У нас дороги разные 0 (0)

У нас дороги разные.
Расстаться нам не жаль.
Ты – капелька алмазная,
Я – черная эмаль.

Хорошенькая, складная,
Сердитая со сна,
Прощай, моя прохладная,
Прощай, моя весна.

Страх 0 (0)

Глухая степь. Далекий лай собак.
Весь небосклон пропитан лунным светом.
И в серебре небес заброшенный ветряк
Стоит зловещим силуэтом.

Бесшумно тень моя по лопухам скользит
И неотступно гонится за мною.
Вокруг сверчков хрустальный хор звенит,
Сияет жнивье под росою.

В душе растет немая скорбь и жуть.
В лучах луны вся степь белее снега.
До боли страшно мне. О, если б как-нибудь
Скорей добраться до ночлега!

Звезды (Глубокой ночью я проснулся) 0 (0)

Глубокой ночью я проснулся,
И встал, и посмотрел в окно.
Над крышей Млечный Путь тянулся,
И небо было звезд полно.

Сквозь сон, еще с ресниц не павший,
Сквозь слезы, будто в первый раз,
Я видел небосклон, блиставший
Звездами в этот поздний час.

Увидел и заснул. Но тайной, –
Среди ночей и звезд иных, –
Во мне живет необычайный,
Живой, хрустальный холод их.

Румфронт 0 (0)

Мы выпили четыре кварты.
Велась нечистая игра.
Ночь передергивала карты
У судорожного костра.

Ночь кукурузу крыла крапом,
И крыли бубны батарей
Колоду беглых молний. С храпом
Грыз удила обоз. Бодрей,

По барабану в перебранку,
Перебегая на брезент
Палатки, дождь завел шарманку
Назло и в пику всей грозе,

Грозя блистательным потопом
Неподготовленным окопам.
Ночь передергивала слухи
И, перепутав провода,

Лгала вовсю. Мы были глухи
К ударам грома. И вода
Разбитым зеркалом лежала
Вокруг и бегло отражала

Мошенническую игру.
Гром ударял консервной банкой
По банку… Не везло. И грусть
Следила вскользь за перебранкой

Двух уличенных королей,
Двух шулеров в палатке тесной,
Двух жульнических батарей:
Одной – земной, другой – небесной.

Сухая малина 0 (0)

Малина – потогонное.
Иконы и лампада.
Пылает Патагония
Стаканом, полным яда.

– Зачем так много писанок,
Зачем гранят огни?
Приходит папа: – Спи, сынок,
Христос тебя храни.

– Я не усну. Не уходи.
(В жару ресницы клеются.)
Зачем узоры на груди
У красного индейца?

Час от часу страшнее слов
У доктора очки.
И час не час, а часослов
Над гробом белой панночки.

Бегут часы, шаги стучат, –
По тропикам торопятся.
– Зачем подушка горяча
И печка кровью топится?

Зовет меня по имени.
(А может быть, в бреду?)
– Отец, отец, спаси меня!
Ты не отец – колдун!

– Христос храни. – До бога ли,
Когда рука в крови?
– Зачем давали Гоголя?
Зачем читали «Вий»?

Дон-Жуан 0 (0)

Пока еще в душе не высох
Родник, питающий любовь,
Он продолжает длинный список
И любит, любит, вновь и вновь.

Их очень много. Их избыток.
Их больше, чем душевных сил, –
Прелестных и полузабытых,
Кого он думал, что любил.

Они его почти не помнят.
И он почти не помнит их.
Но – боже! – сколько темных комнат
И поцелуев неживых!

Какая мука дни и годы
Носить постылый жар в крови
И быть невольником свободы,
Не став невольником любви.

Маяковский 0 (0)

Синей топора, чугуна угрюмей,
Зарубив «ни-ког-да» на носу и на лбу,
Средних лет человек, в дорогом заграничном костюме,
Вверх лицом утопал, в неестественно мелком гробу.

А до этого за день пришел, вероятно, проститься,
А быть может, и так, посидеть с человеком, как гость
Он пришел в инфлюэнце, забыв почему-то побриться,
Палку в угол поставил и шляпу повесил на гвоздь.

Где он был после этого? Кто его знает! Иные
Говорят – отправлял телеграмму, побрился и ногти остриг.
Но меня па прощанье облапил, целуя впервые,
Уколол бородой и сказал: «До свиданья, старик».

А теперь, энергично побритый, как будто не в омут, а в гости –
Он тонул и шептал: «Ты придешь, Ты придешь, Ты придешь» –
И в подошвах его башмаков так неистово виделись гвозди,
Что – казалось – на дюйм выступали из толстых подошв.

Он точил их – но тщетно! – наждачными верстами Ниццы,
Он сбивал их булыжной Москвою – но зря!
И, не выдержав пытки, заплакал в районе Мясницкой,
Прислонясь к фонарю, на котором горела заря.

Степной душистый день прозрачен 0 (0)

Степной душистый день прозрачен, тих и сух.
Лазурь полна веселым птичьим свистом.
Но солнце шею жжет. И мальчуган-пастух
Прилег в траву под деревом тенистым.

Босой, с кнутом, в отцовском картузе,
Весь бронзовый от пыли и загара,
Глядит, как над землей по тусклой бирюзе
Струится марево полуденного жара.

Вот снял картуз, сорвал с сирени лист,
Засунул в рот – и вместе с ветром чистым
Вдаль полился задорный, резкий свист,
Сливаясь в воздухе с певучим птичьим свистом.

С купанья в полдень весело идти
К тенистой даче солнечным проселком:
В траве рассыпаны ромашки на пути
И отливает рожь зеленоватым шелком.

Поцелуй 0 (0)

Когда в моей руке, прелестна и легка,
Твоя рука лежит, как гриф поющей скрипки,
Есть в сомкнутых губах настойчивость смычка,
Гудящего пчелой над розою улыбки.

О да, блажен поэт! Но мудрый. Но не тот,
Который высчитал сердечные биенья
И написал в стихах, что поцелуй поет, –
А тот, кто не нашел для страсти выраженья.

Томится ночь предчувствием грозы 0 (0)

Томится ночь предчувствием грозы,
И небо жгут беззвучные зарницы.
Довольно бы всего одной слезы,
Чтоб напоить иссохшие ресницы,

Но воздух сух. Подушка горяча.
Под стук часов томится кровь тобою,
И томен жар раскрытого плеча
Под воспаленною щекою.

Сыр-Дарья 0 (0)

Еще над степью не иссяк
Закат. Все тише ветра взмахи.
Под казанком трещит кизяк.
Вокруг огня сидят казахи.

Угрюмо тлеет свет зари.
Века проходят за веками.
И блещут воды Сыр-Дарьи,
Как меч, засыпанный песками.

У орудия 0 (0)

Взлетит зеленой звездочкой ракета
И ярким, лунным светом обольет
Блиндаж, землянку, контуры лафета,
Колеса, щит и, тая, – упадет.

Безлюдье. Тишь. Лишь сонные патрули
Разбудят ночь внезапною стрельбой,
Да им в ответ две-три шальные пули
Со свистом пролетят над головой.

Стою и думаю о ласковом, о милом,
Покинутом на теплых берегах.
Такая тишь, что кровь, струясь по жилам,
Звенит, поет, как музыка в ушах.

Звенит, поет. И чудится так живо:
Звенят сверчки. Ночь. Звезды. Я один.
Росою налита, благоухает нива.
Прозрачный пар встает со дна лощин,

Я счастлив оттого, что путь идет полями,
И я любим, и в небе Млечный Путь,
И нежно пахнут вашими духами
Моя рука, и волосы, и грудь.

Весенний туман 0 (0)

Опять густой туман нагнало
На город с моря – и глядишь:
Сырым и рыхлым покрывалом
Дома окутаны до крыш.

Расплывчаты, неясны мысли,
Но спать нет силы до зари.
И смотришь, как во мгле повисли
Жемчужной нитью фонари.

Звезды 0 (0)

В хрустальных нитях гололедицы
Садов мерцающий наряд.
Семь ярких звезд Большой Медведицы
На черном бархате горят.

Тиха, безлунна ночь морозная,
Но так торжественно ясна,
Как будто эта бездна звездная
Лучами звезд напоена.

На крышах снег, как фосфор, светится,
А на деревьях хрустали
Зажгла полночная Медведица,
И свет струится от земли.

Лицо, как жар, горит от холода,
Просторно, радостно в груди,
Что все вокруг светло и молодо.
Что столько счастья впереди!

В хрустальных нитях гололедицы
Средь оснеженных ив и верб,
Семь ярких звезд Большой Медведицы –
На черном бархате, как герб.

Балта 0 (0)

Тесовые крыши и злые собаки.
Весеннее солнце и лень золотая.
У домиков белых – кусты и деревья,
И каждое дерево как семисвечник.

И каждая ветка – весенняя свечка,
И каждая почка – зеленое пламя,
И синяя речка, блестя чешуею,
Ползет за домами по яркому лугу.

А в низеньких окнах – жестянка с геранью,
А в низеньких окнах – с наливкой бутыли.
И всё в ожиданье цветущего мая –
От уличной пыли до ясного солнца.

О, светлая зелень далеких прогулок
И горькая сладость уездного счастья,
В какой переулок меня ты заманишь
Для страсти минутной и нежных свиданий?