Был как все другие

Был как все другие. Мыслил здраво,
Покупал в субботу «Огонек»,
К Пасхе ждал на шею Станислава
И на самой Вербной занемог.
Диагност в енотовой шинели
Прибыл в дом, признал аппендицит
И потом простился еле-еле,
Получив пятерку за визит.
На Святой поведала супруга
С чувством скорби и без лишних слов,
Что в итоге тяжкого недуга
Умер муж, Иван Фомич Петров.
На кладбище ехал он по чину —
По расчету на шесть лошадей.
Провожала доброго мужчину
Группа сослуживцев и друзей.
И, калошей попирая ельник,
Говорил фон-Штрупп, правитель дел:
«Странно, право… Жив был в понедельник,
Нынче ж мертв. Печален наш удел!».
Собеседник ухмылялся тупо.
С крыш текло. Весенний жидкий луч
Отразился от калош фон-Штруппа
И стыдливо спрятался меж туч.
Был Петров чиновником в Синоде,
Жил с женой, стоял за «Огонек».
Ты совсем в другом, читатель, роде —
Адвокат, профессор, педагог.
Веришь только в толстые журналы,
Ждешь реформ, чины не ставишь в грош
И, как все другие либералы,
Просто так — с подругою живешь.
Болен был Петров аппендицитом,
То есть воспалением простым.
Ты умрешь, сражен сухим плевритом,
Осложненным чем-нибудь другим.
И твоя кончина будет чище:
О тебе заметку тиснет «Речь»,
Ляжешь ты на Волковом кладбище,
Где Петров не догадался лечь.
Прах твой к месту вечного покоя
На руках поклонники снесут,
Скажут речь о недостатках строя
И тебя их жертвой назовут.
И погода будет не такая,
И другой, конечно, будет гроб,
Лития особая, другая,
И особый, либеральный поп.
Если там ты встретишься с Петровым,
Ты ему не подавай руки —
Чинодралу с Станиславом новым,
С гнусным воспалением кишки.
Легким взмахом серебристых крыльев
Отделись и пребывай суров:
Ты — Иванов, Яковлев, Васильев,
Не какой-нибудь Петров.