Стихи Сергея Боброва

Нет тоски, какой я не видал.

Сердце выходит на белую поляну:
Сеть трав, переступь дубов,
Бег кленов.
Темный лесов кров; ждать не стану.

Когда раненый бежит невесело,
Сердце, выдь, выдь ему на дорогу;
Здесь окончится перекресток;
Тихо проходит лес,
Пашни не спешат
От струй рек.

Навек мне упиться этой болью,
Чужим отраженьем сна;
Душа, ты ведешь к тому полю,
На котором царствует нескольких душ глубина.
Дай и мне, цветку полевому,
Добрести и жизнь вознести,
В ароматы, что снились грому,
В путь, где встретились мы —
Несколько душ.
Непонятней — все будут речи мои;
Пятна солнечных рек
Пестрят очи и уста мои.
Мне идти на то поле,
Где несколько душ.

Серое одиночество
Трав и замерзших камней,
Прячась от ясного месяца,
Редкие звезды блеснут.

Слабо Медведица точит
Семь драгоценных огней
В тихое звездное время,
Тронув туманную глубь.

Простота необыкновенности,
Степь — просто.
Как сила жалости,
Как утес морей.

И бьющееся вперед
Кто приневолит,
Когда из боли щедрот
Неба лед расколет.

Кинься, кинься под черный день
Под валы его перепонок.
В глазах: день и тень,
А в черни их незнакомый ребенок.

Как и чем рассказать это,
Эту гладь, свободу и тоску.
Мне кажется: помнил некогда
Теперь же припомнить. — мне —

Так вот — каждая минута несет
Отдельный отчетливый упрек,
Ясное страстное имя,
Которому имени нет.

Что до того, искренно ли, я ли
Представил себе всего страха боль,
Нет, все пришло сурово и равнодушно,
Я только могу за душой следить.

Когда судьба занесена —
На мир презрительным указует перстом
(- на пажити, туманов прорывы —
Там: — города, волноречье, взморье,
Глубина караванов, изгибы, люди —
На холод, на теми,
Крепи, отливы -);
Презрительным перстом
Низвергая тусклейшие ряды —
Борозды, звезды ринутся,
Раздвигая ослеплений бег и пробег,

Тогда начинается, ломается явная пытка —
И леты нервических летунов
Оборвут искрометы,
Землеломы, подводники
С отличноустроенным ревом.

Вы же, громы…
А небесную пажить разломить
Крыльям блиндажа удастся ль!
Но лопнет струной золотой меридиан,
Но, звякнув, иссякнет струн поток:
Нежно опустит руки Рок.

На столе колокольчики и жасмины,
Тютчев и химера с Notre Dame.
Да, но в душе годины, как льдины,
И льдины, как разломанный храм.

Ты войдешь в комнату. — Да, все то же:
Море потолка и ящерица-день;
Жизни пустынное ложе
Трепет и тень.

Принимай же холодную ласку эту —
Васильков и жасмина;
Тебе, поэту,
Одна, все одна горюет година.

Ты — раздвигаешь золото алоэ,
Ты — горишь улыбкой, ты —
В пляс цветающих плечей,
Ты — бежишь в очи ключом студеным,
Замолкая тусклым блеском обломок речей.

Я только дрозд журчливых слов потока,
Надо мною — безмолвится
В солнце горящий лист,
Я гляжу на праздник небесных Ориноко,
Где режет чистоту ласточки клич.

О, прозрачных столбов воздушных
Целящая пустыня,
Блаженных и одиноких слов про тебя,
Милый танец солнца нежной пыли,
Сладкий, глубокий, как уста.

Нет, повторить ли очарованье,
Эти заливающие синью глаза,
В этом море мира — мир и воля,
Хрустальный берег радужного холма.

Ужель уберечься
Слева — река, взрыва — справа?
Горой бульварного песка
Трамвай равнодушно бегущий снизу.
Когда блестка ее,
Кущей порывает выси,
Мчится.
О, отрясывайся, —
Небо, сводящее дорогой,
Суд походи мелкой
Молочнистый.
И вот (не может быть! ужели!
Что вы, что вы! помилуйте! —):
Скорченными ногами
Пробегает изречений
Вялый поток,
Как сон изрешетений…
Но тут лучше мне остановиться?
Не думайте, все же,
Ошибочно приписывая…
— Плисовые огни, снятся рожи —
Как этот каждый удар
Есть совершенно — трепет
Телефонных болтовней,
Перси головней расстрелив…
— И бросивши карандаш оземь,
Забыв про озимь и про все,
Презрительно забыл про что.

О, легкая мчимость! о, быстрая улетимость!
Как — гул колес, стук, крик лег;
Разверни хрип, вой мук живых,
И со стрелки соскальзывай — раз, два, три, — еще:
Раз, два, три! — железными зубами
Коснусь стык; зеленому огоньку
Лепетнуть. Семафор —
Язык
Опуская, чтоб вырвать вой, —
И быстрее:
Мчее, левее, милее, живее, нежнее
Змея живого медным голосом: —
Хрип звезд, брань столбов,
И: ровно — чудно, словно — бурно,
И: нудно — ёмно, скудно — до домны:
По мосту летивея —
Графиты… черноземы… сланцы…
Гра-ра-ра-фиты, —
Черно-чер-ер-ер-черноземы
Ссссслан-аннн-анцы, —
Стоп! — вынь да положь, —
Стансы. Станция. 10 минут.

Шорохи той же грани,
Как соки пустелых уст.
А зачем же эти дороги
Лучей красных не близки!
Топайте мостом, завязшим
В пучине вздошных дорог —
А я полоумный взор
Направляю на ту же пажить.
Вы вслушайтесь в сей сказ:
Голубь на прорубь,
Кровь на восторги,
Нивы за плески, за ивы.
И в единой печали
Я в ничто потрясен.
Сон исходит ночами,
Я до ней унесен.

Где небом дышит сельный крин,
Разоблачится сад небес

Вячеслав Иванов

Розовый сад
В яблоневом цвету —
Оглянись назад
В твою высоту —

Примет твои мечты,
Твою печаль
Золотая как ты
Небесная даль.

И мелькнет, и блеснет река
За лугами синими — там,
Плывет рука
Среди трав — к цветам.

И ты окружен, оглушен
Пением, игрою пчел —
Куда ты пришел!—
В розовый сад, в зеленый сон.

Ты земное в земном покинь,
Негодуя, терзаясь, любя!—
Небесная синь
Примет тебя.

Тебе, поэт, дано судьбою
Извечный звон перелагать:
Над зацветающей зарею
Наш горизонт пересекать: —

— Как огнедышащего кубка
Горит таинственный упрек!
— Не только — белизною юбка
Взметнет на небывалый рок!

Когда отверзнет с Эмпирея
На нас слетающий глагол
Жизни простор! — лишь два лакея
Кофе, шартрез несут на стол. —

Своей косметикой космичной
Аллитерацией смеясь,
Рукою белой, непривычной
Разметывешь злую грязь!

Но оксюморон небывалый
Блеснет — как молния — сгорит, —
Рукою — отчего же алой? —
Мелькнет и вот — испепелит!

Но осторожнее веди же
Метафоры автомобиль,
Метонимические лыжи,
Неологический костыль!

Тебя не захлестнула б скверна
Оптово-розничной мечты,
Когда срываешь камамберно
Ты столь пахучие цветы. —

Певцам — довлеет миг свободы,
Позера — праведен излом:
Предупредить не должен годы
Ты педантическим пером.

Ударится в колокол птица
И мертвая упадет,
И ей отвечает важный,
Отдаленный, глубокий звук.

Не так ли в это сердце,
Вспыхивавшее при огне
Далеких пожаров и криков
И выстрелов ночных,

Теплый, в воздухе со свистом
Стрижом игравший взгляд
Ударяет неистовой
Ласке таинственно рад.

И вот он лежит, как птичка,
В моих жадных руках,
Как месяц, обходит кругом
И тонет в моих глазах,

Над ним загорается важная
И темная мысль моя,
Ему отвечает нежная
Жалобная свирель стиха.

«— А почему это у вас такой глупый и надутый вид, синьоре?» «— Мир еще не рожал дурака, подобно­го вам, маэстро: — разве вы не видите, что я размышляю о концах и нача­лах?» — и с этими словами Критикко еще сильнее надулся.
(Ант. Фиренчеоли)

Мечта стоит, как облако, в эфире
И страж-поэт пред ней влачит свой плен;
Не сосчитать прерывистых измен,
Не обуздать плененной духом шири.

Раскинется широкая гряда,
Несуществующим исполнятся эфиры, —
Под звон твоей всемирнопевной лиры
Сурово открываешь: «никогда».

И мир несется легким чарованьем,
И мир кипит и алчный ронит плод:
Твоей гармонией исполненный полет,
Твоим высоким жгучим ликованьем.

Не остановится прельститель мир! прощай,
На огненной ладье кидаю встречу,
И жизнь рукой стремительной отмечу:
Покинь тот верный рай, лети, играй!