Полярная звезда 0 (0)

Все спокойно на Шипке.
Все забыты ошибки.
Не щетиной в штыки,
Не на Плевну щетинистым штурмом,
Не по стынущим стыкам реки,
Не в арктических льдах обезумевший штурман –

Ветеран роковой,
Опаленную пулею грудь я
Подпираю пустым рукавом,
Как костыль колеса подпирает хромое орудье.

Щиплет корпий зима,
Марлей туго бульвар забинтован.
Помнишь, вьюга лепила, и ты мне сказала сама,
Что под пули идти за случайное счастье готов он.

Не щетиной в штыки,
Не на Плевну щетинистым штурмом,
Не по стынущим стыкам реки,
Не в арктических льдах обезумевший штурман –
Ветеран роковой,
Самозванец – солдат, изваянье…

И «Георгий» болтается нищей Полярной звездой
На пустом рукаве переулка того же названья.

Зеленым сумраком повеяло в лицо 0 (0)

Зеленым сумраком повеяло в лицо.
Закат сквозит в листве, густой и клепкой.
У тихого обрыва, над скамейкой,
Из тучки месяц светит, как кольцо.

Зеленым сумраком повеяло в лицо.

От моря тянет ласковый и свежий
Вечерний бриз. Я не был здесь давно
У этих сумеречных, тихих побережий.
У мшистых скал сквозь воду светит дно.

И все как прежде. Скалы, мели те же,
И та же грусть, и на душе темно.
От моря тянет ласковый и свежий
Вечерний бриз… Я не был здесь давно.

В трамвае 0 (0)

Блестит шоссе весенним сором,
Из стекол солнце бьет в глаза.
И по широким косогорам
Визжат и ноют тормоза.

Люблю звенящий лет вагона,
Бурьян глухого пустыря
И тяжесть солнечного звона
У белых стен монастыря.

Разгорался, как серная спичка 5 (1)

Разгорался, как серная спичка,
Синий месяц синей и синей,
И скрипела внизу перекличка
Голосов, бубенцов и саней.

Но и в смехе, и вальсе, и в пенье
Я услышал за синим окном,
Как гремят ледяные ступени
Под граненым твоим каблучком.

Опера 0 (0)

Голова к голове и к плечу плечо.
(Неужели карточный дом?)
От волос и глаз вокруг горячо,
Но ладони ласкают льдом.

У картонного замка, конечно, корь:
Бредят окна, коробит пульс.
И над пультами красных кулисных зорь
Заблудился в смычках Рауль.

Заблудилась в небрежной прическе бровь,
И запутался такт в виске.
Королева, перчатка, Рауль, любовь –
Все повисло на волоске.

А над темным партером висит балкон,
И барьер, навалясь, повис, –
Но не треснут, не рухнут столбы колони
На игрушечный замок вниз.

И висят… И не рушатся… Бредит пульс…
Скрипка скрипке приносит весть:
– Мне одной будет скучно без вас… Рауль.
– До свиданья. Я буду в шесть.

Пятый 0 (0)

Нас в детстве качала одна колыбель,
Одна пас лелеяла песик,
Но я никогда не любил голубей,
Мой хитрый и слабый ровесник.

Мечтой не удил из прибоя сирен,
А больше бычков на креветку,
И крал не для милой сырую сирень,
Ломая рогатую ветку.

Сирень хороша для рогатки была,
Чтоб, вытянув в струнку резинку,
Нацелившись, выбить звезду из стекла
И с лёту по голубю дзынкнуть.

Что голуби? Аспидных досок глупей.
Ну – пышный трубач или турман!.
С собою в набег не возьмешь голубей
На скалы прибрежные штурмом.

И там, где японский игрушечный флаг
Трепало под взрывы прибоя,
Мальчишки учились атакам во фланг
И тактике пешего боя.

А дома, склонясь над шершавым листом,
Чертили не конус, а крейсер.
Борты «Ретвизана», открытый кингстон
И крен знаменитый «Корейца».

Язык горловой, голубиной поры,
Был в пятом немногим понятен,
Весна в этот год соблазняла дворы
Не сизым пушком голубятен, –

Она, как в малинник, манила меня
К витринам аптекарских лавок,
Кидая пакеты сухого огня
На лаковый, скользкий прилавок.

Она, пиротехники первую треть
Пройдя по рецептам, сначала
Просеивать серу, селитру тереть
И уголь толочь обучала.

И, высыпав темную смесь на ладонь,
Подарок глазам протянула.
Сказала: – Вот это бенгальский огонь! –
И в ярком дыму потонула.

К плите. С порошком. Торопясь. Не дыша,
– Глядите, глядите, как ухнет! –
И вверх из кастрюль полетела лапша
В дыму погибающей кухни.

Но веку шел пятый, и он перерос
Террор, угрожающий плитам:
Не в кухню щепотку – он в город понес
Компактный пакет с динамитом.

Я помню: подводы везли на вокзал
Какую-то кладь мимо школы,
И пятый метнулся… (О, эти глаза,
Студенческий этот околыш!)

Спешил террорист, прижимая к бедру
Гранату в газете. Вдруг – пристав…
И ящиков триста посыпалось вдруг
На пристава и на террориста.

А пятый уже грохотал за углом
В рабочем квартале, и эхо
Хлестало ракетами, как помелом,
Из рельсопрокатного цеха.

А пятый, спасаясь от вражьих погонь,
Уже, непомерно огромный,
Вставал, как багровый бенгальский огонь
Из устья разгневанной домны.

И, на ухо сдвинув рабочий картуз,
Пройдя сквозь казачьи разъезды,
Рубил эстакады в оглохшем порту
И жег, задыхаясь, уезды…

Белые козы 0 (0)

Мне снилось, что белые козы
Ко мне на участок пришли.
Они обглодали березы,

Все съели и молча ушли.
Проснулся – и тихие слезы,
И тихие слезы текли.

В окно посмотрел – удивился:
Как за ночь мой лес поредел,
Пока я так глупо ленился,
Пока над стихами сидел.

Идут из-за леса морозы.
Готовы ли к холоду мы?
Идут, приближаются козы,
Голодные козы зимы.

Ох, чую – придут и обгложут
Все то, что я вырастил тут.
И спать под сугробом уложат,
И тихо на север уйдут.

Я вру! Я не спал. Я трудился,
Всю ночь над стихами сидел.
А лист в это время валился,
А лес в это время седел.

Одуванчик 0 (0)

Сквозь решетку втянул ветерок
Одуванчика легкий пушок –
Невесомый, воздушный намек.

Удивился пушок. И сквозной
Над столом закачался звездой.
И повеял свободой степной.

Но в окно потянул ветерок
За собою табачный дымок.
А с дымком улетел и пушок.

Сначала сушь и дичь запущенного парка 0 (0)

Сначала сушь и дичь запущенного парка.
Потом дорога вниз и каменная арка.
Совсем Италия. Кривой маслины ствол,
Висящий в пустоте сияющей и яркой,
И море – ровное, как стол.

Я знал, я чувствовал, что поздно или рано
Вернусь на родину и сяду у платана,
На каменной скамье, – непризнанный поэт, –
Вдыхая аромат цветущего бурьяна,
До слез знакомый с детских лет.

Ну, вот и жизнь прошла. Невесело, конечно.
Но в вечность я смотрю спокойно и беспечно.
Замкнулся синий круг. Все повторилось вновь.
Все это было встарь. Все это будет вечно,
Мое бессмертие – любовь.

Поезд 0 (0)

Каждый день, вырываясь из леса,
Как любовник в назначенный час,
Поезд с белой табличкой «Одесса»
Пробегает, шумя, мимо нас.

Пыль за ним подымается душно.
Стонут рельсы, от счастья звеня.
И глядят ему вслед равнодушно
Все прохожие, кроме меня.

Журавли 0 (0)

Мы долго слушали с тобою
В сыром молчании земли,
Как высоко над головою
Скрипели в небе журавли.

Меж облаков луна катилась,
И море млело под луной:
То загоралось, то дымилось,
То покрывалось темной мглой.

Тянуло ветром от залива,
Мелькали звезды в облаках,
И пробегали торопливо
То свет, то тень в твоих глазах.

Может быть, я больше не приеду 0 (0)

Может быть, я больше не приеду
В этот город деревянных крыш.
Может быть, я больше не увижу
Ни волов с блестящими рогами,
Ни возов, ни глиняной посуды,
Ни пожарной красной каланчи.
Мне не жалко с ними расставаться,
И о них забуду скоро я.

Но одной я ночи не забуду,
Той, когда зеркальным отраженьем
Плыл по звездам полуночный звон,
И когда, счастливый и влюбленный,
Я от гонких строчек отрывался,
Выходил на темный двор под звезды
И, дрожа, произносил: Эсфирь!

Туман весенний стелется 0 (0)

Туман весенний стелется. Над лесом
Поплыл, курясь, прозрачный сизый дым.
И небо стало пепельно-белесым.
Каким-то близким, теплым и родным.

Тоска и грусть. С утра на воздух тянет.
И я иду куда глаза глядят:
В леса, где даль стволы дерев туманит,
На речку снежную, где проруби блестят.

Мечтаю. Думаю. Брожу среди развалин
Разбитого снарядами села.
Повторены зеркалами проталин
Остатки хижин, выжженных дотла.

Стволы берез с оббитыми ветвями.
Меж них – прямые остовы печей.
Зола и мусор серыми буграми
Да груды обгорелых кирпичей.

Орешник, елки, тонкие осины –
Сплошь в воробьях. Все утро в голове
Стоит веселый щебет воробьиный
И тонет взор в неяркой синеве.

От ветра жмуришься, слегка сдвигаешь брови.
Снег сходит медленно, и, на земле сырой
Оттаяв, проступают лужи крови, –
Следы боев, гремевших здесь зимой.

Дятлы 0 (0)

За стволы трухлявых сосен
Зацепившись вверх ногами,
Разговаривали дятлы
По лесному телеграфу.

– Тук-тук-тук, – один промолвил.
– Тук-тук-тук, – другой ответил.
– Как живете? Как здоровье?
– Ничего себе. Спасибо.

– Что хорошенького слышно
У писателя на даче?
– Сам писатель кончил повесть.
– Вам понравилась? – Не очень.

– Почему же? – Слишком мало
В ней о дятлах говорится.
– Да, ужасно нынче пишут
Пожилые беллетристы.

– А писательские дети?
– Все по-прежнему, конечно:
Павлик мучает котенка
И рисует генералов.

– А Евгения? – Представьте,
С ней несчастье приключилось:
Нахватала в школе двоек
И от горя захворала.

Но теперь уже здорова,
Так что даже очень скоро
Вместе с мамою на дачу
На каникулы приедет.

– Ходят слухи, что на дачу
К ним повадилась лисица.
Интересно, что ей нужно?
– Совершенно непонятно.

– Впрочем, летом на террасе
Жили белые цыплята.
Очень может быть, лисица
И приходит по привычке.

Все ей кажется, что можно
Сцапать курочку на ужин.
И вокруг пустой террасы
Ходит жадная лисица.

Красть цыплят она привыкла,
А теперь голодной ходит.
– Да, вы правы. Значит, надо
Избегать дурных привычек.

Как сказал б одной из басен
Знаменитый баснописец:
«Ты все пела, это дело,
Так поди-ка, попляши».

Так под Новый год на даче
На стволах столетних сосен
Разговаривали дятлы
По лесному телеграфу.

– Тук-тук-тук, – один промолвил.
– Тук-тук-тук, – другой ответил.
– Ну, я с вами заболтался,
С Новым годом. До свиданья.