Александру Блоку

Никогда, никогда
на земле нас судьба не сводила:
Я играл в города
и смеялся на школьном дворе,
А над ним уж цвела,
белый крест воздевая, могила,
Как два белых крыла
лебедей на осенней заре.

Но остались стихи —
тонкий пепел певучего сердца:
В них-душистые мхи
и дремучих болот колдовство,
Мгла легенд Гаэтана,
скитанья и сны страстотерпца,
Зов морей из тумана
Арморики дальней его.

И остались еще —
хмурый город, каналы и вьюги,
И под снежным плащом
притаившиеся мятежи,
И безумный полет
под луною в двоящемся круге
Сквозь похмелье и лед
к цитаделям его госпожи.

В год духовной грозы,
когда звал меня плещущий Город,
Я за этот призыв
первородство души предавал,
В парках пела пурга,
в пустырях завихрялась падора,
И я сам те снега
в безутешной тоске целовал.

По сырым вечерам
и в туманные ночи апреля
Этот город — как храм
Деве Сумрака был для меня,
Его улицы — рака
реликвий и страстного хмеля,
Волны дивного мрака
с танцующей пеной огня.

Околдован, слепим,
лишь каменья у ног разбирая,
За пожары и дым
сатанинского царства ее
Был отдать я готов
бриллианты небесного рая,
Ожерелье миров
и грядущее всебытие.

С непроглядных окраин
преступленье ползло, и доныне
Нерассказанных тайн
не посмею доверить стиху…
Но уже скорлупа
зашуршала под ветром пустыни,
Зазмеилась тропа
к непрощающемуся греху.

И, как горькая весть
от него — незнакомого брата,
Проходившего здесь
и вкусившего смерть до меня,
Мне звучал его стих
о сожженье души без возврата,
О ночах роковых
и о сладости судного дня.

В этот год я познал
волшебство его музыки зимней,
Ее звучный металл,
черный бархат и нежную синь;
Он все чувства мои
поднимал до хвалебного гимна,
Ядом муз напоив
эту горькую страсть, как полынь.

И, входя в полумрак
литургией звучащего храма,
У лазурных лампад
я молился и верил, как он,
Что лучами их — знак
посылает Прекрасная Дама, —
Свой мерцающий взгляд
через дымные ткани времен.

— Бунт иссяк и утих.
Но никто в многошумной России
Не шептал его стих
с большей мукой, усладой, тоской,
Не любил его так
за пророческий сон о Софии
И за двойственный знак,
им прочтенный в пурге городской.

Проносились года.
Через новый всемирный пожар мы
Смену бед и труда
проходили вседневно. А он?
К чьим нагим берегам
откачнул его маятник кармы?
По каким пустырям
непонятных пространств и времен?

Мой водитель! мой брат,
пепелящим огнем опаленный!
Ту же ношу расплат
через смертную несший межу!
Наклонись, облегчи
возжиганье звезды нерожденной
В многовьюжной ночи,
сквозь владычество чье прохожу!

Ты теперь довершил
в мире новом свой замысл певучий,
Кручи бездн и вершин
сотворенной звездой осветя, —
Помоги ж — вихревой
опыт сердца влагать мне в созвучья,
Ты, Душе Мировой
возвращенное смертью дитя.

Чтобы копоть греха
не затмила верховного света
Здесь, в лампаде стиха,
в многогранном моем хрустале,
Помоги мастерству —
безнаградному долгу поэта,
Закрепи наяву,
что пылало в сновидческой мгле!

Ради имени Той,
что светлей высочайшего рая,
Свиток горестный твой
как святое наследство приму,
Поднимаю твой крест!
твой таинственный миф продолжаю!
И до утренних звезд
черной перевязи
не сниму.

Оцените, пожалуйста, это стихотворение.

Средняя оценка 0 / 5. Количество оценок: 0

Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.

Сожалеем, что вы поставили низкую оценку!

Позвольте нам стать лучше!

Расскажите, как нам стать лучше?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *