Стихи Игоря Жданова

Ты сегодня
шагами сбивчивыми
По проспекту идёшь одна,
Настороженная,
отзывчивая,
Как натянутая струна.
А в лицо тебе
снег кидается,
Ветер волосы ворошит,
Что-то давнее вспоминается
И снежинками
мельтешит.
Всё не понято,
всё таинственно,
Жизнь размашиста,
как прибой.
Где-то ходит он,
твой единственный,
Увлекается
не тобой.
Мир качается,
наклоняется,
Нет у пристаней
кораблей…
Где он плавает,
где он шляется —
Ищет истину,
дуралей?

Обложила тоска,
и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: —
О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился
один осторожный поэт.
«Вы подправьте слегка, — говорит, —
я в долгу не останусь.
Я нигде не учился,
я в рифме и слоге грешу…»
Не печатают, значит,
ты мастер, берись и спасай де… —
Я смогу, — говорю, —
я такое тебе напишу, ­
Моментально прославят,
а может быть, — даже посадят.
Я отдам тебе, малый,
космический свой неуют,
Только ты берегись:
заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди
плохие стихи издают,
Осторожные дяди
их робко в печать пропускают.
Типовые квартиры —
родня типовых гаражей…
Без претензий и прав
пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные девочки
ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я
не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы,
к последней дороге готов, ­
Беспристрастен к себе,
невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки
обходят бродячих котов,
Осторожные черти
не трогают вольные души.

Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится.
Открыл окно —
давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чьё-то имя вымолвлю едва.
Я слушаю —
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова.
«Да, я светла.
И всё же не святая,
Иначе бы
откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй: я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину,
Иль начата на столько же она?»
Я слушаю —
Морозный воздух льётся
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
тени вётел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она —
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная
теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому — сжигать,
Кому мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило,
И гуще тьма,
И новому гореть.

Родина!..
Ветер и дым,
Даль полевая, сквозная…
Стоило жить молодым,
Дальше не знаю…
Не знаю.
Стоило бить по мордам
Самых дебильных и прочных,
Гробить порядочных дам
И возвеличить порочных.
Стоило ставить на кон
Голову, сердце и душу,
Только небесный закон
Не обходя и не руша.
Горькую песню сложить,
Тратить по-глупому силы…
Стоило, стоило жить!..
Но и меня не хватило.
Родина!..
Сабельный свист,
Переходящий в ракетный…
Хрупкий осиновый лист —
Красный под осень
И светлый.

Жёны — узницы и судьи —
Бейте сразу наповал:
Я устроил ваши судьбы,
Только жизни поломал.

Мне не помнить бы, не знать бы,
Как вам тошно вдалеке:
Я устроил всем по свадьбе,
По разлуке, по тоске.

Но виновен лишь отчасти:
Сам себя порой кляня,
Я устроил вам несчастье —
Быть влюблёнными в меня.

Я живу,
Даже делаю что-то,
Даже в гости куда-то хожу.
Но тебе по секрету скажу,
Что уже не спасает работа.
А друзья проявляют заботу:
Пишут письма,
звонят по ночам,
И при встрече тузят по плечам:
«Плюнь на всё!
И пойдёт — как по нотам!» —
Как по нотам,
Мне жить неохота, —
Не затем я тебя разыскал,
Не затем я слова расплескал
В эту ночь по страницам блокнота.
Сквозь года,
Сквозь казённые роты,
Сердце нёс,
как свечу к эшафоту:
— На, бери!
Я кидаю — лови!… —
Не взяла,
Подарила — живи!

Вы говорите — сила в ней,
В моей строке,
в моей натуре, —
Я просто чувствую верней
Листвы смятенье
перед бурей.
Вы говорите — строгость строф,
Созвучья, образы и краски, —
А я сидел у всех костров
От Подмосковья
до Аляски.
Вы говорите: повезло,
Другим намного тяжелее, —
Я просто жил
себе назло,
Судьбе назло —
и не жалею.

Что-то я намудрил,
Осознать не могу, не умею,
Что-то я натворил
Всей судьбой,
всею жизнью своею.
В неуютные дни
Даже окна меня раздражали,
И ночные огни
Надо мною смеялись и ржали.
И рождалась тоска,
Тяжело и подспудно рождалась,
И была высока
К дуракам бескорыстная жалость.
Было жаль червяка,
И жука,
и кобылу худую,
И того чудака,
Что бормочет и пишет впустую.
Было жаль палача
На картинке в старинном журнале,
Было жаль стукача,
Трепача, и рвача, и так далее.
А потом воскресал,
Говорил широко и свободно,
Словно камни тесал, —
И себя заявлял всенародно.
Много песен сложил —
Жаль, немногие выбились в люди…
Много служб сослужил
По любви, по судьбе, по причуде.
Знал позор и провал.
Думал: крепче любого металла, —
Много дров наломал,
А теплее на свете не стало.

Я помню бесшумную осень, —
Предзимних грибов охолонь,
Огонь истребительный сосен,
Зелёный от злобы огонь.
Я помню: топорщится иней,
Темна и густа полынья, —
Кричу я, качаясь на льдине:
— Да ты же не любишь меня! —
А женщина смотрит угрюмо
И стынет в глазах у неё
Больная старинная дума:
Как в детях продлить бытиё…
Россия!.. Поэт на поэте,
На воре, естественно, вор, —
Совали, как хилые дети,
Головки под скользкий топор.
Но ветры вернулись на круги,
Сомкнулись досада и глушь,
И взвились друзья и подруги
Кострами истраченных душ.
Я думаю зло и устало,
Что был из числа запевал, —
Как часто меня осеняло,
Как просто я всё забывал!
И снова
Холодный и ржавый
Сечёт листобой зеленя…
Россия, больная держава,
Да ты же не любишь меня!
И год, как тогда, високосен,
И злобные сосны кругом,
И снова беззвучная осень …
О, Русь! Ты уже за холмом.

Раскаянье?.. —
Холера в бок!..
Как опечаленные тигры
Всю жизнь
мы помним назубок
Свои проигранные игры.
Свои неверные шаги
По шатким лестницам успеха,
Невозвращённые долги
И стыд бессмысленного смеха.
Судить собратьев не берусь,
Но в стаде их — дельцов не мало…
Они цепляются за Русь,
Когда теряют идеалы.
Тот обличает…
Мерзкий дар!
Тот под крестьянина шурует,
За орден
и за гонорар
Он что угодно зарифмует.
Я и не думал о плохом,
Не лез в бутылки и в бутырки,
А он
бойцовым петухом
Топорщил перья на затылке.
Он прав был…
Я один не прав:
Немного грустный,
малость странный,
Торчу в вольере, как жираф,
Мотаю шеей,
окаянный!
Пейзаж осенний гол и сир —
Кусты,
да ёлок веретёнца…
И это мой последний мир,
Моё единственное солнце.

Возьми мои руки —
Спроси их
о тайном желанье,
И руки расскажут
Про эту глухую тоску,
Про эту тревогу,
Великую,
как ожиданье,
Про белое пламя,
Что льнёт
сединою к виску.
В глаза посмотри мне —
Увидишь
за бледною синью
Безвыходность ночи
И пропасти
дымную тьму,
И сам я — над бездной —
Последний листок на осине,
Удержанный взглядом твоим
И покорный
ему.

Чистописанье нам не привилось,
Как мы ни бились аттестата ради.
А сколько мук изведать привелось
И сколько слёз пролито на тетради!
На тех тетрадях, сбоку, на краю, —
Вот уж чего не ожидали сами! —
Мы набело писали жизнь свою
Неровными, но звонками стихами.
В дни школьной скуки, времени чернил,
Нас лишь на те каракули хватило, —
Казалось, каждый что-то очернил,
А только это правдою и было.

Я тебе не буду нужен
Ровно через год:
Я подавлен,
и простужен,
И совсем не тот.
Я ревнивый,
и неловкий,
Пьяница к тому ж.
Из меня — при всей сноровке —
Никудышный муж.
Я тебя, такую кралю,
С жизнью заодно,
Может, в карты проиграю,
Может, в домино…
Расставались, обещали,
Думали — всерьёз,
Растерялись — обнищали,
Всё наперекос.
Влезли в лужу по колено,
Верность — не в чести.
За разлуку,
за измену
Бог тебя прости!
Эти вьюги, эти стужи
Вовсе не для нас…
Я тебе не буду нужен
Ровно через час.

Чего не натворишь по бездорожью!
Слезами память лучше не кропить, —
Но вспоминаю с ужасом и дрожью,
Что мог тебя заранее убить.

Я не был пленник стрессов и апатий,
Я чтил широкий пояс плечевой
И в двадцать восемь сделал эту Катю,
Хотя не понимаю, для чего.

Любовь и книги — честная работа,
Стеснение в груди и пот с лица,
И в слове не досказанное что-то,
В ребёнке просияет до конца.

Всё было — и сиянье, и беззвездье,
Тусовка побирушек и калек,
Но дети — воздаянье и возмездье,
И здесь твоя Голгофа, человек.

И здесь твоё прощенье и награда,
Твоя дорога — с ними по пути.
Я догорел, мне ничего не надо,
А ты остановись и досвети.

Но не рожает баба от урода.
Природа ей диктует — тут изъян!
И в детях закрепляется порода
Русоволосых, буйных россиян.

Пусть будет так…
Мне всё уже не мило,
И в будущем, и в прошлом — пустота.
Но всё-таки дорога до могилы
Была до омерзения чиста.