмерье внидъ — Смоленскій Князь»
Державинъ.

Не умел я притворяться,
На святого походить,
Важным саном надуваться
И философа брать вид:
Я любил чистосердечье,
Думал нравиться лишь им,
Ум и сердце человечье
Были гением моим.
Если я блистал восторгом,
С струн моих огонь летел.
Не собой блистал я — богом;
Вне себя я бога пел.
Если звуки посвящались
Лиры моея царям,-
Добродетельми казались
Мне они равны богам.
Если за победы громки
Я венцы сплетал вождям,-
Думал перелить в потомки
Души их и их детям.
Если где вельможам властным
Смел я правду брякнуть в слух,-
Мнил быть сердцем беспристрастным
Им, царю, отчизне друг.
Если ж я и суетою
Сам был света обольщен,-
Признаюся, красотою
Быв плененным, пел и жен.
Словом, жег любви коль пламень,
Падал я, вставал в мой век.
Брось, мудрец! на гроб мой камень,
Если ты не человек.

Уж не ласточка сладкогласная,
Домовитая со застрехи,
Ах! моя милая, прекрасная
Прочь отлетела, — с ней утехи.
Не сияние луны бледное
Светит из облака в страшной тьме,
Ах! лежит ее тело мертвое,
Как ангел светлый во крепком сне.
Роют псы землю, вкруг завывают,
Воет и ветер, воет и дом;
Мою милую не пробуждают;
Сердце мое сокрушает гром!
О ты, ласточка сизокрылая!
Ты возвратишься в дом мой весной;
Но ты, моя супруга милая,
Не увидишься век уж со мной.
Уж нет моего друга верного,
Уж нет моей доброй жены,
Уж нет товарища бесценного,
Ах, все они с ней погребены.
Все опустело! Как жизнь мне снести?
Зельная меня съела тоска.
Сердца, души половина, прости,
Скрыла тебя гробова доска.

Тает зима дыханьем Фавона [1],
Взгляда бежит прекрасной весны;
Мчится Нева к Бельту на лоно,
С брега суда спущены.

Снегом леса не блещут, ни горы,
Стогнов согреть не пышет огонь;
Ломят стада, играя, затворы,
Рыща, ржет на поле конь.

Нимфы в лугу, под лунным сияньем,
Став в хоровод, вечерней зарей,
В песнях поют весну с восклицаньем,
Пляшут, топочут стопой.

Солнце лучом лиловым на взморье
Бросит как огнь. Петрополь вкушать
Свежий зефир валит в лукоморье;
Едешь и ты там гулять.

Едешь — и зришь злак, небо, лес, воды,
Милу жену, вкруг рощу сынов;
Прелесть всю зришь с собой ты природы,
Счастлив сим, счастлив ты, Львов!

Что ж ты стоишь так мало утешен?
Плюнь на твоих лихих супостат!
Если прибыток оный безгрешен,
Ревель что дал и Кронштадт?

Выкати, дай, ты дай непременно
Бочку скорей нам устриц на стол;
Портер, вино, что искрами пенно,
Каплет что златом, как смоль;

В толстом стекле что выжимки силы,
В свертках травы что слаще сот_а_;
Сок нам подай, что молнией в жилы,
Быстро летит что в уста!

Выставь нам всё. Так, время приятно
Должно твоих друзей угощать.
Дышат пока сады ароматно,
Розы спеши собирать.

Видишь, мой друг, и сам ты вседневно,
Миг что один не сходен с другим;
В мире земном всё, видишь, пременно;
Гладкий понт часто холмим.

Самый твой торг — империй цвет, слава —
Первый к вреду, растлению шаг;
Блага лишь суть: здоровье, забава,
Честность, — всё прочее прах,[2]

Весна 1804

[1]Фавон — римское название Зефира, теплого западного ветра
[2]Обращено к Ф. П. Львову, дальнему свойственнику Д. А. Державиной. Он служил в министерстве коммерции и был задет слухами о его злоупотреблениях при конфискации контрабанды в ревельской и кронштадтской таможнях.

Строй, Муза, арфу золотую
И юную весну воспой:
Как нежною она рукой
На небо, море — голубую,
На долы и вершины гор
Зелену ризу надевает,
Вкруг ароматы разливает,
Всем осклабляет взор.
Смотри: как цепью птиц станицы
Летят под небом и трубят;
Как жаворонки вверх парят;
Как гусли тихи иль цевницы,
Ззенят их гласы с облаков;
Как ключ шумит, свирель взывает
И между всех их пробегает
Свист громкий соловьев.
Смотри: в проталинах желтеют,
Как звезды, меж снегов цветы;
Как, распустившись, роз кусты
Смеются в люльках и алеют;
Сквозь мглу восходит злак челом,
Леса ветвями помавают,
По рдяну вод стеклу мелькают
Вверх рыбы серебром.
Смотри: как солнце золотое
Днесь лучезарнее горит;
Небесное лице глядит
На всех, веселое, младое;
И будто вся играет тварь,
Природа блещет, восклицает:
Или какой себя венчает
Короной мира царь?

Петрополю грозилъ въ Наполеон? пламень,
Иль разъяренный понтъ свирепостію волнъ.
Но кто его скала, былъ ограждавшій камень?
Онъ!

Что начать во утешенье
Без возлюбленной моей?
Сердце! бодрствуй в сокрушенье,
Я увижусь скоро с ней;
Мне любезная предстанет
В прежней нежности своей,
И внимать, как прежде, станет
Нежности она моей.
Сколько будет разговоров!
Сколько радостей прямых!
Сколько милых, сладких взоров,
Лучше и утех самих!
Укротися же, стихия,
Подстелися, путь, стопам;
Для жены моей младыя
Должно быть послушным вам.
Так, свирепыми волнами
Сколько с нею ни делюсь,
Им не век шуметь со льдами, —
С нею вечен мой союз.
Не страшился 6 я ввергаться
В волны яры для нея,
Но навеки с ней расстаться, —
Жизнь мне дорога моя.
Жизнь утехи и покою!
Возвратись опять ко мне;
Жить с толь милою женою
Рай во всякой стороне;
Там веселия сердечны,
Сладки, нежны чувствы там;
Там блаженствы бесконечны,
Лишь приличные богам.

Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовоньи льются,
Плоды среди корзин смеются,
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая;
Хозяйка статная, младая
Готова руку протянуть.

Приди, мой благодетель данный,
Творец чрез двадцать лет добра!
Приди — и дом, хоть не нарядный,
Без резьбы, злата и сребра,
Мой посети; его богатство —
Приятный только вкус, опрятство
И твердый мой, нельстивый нрав;
Приди от дел попрохладиться,
Поесть, попить, повеселиться,
Без вредных здравию приправ.

Не чин, не случай и не знатность
На русский мой простой обед
Я звал, одну благоприятность;
А тот, кто делает мне вред,
Пирушки сей не будет зритель.
Ты, ангел мой, благотворитель!
Приди — и насладися благ;
А вражий дух да отженется,
Моих порогов не коснется
Ничей недоброхотный шаг!

Друзьям моим я посвящаю,
Друзьям и красоте сей день;
Достоинствам я цену знаю
И знаю то, что век наш тень;
Что лишь младенчество проводим —
Уже ко старости подходим,
И смерть к нам смотрит чрез забор.
Увы!— то как не умудриться
Хоть раз цветами не увиться
И не оставить мрачный взор?

Слыхал, слыхал я тайну эту,
Что иногда грустит и царь;
Ни ночь, ни день покоя нету,
Хотя им вся покойна тварь.
Хотя он громкой славой знатен,
Но, ах!— и трон всегда ль приятен
Тому, кто век свой в хлопотах?
Тут зрит обман, там зрит упадок:
Как бедный часовой тот жалок,
Который вечно на часах!

Итак, доколь еще ненастье
Не помрачает красных дней,
И приголубливает счастье,
И гладит нас рукой своей;
Доколе не пришли морозы,
В саду благоухают розы,
Мы поспешим их обонять.
Так! будем жизнью наслаждаться
И тем, чем можем, утешаться,
По платью ноги протягать.

А если ты иль кто другие
Из званых милых мне гостей,
Чертоги предпочтя златые
И яствы сахарны царей,
Ко мне не срядитесь откушать,—
Извольте мой вы толк послушать;
Блаженство не в лучах порфир,
Не в вкусе яств, не в неге слуха,
Но в здравье и спокойстве духа,—
Умеренность есть лучший пир.