Спасибо 0 (0)

За битвы, за песни, за все дерзания
О, мой Севастополь, ты мне, как сыну,
Присвоил сегодня высокое звание
Почетного гражданина.

Мы спаяны прочно, и я говорю:
Той дружбе навеки уже не стереться.
А что я в ответ тебе подарю?
Любви моей трепетную зарю
И всю благодарность сердца!

Пусть годы летят, но в морском прибое,
В горячих и светлых сердцах друзей,
В торжественном мужестве кораблей,
В листве, что шумит над Сапун-горою,

И в грохоте музыки трудовой,
И в звоне фанфар боевых парадов
Всегда будет жить, Севастополь мой,
Твой друг и поэт Эдуард Асадов!

Заветный камень 1 (1)

Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.

И грозный, солёный, бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела волна штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:

«Когда покидал я родимый утёс,
С собою кусочек гранита унёс…
Затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.

Кто камень возьмёт, тот пускай поклянётся,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернётся
И клятвы своей не забудет!

Тот камень заветный и ночью, и днём
Матросское сердце сжигает огнём.
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт».

Сквозь бури и штормы прошёл этот камень,
И стал он на место достойно.
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.

Взошёл на утёс черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принёс,
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем родимой земли.

Английское военное кладбище в Севастополе 1 (1)

Здесь нет ни остролистника, ни тиса.
Чужие камни и солончаки,
Проржавленные солнцем кипарисы
Как воткнутые в землю тесаки.

И спрятаны под их худые кроны
В земле, под серым слоем плитняка,
Побатальонно и поэскадронно
Построены британские войска.

Шумят тяжелые кусты сирени,
Раскачивая неба синеву,
И сторож, опустившись на колени,
На английский манер стрижет траву.

К солдатам на последние квартиры
Корабль привез из Англии цветы,
Груз красных черепиц из Девоншира,
Колючие терновые кусты.

Солдатам на чужбине лучше спится,
Когда холмы у них над головой
Обложены английской черепицей,
Обсажены английскою травой.

На медных досках, на камнях надгробных,
На пыльных пирамидах из гранат
Английский гравер вырезал подробно
Число солдат и номера бригад.

Но прежде чем на судно погрузить их,
Боясь превратностей чужой земли,
Все надписи о горестных событьях
На русский второпях перевели.

Бродяга-переводчик неуклюже
Переиначил русские слова,
В которых о почтенье к праху мужа
Просила безутешная вдова:

«Сержант покойный спит здесь. Ради бога,
С почтением склонись пред этот крест!»
Как много миль от Англии, как много
Морских узлов от жен и от невест.

В чужом краю его обидеть могут,
И землю распахать, и гроб сломать.
Вы слышите! Не смейте, ради бога!
Об этом просят вас жена и мать!

Напрасный страх. Уже дряхлеют даты
На памятниках дедам и отцам.
Спокойно спят британские солдаты.
Мы никогда не мстили мертвецам.

Вижу выцветший флаг над таможней 3 (1)

Вижу выцветший флаг над таможней
И над городом желтую муть.
Вот уж сердце мое осторожней
Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть,
И закладывать косы коронкой,
И взволнованным голосом петь.

Все глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма с крыльца
И не знать, что от счастья и славы
Безнадежно дряхлеют сердца.

Севастополь 0 (0)

Бело-синий город Севастополь,
Белокрылый город в синеве…
Моря ослепительная опыль
В скверах оседала на траве.

Город с морем сомкнуты в содружье.
Синей соли съедены пуды.
Дымной славой русского оружья,
Пушечным дымком несло с воды.

Белый камень в голубой оправе,
Ты у недруга в кольце тугом.
Город русской доблести, ты вправе
Горевать о времени другом.

Шрам широкий над крутою бровью
Ты через столетие пронес,
А теперь лежишь, залитый кровью,
И морских не осушаешь слез.

Слезы эти — зарева кровавей —
Отольются гибелью врагу…
Белый пепел в голубой оправе
На осиротевшем берегу!

Тяжко, Севастополь, о как тяжко!
Где ж прославленная на века
Белая матросская рубашка,
Праздничная синь воротника!

Плачь о тех, кто смертной мглой объяты,
Чьи могилы волнами кругом…
Ты еще начнешься, но себя ты
Не узнаешь в облике другом.

Дума о Севастополе 0 (0)

Я живу в Севастополе. В бухте Омега,
Там, где волны веселые, как дельфины,
На рассвете, устав от игры и бега,
Чуть качаясь, на солнышке греют спины…

Небо розово-синим раскрылось зонтом,
Чайки, бурно крича, над водой снуют,
А вдали, пришвартованы к горизонту,
Три эсминца и крейсер дозор несут.

Возле берега сосны, как взвод солдат,
Чуть качаясь, исполнены гордой пластики,
Под напористым бризом, построясь в ряд,
Приступили к занятию по гимнастике.

Синева с синевой на ветру сливаются,
И попробуй почувствовать и понять,
Где небесная гладь? Где морская гладь?
Все друг в друге практически растворяется.

Ах, какой нынче добрый и мирный день!
Сколько всюду любви, красоты и света!
И когда упадет на мгновенье тень,
Удивляешься даже: откуда это?!

Вдруг поверишь, что было вот так всегда.
И, на мужестве здесь возведенный, город
Никогда не был злобною сталью вспорот
И в пожарах не мучился никогда.

А ведь было! И песня о том звенит:
В бурях войн, в свистопляске огня и стали
Здесь порой даже плавился и гранит,
А вот люди не плавились. И стояли!

Только вновь встал над временем монолит —
Нет ни выше, ни тверже такого взлета.
Это стойкость людская вошла в гранит,
В слово Честь, что над этой землей звенит,
В каждый холм и железную волю флота!

Говорят, что отдавшие жизнь в бою
Спят под сенью небес, навсегда немые,
Но не здесь! Но не в гордо-святом краю!
В Севастополе мертвые и живые,
Словно скалы, в едином стоят строю!

А пока тихо звезды в залив глядят,
Ветер пьян от сирени. Теплынь. Экзотика!
В лунных бликах цикады, снуя, трещат,
Словно гномы, порхая на самолетиках…

Вот маяк вперил вдаль свой циклопий взгляд…
А в рассвете, покачивая бортами,
Корабли, словно чудища, важно спят,
Тихо-тихо стальными стуча сердцами…

Тополя возле Графской равняют строй,
Тишина растекается по бульварам.
Лишь цветок из огня над Сапун-горой
Гордо тянется в небо, пылая жаром.

Патрули, не спеша, по Морской протопали,
Тают сны, на заре покидая люд…
А над клубом матросским куранты бьют
Под звучание гимна о Севастополе.

А в Омеге, от лучиков щуря взгляд,
Волны, словно ребята, с веселым звоном,
С шумом выбежав на берег под балконом,
Через миг, удирая, бегут назад.

Да, тут слиты бесстрашие с красотой,
Озорной фестиваль с боевой тревогой.
Так какой это город? Какой, какой?
Южно-ласковый или сурово-строгий?

Севастополь! В рассветном сияньи ночи,
Что ответил бы я на вопрос такой?
Я люблю его яростно, всей душой,
Значит, быть беспристрастным мне трудно очень.

Но, однако, сквозь мрак, что рассветом вспорот,
Говорю я под яростный птичий звон:
Для друзей, для сердец бескорыстных он
Самый добрый и мирный на свете город!

Но попробуй оскаль свои зубы враг —
И забьются под ветром знамена славы!
И опять будет все непременно так:
Это снова и гнев, и стальной кулак,
Это снова твердыня родной державы!

Дорога на Херсонес 5 (1)

Помнишь, под белой звездою
каменной этой земли
Мы, молодые, с тобою
В Древнюю Грецию шли.

Где-то трещали цикады,
Смутно, как будто сквозь сон,
Про позабытые клады
Косноязычных времен.

В хитрой житейской науке
Ты еще не преуспел.
Ты еще юные руки
К солнцу протягивать смел.

Ты, еще первые шрамы
Не называвший судьбой,
Видел античные храмы
В каменной глыбе любой.

Горек был, горше полыни
Искус, спирающий грудь,
В грозный обломок богини,
В душу ее заглянуть.

Древние травы, как трубы,
Пели в полях сентября.
О, как давно эти губы
Не целовали тебя.

Скифом печальным и мудрым
Между немых черепков
Ты задержался тем утром
В мире на тридцать веков.

Все было, как при Перикле,
Кроме промчавшейся вдаль
Девушки на мотоцикле,
Смутной, как наша печаль.

Севастополь 0 (0)

Я помню: день румяный догорал,
От моря сыростью соленой потянуло,
К ногам моим скатился сонный вал
И в море вновь ушел без гула.

В померкшей синеве хладеющих небес
Зажглися звезды крупные без счета,
И пала сладкая дремота
На голубой залив, на мачт недвижный лес…

Как грозно высилась — одна сплошная рана —
Над морем тень Малахова кургана!
Священный край! Сбылося, наконец,
То, что давно так душу волновало!

Вот я с тобой, — задумчивый певец…
И прошлое меня таинственно объяло…
Не красота твоих глубоких вод,
Не прелесть зорь, не нега ночи южной
Меня влекли… Нет, мой приход
Был полон радости недужной!

Хотелось плакать мне, припасть к земле сырой
Моими грешными устами,
Обняться с этими крестами
И прошептать: «О, родина, я твой,
Прости, прости меня!» — А сердцу говорила
Так внятно надпись: «Братская могила».

* * *

Там, где нагорный воздух чище,
Меж кипарисов и кустов,
Раскинулось пустынное кладбище.
Густая рать надгробий и крестов

Ревниво мир усопших охраняет
И смерти час живым напоминает.
О, сколько их, спасался, сюда,
К заветным берегам пристало,
Чтоб не вернуться никогда!
Надежда робкая действительность скрывала;

Казались им вернее друга
Сосна в горах и солнце юга!
Какой насмешкою, средь мертвой тишины,
Доносится сюда и смех детей беспечный,
И аромат таврической сосны,
И моря ропот вековечный!

Колокол Херсонеса 0 (0)

Мечты о крыльях нас не обманули
По волшебству вощеного билета
Вы окунулись в древний зной июля
Аттического медленного лета.

Шумны догадки. Пониманье — немо.
В стране без крыш — впервые и свободно —
Вы смотрите не под ноги, а в небо
Вне времени и слов экскурсовода.

Сквозь синьку волн и неба, сбившись в счете
Разрушенных колонн и представлений.
Вы узнаете, снова узнаете
Давнишний облик здешнего селенья.

Он проступает — чувственно и гулко,
Бесстрастен к нашим домыслам и спорам,
В переплетенье узких переулков.
Пропахших рыбой, уксусом и морем.

Но время кружит вихрь над ветхой былью.
Не отличая сущность от деталей,
И оседает солнечною пылью
На пряжках ваших новеньких сандалий.

Оно опять бездумно и стозвонно
Рукою детскою бросает первый камень…
…По ком звонишь ты, колокол бессонный.
Кого зовешь чугунными стихами?

Севастопольское братское кладбище 5 (1)

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь отчизна
Священный прах своих сынов.

Они и под землей отвагой прежней дышат…
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись — все боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком, и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно…

Нищий в вагоне, как в годы войны 0 (0)

Нищий в вагоне, как в годы войны.
Стон в переходах метро.
Милая Родина! Вновь мы больны.
Вновь оскудело добро.

Ветер поземкой кружит во дворах.
Горестно дышит Москва.
Деньги опять превращаются в прах,
Словно сухая листва.

Песнь о «Варяге» мы пьяно поем.
Слезы на лицах блестят.
А Севастополь без боя сдаем.
Прадеды нас не простят.

Херсонес 0 (0)

Какой меня ветер занес в Херсонес?
На многое пала завеса,
но греческой глины могучий замес
удался во славу Зевеса.

Кузнечики славы обжили полынь,
и здесь не заплачут по стуже,
кто полон видений бесстыжих богинь
и верен печали пастушьей.

А нас к этим скалам прибила тоска,
трубила бессонница хрипло,
но здешняя глина настолько вязка,
что к ней наше горе прилипло.

Нам город явился из царства цикад,
из желтой ракушечьей пыли,
чтоб мы в нем, как в детстве, брели наугад
и нежно друг друга любили…

Подводные травы хранят в себе йод,
упавшие храмы не хмуры,
и лира у моря для мудрых поет
про гибель великой культуры…

В изысканной бухте кончалась одна
из сказок Троянского цикла.
И сладкие руки ласкала волна,
Как той, что из пены возникла.

И в прахе открытом все виделись мне
Дворы с миндалем и сиренью.
Давай же учиться у желтых камней
Молчанью мечты и смиренью.

Да будут нам сниться воскресные сны
Про край, чья душа синеока,
Где днища давилен незримо красны
От гроздей истлевшего сока.

Развалины Херсонеса 0 (0)

Я прихожу к тебе и тщетно б стал искать
Здесь града славного и поверять преданья:
Везде ничтожества и тления печать!
По сим ли насыпям и камням познавать
Следы блестящего держав существованья?

И это ли удел искусства и труда?
Печальный памятник и опыта и знаний!
Увы! таков конец всех наших начинаний:
Коснулось время к ним — и нет уж их следа!

Племен неверная история покажет
Страницы темные потерянных веков
И любопытному сомнительно расскажет
Бывалые дела исчезнувших жильцов:

Как в веки давние язычества кумиры
Сменились верою спасительной Христа;
Как рати двигались; слагалися порфиры
И пали смелые поборники креста!

Но муза старины не всё нам обновила —
Погибла слава лет и доблести отцов,
Их жизнь великую она не сохранила
Для песней и похвал возвышенных певцов!

И поздний некогда потомок наш пойдет
Искать, где жили мы в успехах просвещенья,
И пепла нашего жилища не найдет!

Севастопольцы 0 (0)

«Вахт ам Райн» внизу гнусит гармошка.
Темень. Тень немецкого штыка.
В полночь старый черноморец Кошка
Будит краснофлотца Шевчука.

И идут они от Инкермана,
Сквозь потемки мертвой тишины,
До высот Малахова кургана,
Мимо корабельной стороны.

Часовым глаза слепят туманы.
Что-то там мелькнуло впереди?
То ли тени, то ли партизаны —
В темноте попробуй разгляди.

Шорох. Всплеск. И тело неживое
Принимает ржавая вода.
Вдоль причала в ночь уходят двое,
Не оставив на камнях следа…

На скалу карабкаются ловко,
Раздирают заросль камыша,
Гулкая старинная кремневка
Вторит автомату ППШ.

…Смерть из глаз орлиных свет украла.
В темном склепе не видать ни зги.
Слушают четыре адмирала
Легкие матросские шаги.

И сказал Нахимов Пал Степаныч,
Славный севастопольский орел:
— Это Кошка, адмиралы, на ночь
На охоту правнука повел.

Ужас на пришельцев навевая,
Воздухом бессмертия дыша,
Ходит по развалинам живая,
Гневная матросская душа.

Чует сердце — скоро дрогнут скалы
От стального крика батарей.
Мы еще услышим, адмиралы,
В бухтах грохот русских якорей…

Звездный мир над бухтами огромен.
Штык качнулся и упал во тьму.
Лазарев, Корнилов и Истомин
Отвечают другу: — Быть тому!

Усыпальница адмиралов 5 (1)

Я думал о традиции большой,
служившей Севастополю подспорьем,
когда увидел дрогнувшей душой
Владимирский собор над Черным морем.

Не только современники мои —
в тот год у осажденных равелинов
вели в горящем городе бои
Нахимов, Лазарев, Истомин и Корнилов.

И стены боевой гробницы их,
отметки и рубцы сражений правых
читаются поныне как дневник
тех дней победоносных и кровавых.

Взгляни, поэт, на эти купола
и ощути высокое единство.
Традиция для нас не кабала,
а верности живое материнство.

Я так воспринимаю эту честь,
когда мы о заботах наших спорим.
Есть Родина, поэзия, и есть
Владимирский собор над Черным морем.