Стихи Константина Аксакова

Я счастлив был во времена былые,
Когда я в жизнь так весело вступил,
И вкруг меня вились мечты златые, —
Я счастлив был.
Я счастлив был: Мне грех роптать на бога,
От радостей земных и я вкусил.
Через цветы вела моя дорога, —
Я счастлив был.
Я счастлив был — и та пора златая
Живет во мне, тот дальний край мне мил,
И я люблю мечтать, воспоминая, —
Я счастлив был!

Там, на горе, так высоко,
Там я нередко стою,
Склонившись на бедный свой посох,
И вниз на долину смотрю,

Смотрю на бродящее стадо;
Собака — его часовой.
Я вниз сошел и не знаю,
Как это случилось со мной.

Пестреет долина цветами,
Цветы так приветно глядят,
Я рву их, не зная, -кому бы,
Кому бы теперь их отдать.

И бурю, и дождь, и ненастье
Под деревом я провожу:
Смотрю всё на дверь запертую.
Так всё это сон лишь один!

Вот радуга тихо поднялась,
Над домом красиво стоит, —
Она же куда-то умчалась,
Куда-то далёко теперь.

Куда-то далёко и дальше,
Быть может, за море совсем,
Идите, овечки, идите…
Горюет, горюет пастух.

И вместе мы сошлись сюда,
С краёв России необъятной,
Для просвещённого труда,
Для цели светлой, благодатной!
Здесь развивается наш ум
И просвещённой пищи просит;

Отсюда юноша выносит
Зерно благих, полезных дум.
Здесь крепнет воля, и далёкой
Видней становится наш путь,
И чувством истины высокой
Вздымается младая грудь!

Ответ

Благодарю. Мне драгоценен
Приветный, сильный голос твой,
Будь всё, как прежде, неизменен,
Об Руси нашей громко пой!
Свершится наше ожиданье,
Вперед недаром смотрит взор;
Но вот ответ мой на посланье,
На дружелюбный твой укор.
Нигде и ни в какое время
Тому руки я не подам,
Кто чтит тот град, народа бремя,
Всея России стыд и срам,
Кто, разорвав с народом связи,
Москве и Руси изменив,
Ползет червем в столицу грязи,
И твой упрек несправедлив.
Но между нашими врагами —
Другие есть; открытый бой
Ведут они; открыто с нами
Упорной тешатся борьбой.
Гроза в твоей пусть будет встрече,
Рука тверда, душа строга, —
Но пусть и в разъяренной сече
Ты чтишь достойного врага.
Дела такие встарь бывали,
И наша память их хранит:
И прежде руку подавали
Друг другу Главк и Диомид.

Краснеет лес, темнеют степи,
Весенний ветер потянул…
И тают ледяные цепи,
Везде движение и гул.

Отрадно мягок воздух; птица
Напев тревожный свой ведет;
Надеждою сияют лица:
Зима прошла, весна идет.

Весна идет! Но сласть не скоро
Зима свою уступит ей,
И силой грозного отпора
Не раз смутит сердца людей.

Вдруг ветер с севера завоет,
Метель с морозом налетит,
И снова землю снег покроет…
Опять зимы суровый вид!

Но этот снег не страшен, — даром
Что вид зимы с собой несет.
«То новый снег идет за старым», —
Премудро говорит народ.

Не устрашат нас ни морозы,
Ни снег весеннею порой.
Простим бессильные угрозы
Зиме, идущей на покой!

Посмотри, милый друг, как светло в небесах.
Как отрадно там звезды горят,
Как лазоревый свод спит над бездною вод
И бледнеет румяный закат.

Друг мой, помню я дни, промелькнули они,
И возврату их нечем помочь.
Помню звезды небес, и задумчивый лес,
И иную, прелестную ночь.

Где ж такая страна? Там она, там она,
За широкой, могучей рекой.
Там я счастливым был, там беспечно я жил,
Не знаком ни с людьми, ни с судьбой.

Мы пойдем, милый друг, на зеленый тот луг,
Где срывал я весении цветы,
А потом ты меня поведешь в те края,
Где взрастала, прелестная, ты.

Над мечтой юных лет насмехался злой свет,
Расставался я с верой моей,
Но с тобою любовь возвратила мне вновь
Упованье младенческих дней.

Скала наклонилась над бездной морской
И в воды отважно глядится;
На ней, недовольный долин красотой,
Орёл бурнокрылый гнездится.
Её обвивает волнистая мгла,
И, в сизом покрове тумана,
Стоит, чуть видна, вековая скала,
Как призрак бойца-великана.
Печально выл ветер, и мраки легли
На землю густым покрывалом,
Неслись на скалу и взлетали валы —
Скала им в ответ напевала:
«Бейся, море, со мной, мой старинный злодей:
Высылай своих ратников шумных!
Их напор встречу я твёрдой грудью моей
И назад отобью их, безумных!
Не прокатится вал по моим раменам,
Не омоет высокой вершины —
Я стою — не боюсь — и назло временам,
И назло твоей злобе старинной.
День придёт, может быть, так угодно судьбе,
На последнюю битву я стану,
И паду я в борьбе, но паденьем тебе
Нанесу я смертельную рану
Глубоко, глубоко — до песчаного дна,
Не засыплешь своими песками!
Широко, широко — не сольётся она,
Не замоешь своими волнами!»
Настал грозный час, и две тучи сошлись,
И надулося гневное море,
И воздух, и воды, и огнь собрались,
И горе противнику, горе!
Скала уперлась и готова на бой —
Небесный палит её пламень,
С чела её льётся поток дождевой
И волны взбегают на камень!
Но буря сильнее, сильнее, и вот,
Дитя первобытной природы,
Скала заскрипела, качнулась вперёд —
И рухнула в бурные воды!
Удар был ужасен, и, в пыль раздробясь,
Всё море на воздух взлетело;
На дне его гордо скала улеглась,
Любуясь на славное дело;
Но море, вошедши в пределы свои,
Волнение бури смирило,
Собрало опять голубые струи
И в цельное зеркало слило.
И солнце взошло на лазоревый свод
И, мир озаряя лучами,
На чистой и гладкой поверхности вод
Гляделось опять с небесами.

Тяжело-тяжело на душе залегло,
И тоскует-тоскует она;
И мечтами её далеко унесло
В золотые мои времена.

Далеко от меня прелесть прошлого дня,
И туманами день тот одет, —
Но тревожит меня, но счастливит меня
Память прежних младенческих лет.

Предо мной тихий пруд, волны в берег не бьют,
Камыши зеленеют на нём;
Вот село, барский двор, деревянный забор,
На дворе сельский видится дом.

Тихий вечер, тепло, а в окошках светло,
В доме люди, дом жизнью кипит… —
Что! — уж нет их давно, в доме глухо, темно,
Непробудно минувшее спит.

Несутся, мелькают одно за другим
Виденья в неясном тумане.
И сердце трепещет и мчится вслед им…
И плачет о тяжком обмане.

Далеко — но память сроднилась с душой,
И счастья былого мгновенья
Живут и теперь благодатной семьей,
Даруя мне грусть в утешенье!

И вот мой путь. Он скоро предо мною
Окончится печально. Близок я
К неведомой и грозной той минуте,
Которой жизнь окончится моя.
Давно, давно меня она тревожит,
И мысль о ней сроднилася давно
С душой моей. Сначала страхом смерти
Она пугала робкое дитя.
Потом непроницаемою тайной
Она так сильно юношу влекла.
Вопрос о жизни, об уничтоженьи,
И о бессмертии, и о грядущем —
Теснились вдруг, и в ней, казалось мне,
Найду всему, всему я разрешенье.
И странно жизнь свершалася моя,
И странно я развился, и страданье
Мне странное, досталося в удел.
И вдалеке мелькала утешеньем,
Отрадою минута роковая.
И на нее я взор свой устремил
С надеждою, и мне спокойней стало.
Я чувствую в душе ее потребность,
И с той поры я к ней идти решился.
Потом еще судьбе угодно было
Мой мирный, дух глубоко взволновать
Минутами и счастия и горя,
Блаженства и мучения. Но горе
Осталося последним ощущеньем,
Несчастие превозмогло, и гордо
Свою победу злые торжествуют;
И низкая презрительная тварь
И зло творит, и муки вымышляет,
И плевелы кидает на пути
Небесного великого созданья,
Здесь на земле явившегося.
Решен мой жребий, я иду на битву
Последнюю, жестокую, без сожаленья
Исчадие неправды истреблю
И с корнем вырву гнусное растенье.
И радостно я брошусь к моему
Давно желанному таинственному другу,
Который ждет, и руки простирает,
И уж давно, давно зовет меня
К моей мечте, к моей невесте, к смерти.

Над всею русскою землею,
Над миром и трудом полей
Кружится тучею густою
Толпа нестройная теней.

Судьбы непостижимым ходом —
Воздушным, бледным, сим теням
Дано господство над народом,
Простор их воле и мечтам.

Вампира жадными устами
Жизнь из народа тени пьют
И просвещения лучами
Свой греют хлад… Напрасный труд!

Им не согреть свой хлад мертвящий!
Ни просвещенье, ни народ
Им жизни полной, настоящей
Не может дать и не дает.

Народа силы истощая,
Народу заслоняя свет,
Отколь взялась теней сих стая?
Отколь сей странный Руси бред?

Когда Петра жестокой силой
Была вся Русь потрясена,
Когда измена к ней входила,
Ее грехом возбуждена,

Когда насилие с соблазном
Пошли на Русь рука с рукой,
Когда, смущаясь в духе разном,
Сдавался русских верхний строй

И половина Руси пала,
Отдавшись в плен чужих цепей, —
Тогда толпа теней восстала
На место попранных людей.

Соблазн, насилие, коварство
До цели избранной дошли,
И призраков настало царство
Над тяжким сном родной земли.

Вампира жадными устами
Жизнь из народа пьют они
И, греясь чуждыми лучами,
Ведут свои беспечно дни.

Но срок плененья близ исхода;
Судьба неслышно подошла,
Сказалось слово… Лик народа,
Редея, открывает мгла.

И вот свились, смутившись, тени
И жалкий поднимают клик:
Проклятья, стоны, брань и пени,
И шум, и гам кругом возник.

Мятутся, будто галок стая,
Завидев сокола вдали;
Шумят, кричат — не понимая
Друг друга и своей земли.

Да, столько лет прожив беспечно,
Без цели, мысли и труда,
В забавах жизни тешась вечно,
Народу чуждые всегда, —

Что будут тени в час, как новый
Их жизни озаряет свет,
И на вопрос судьбы суровой
Какой дадут они ответ?..

А ты молчишь, народ великий,
Тогда как над главой твоей
Нестройны раздаются крики
Тобой владеющих теней.

Предмет их страха, укоризны,
Молчишь, не помнящий обид:
Языческой свирепой тризны
Дух христианский не свершит.

В тебе ключ жизни вечно новый,
В тебе загадки смысл сокрыт…
Что скажешь ты?.. Твое лишь слово
Нам тайну жизни разрешит!

Кто отдаст мне молодость, время незабвенное,
Время наслажденья? —
Ты, воспоминание, чувство драгоценное,
Чувство утешения!
Я стою задумчивый: ты лучом живительным
Гонишь мрак минувшего —
И картины тянутся призраком пленительным
Счастия мелькнувшего!
Время их окутало сумрачною дымкою,
Многое скрывается…
Горесть в душу бедную входит невидимкою,
Сердце надрывается!
Это слезы радости, это слезы сладкие
Милого свидания:
От скупого времени я хожу украдкою
В мир воспоминания;
У Сатурна старого там оно, игривое,
Крадет дни минувшие,
И страдальцу видятся времена, счастливые,
Радости уснувшие.
Снова вижу деву я в тишине, торжественной,
В дымке фантастической;
Снова слышу голос я девы той божественной,
Голос мелодический!
И стремлюся радостно я к мечте таинственной,
По пути страдания;
Верный друг идет со мной, спутник мой единственный —
Ты, Воспоминание…

Страшная буря прошла, —
Солнце блеснуло из туч,
В каплях деревья горят,
С неба бегут облака,
Шире и шире лазурь.

Будешь любить ты меня?
Наш неразрывен союз,
Тихое счастье мое,
Верить ли должно тебе,
Милый, прекрасный мой друг?

Нет уж ни облака там,
Ярко блестит синева,
Солнце горит в небесах.
Чудный, торжественный день,
Дивных исполненный сил!

Будешь любить ты меня?
Дашь ты мне руку свою?
Счастием жизни полна,
О, как прекрасно вдали
Небо над нами горит!

Целый век свой буду я стремиться
Разрешить божественные тайны,
Взволновали душу мне они.
Я иду к ним с верой и надеждой.
На пути терплю и труд и горе,
А в душе смиряю нетерпенье.
И когда неясной новой думой
Бедный ум страдален посетится,
И когда схватить ее не в силах,
И когда я мучусь И терзаюсь, —
Я тогда волнение смиряю,
Говорю: пождем, и мысль яснее
Снова мне предстанет, и постигну —
И, постигнув,, облеку словами,
И другим ту мысль я передам.
И тогда с глубоким упованьем,
С тихою надеждой повторяю:
Целый век свой буду я стремиться
Разрешить божественные тайны,
Взволновали душу мне они.
Я иду к ним с верой и надеждой.

Да, я один, меня не понимают,
И людям-братьям я чужой.
Напрасно высказать себя стараюсь:
Для них не внятен голос мой.

Да, я один; так отрекусь от мира,
Свои мечты в себе я заключу,
И пусть, непонятый, в юдоли света
Я жизнь свою пустынно провлачу.

Да, я один; надежды разлетелись;
Не передать, не высказать себя!
Хоть грустно мне, но грусть моя спокойна,
С покорностью свой жребий принял я.

Пусть я один; но чудные мгновенья
Ко мне зато слетают с вышины:
Предчувствия, неясные виденья
И грустные и радостные сны.