Стихи Николая Глазкова

Бык Холода родился в сентябре
Под облаками северных сторонок
И нагло заявляет о себе.
Бык Холода пока еще теленок.
Теленок он отнюдь не золотой,
Бодает всех, и как еще бодает:
Сковал все огороды мерзлотой —
И урожай картошки пропадает.

Теленок этот нехороший, злой,
Не золотой в буквальном смысле слова:
Морозит воду, а вода — основа
Промышленности нашей золотой!..
Ведь промывают золото водой,
Водою добывают и алмазы.
Стервец-подлец телец не золотой,
И от него стране убытков масса!..

Теленочек не золотой отнюдь —
Бедняге, мне не нравится ничуть
Такое быстрое похолоданье,
И собираюсь я в обратный путь:
Хочу уехать от его боданья!

Мне победа нужна, а не месть,
Всё неясное очевидь;
Разве книга такая есть,
Чтобы я не мог сочинить?

Мне дорОга моя дорогА,
Не устану по ней бродить;
Нету в мире такого врага,
Чтоб друзья не могли победить.

В мир иной отворились двери те,
Где кончается слово «вперед»…
Умер Кульчицкий, а мне не верится:
По-моему, пляшет он и поет.

Умер Кульчицкий, мечтавший в столетьях
Остаться навеки и жить века.
Умер Кульчицкий, а в энциклопедиях
Нету такого на букву «К».

А он писал стихи о России,
С которой рифмуется неба синь;
Его по достоинству оценили
Лишь женщины, временно жившие с ним.

А он отличался безумной жаждой
К жизни, к стихам и пивной,
И женщин, любимую каждую,
Называл для чего-то своей женой.

А он до того, как понюхать пороху,
Предвидел, предчувствовал грохоты битв,
Стихами сминал немецкую проволоку,
Колючую, как готический шрифт.

Приехал в Москву прямо с юга жаркого,
А детство провел в украинских краях,
И мама писала ему из Харькова:
«Не пей с Глазковым коньяк!»

Люблю тебя за красоту
И все такое прочее,
Как высоту и быстроту
И все такое прочее.

Свою давнишнюю мечту
В тебе нашел воочию,
Тебя я чту, как «ИЛ» и «ТУ»
И все такое прочее.

И на лету, и на ходу,
В Анадыре и в Сочи я
Имею лишь тебя в виду
И все такое прочее.

Мне подвести пора черту:
Моторчики ворочая,
С тобою счастье обрету
И все такое прочее!

Знает кто про город Бендер-Шах?
Городов подобного масштаба
Столько, сколько звезд на небесах,
Но все помнят Бендера Остапа.

Город, центр промышленный, культурный,
Может меньше означать порой,
Чем простой герой — литературный
И не положительный герой.

Хоть и маленький, но сад
Во дворе Егорова.
Вишни, яблоки висят —
Это очень здорово!

Не щадя трудов и сил,
Он однажды осенью
Сам деревья посадил,
Чтобы плодоносили.

Получилось так хитро:
Урожай имеется —
Вишен целое ведро
С небольшого деревца!

У прилавков и витрин,
Там, где фрукты, очередь:
Всевозможный витамин
Людям нужен очень ведь!

А Егоров сад садил,
Витамины сам растил.
Сам себе он господин,
Сам себе он магазин,

Сам себе и покупатель —
Забирает весь товар…
Только денег не затратил,
В очереди не стоял!

Где минус и где плюс?
В чем суть? Что путь?
Возьму и утоплюсь…
Когда-нибудь.

Неимоверен груз
Моих потерь.
Возьму и утоплюсь…
Но не теперь!

Покуда карты не раскрыты,
Играй в свои миры
И у разбитого корыта
Найдёшь конец игры.

И, утомлённый неборьбой,
Посмотришь на ландшафт
И станешь пить с самим собой
Стихи на брудершафт.

Не я живу в великом времени,
А времена в моих строках,
И тем не менее
Я оставался в дураках.

Что мне ждать ещё? Успеха ли?
Мне не до смеха ли?
Ехали
Ухари

Морею-сушею.
Эхо ли?
Ухо ли?
Слышало? Слушаю.

Н’а небо просишься.
Страх в лице. Спрячь его,
Выдумай прозвище
Самого зрячего.

Что ж ты надеешься?
Что ж тебе хочется?
Выдумай день ещё.
Ночь придёт. Кончится.

Пусть будет эта повесть
Написана всерьез
О людях тех, чья совесть
Чиста, как Дед Мороз.

Один из них пропойца,
По пьянству богатырь,
И светит ярче солнца
Его душе бутыль.

Чтоб водка вместо чая
Струилась как река,
Он пропил все, включая
И друга, и врага.

И в день веселый мая
Привел меня туда:
Одна стена прямая,
Другая — как дуга.

От края и до края
Примерно два шага.
И комната такая
Не очень велика.

Однако очень славно,
Не ведая забот,
Там девочка Светлана
Безвыездно живет.

Она провоевала
Число иных годов
И видела немало
Людей и городов.

По Западной Европе
Поездила она.
Хранятся в гардеробе
Медали, ордена…

Я это понимаю,
Хоть сам не бил врага…
Одна стена прямая,
Другая — как дуга.

И свет не льется яркий,
Окно затемнено.
Под Триумфальной аркой
Запрятано оно.

И лампочка мигает
Всего в пятнадцать свеч,
Но это не мешает
Веселью наших встреч.

Мы курим, дым вздымая
Почти до потолка.
Одна стена прямая,
Другая — как дуга.

Вы, которые не взяли
Кораблей на абордаж,
Но в страницы книг вонзали
Красно-синий карандаш.

Созерцатели и судьи,
Люди славы и культуры,
Бросьте это и рисуйте
На меня карикатуры.

Я, как вы, не мыслю здраво
И не значусь статус-кво…
Перед вами слава, слава,
Но посмотрим, кто кого?

Слава — шкура барабана.
Каждый колоти в нее,
А история покажет,
Кто дегенеративнее!

Я, Дед-Мороз, вношу недолгий
Уют в студеный неуют,
За что у новогодней елки
Меня охотно признают.

Вокруг меня скользят девицы,
Мне улыбаясь на бегу.
Их очень много, но влюбиться
Я лишь в Снегурочку могу.

Ты вся арктически блистаешь,
Резва, как северный олень,
и артистически растаешь
В Международный женский день.

Когда придется расставаться,
Переживем разлуку мы
До новых елочных оваций,
До снежных праздников зимы.

Пользуясь тем, что я не жена писателя,
Муж которой на фронте,
Не считаясь с тем, что я поэт,
Полагая, что обедать не обязательно,
Мне в Литфонде
Не дают талонов на обед.

Разве это справедливо?
Нет.
А на базаре купить что-либо
Не хватает монет.

Поезд едет ду-ду-ду,
Чрезвычайно скоро.
Он везет не ерунду,
А стихи Глазкова.
И за будущие дни
Я не беспокоюсь,
Потому что искони
Верю в этот поезд.

В результате житейских бурь —
Сам себе могилу копай…
Не хочу!.. А хочу — буль-буль,
И — дым-дым, а потом — бай-бай!