Мы на завтрашний день 0 (0)

Мы на завтрашний день
негодуем, и плачем, и ропщем.
Да, он крут, он кровав —
день побоищ, день бурь и суда.
Но он дверь, он ступень
между будущим братством всеобщим
И гордыней держав,
разрушающихся навсегда.
Послезавтрашний день —
точно пустоши после потопа:
Станем прочно стопой
мы на грунт этих новых веков,
И воздвигнется сень
небывалых содружеств Европы,
Всеобъемлющий строй
единящихся материков.
Но я вижу другой —
день далекий, преемственно третий,
Он ничем не замглен,
он не знает ни войн, ни разрух;
Он лазурной дугой
голубеет в исходе столетья,
И к нему устремлен,
лишь о нем пламенеет мой дух.
Прорастание сморщенных,
ныне зимующих всходов,
Теплый ветер, как май,
всякий год — и звучней, и полней…
Роза Мира! Сотворчество
всех на земле сверхнародов!
О, гряди! поспешай!
уврачуй! расцветай! пламеней!

Она читает в гамаке 0 (0)

Она читает в гамаке.
Она смеётся — там, в беседке.
А я — на корточках, в песке
Мой сад ращу: втыкаю ветки.

Она снисходит, чтоб в крокет
На молотке со мной конаться…
Надежды нет. Надежды нет.
Мне — только восемь. Ей — тринадцать.

Она в прогулку под луной
Свой зов ко взрослым повторила.
И я один тащусь домой,
Перескочив через перила.

Она с террасы так легко
Порхнула в сумерки, как птица…
Я ж допиваю молоко,
Чтоб ноги мыть и спать ложиться.

Куда ведет их путь? в поля?
Змеится ль меж росистых трав он?..
А мне — тарелка киселя
И возглас фройлен: ‘Шляфен, шляфен!’

А попоздней, когда уйдёт
Мешающая фройлен к чаю,
В подушку спрячусь, и поймёт
Лишь мать в раю, как я скучаю.

Трещит кузнечик на лугу,
В столовой — голоса и хохот…
Никто не знает, как могу
Я тосковать и как мне плохо.

Всё пламенней, острей в крови
Вскипает детская гордыня,
И первый, жгучий плач любви
Хранится в тайне, как святыня.

Когда-то раньше, в расцвете сил 0 (0)

Когда-то раньше, в расцвете сил,
Десятилетий я в дар просил,
Чтоб изваять мне из косных руд
Во имя Божье мой лучший труд.

С недугом бился я на краю
И вот умерил мольбу свою:
Продлить мне силы хоть на года
Во имя избранного труда!

Но рос недуг мой, я гас и чах,
И стал молиться о мелочах:
Закончить эту иль ту главу,
Пока не брошен я в пасть ко льву.

Но оказалось: до стран теней
Мне остаётся десяток дней:
Лишь на три четверти кончен труд,
И мирно главы в столе уснут.

Хранить их будет, всегда верна,
Моя подруга, моя жена.
Но как бессилен в наш грозный век
Один заброшенный человек!

Ты просьб не выполнил. Не ропщу:
Умеет Тёмный вращать пращу
И — камень в сердце. Но хоть потом
Направь хранителей в горький дом:

К листам неконченых, бедных книг
Там враг исконный уже приник:
Спаси их, Господи! Спрячь, храни,
Дай им увидеть другие дни.

Мольба вторая — на случай тот,
Коль предназначен мне свет высот:
Позволь подать мне хоть знак во мгле
Моей возлюбленной на земле.

Молитва третья: коль суждено
Мне воплощенье ещё одно,
Дай мне родиться в такой стране,
В такое время, когда волне
Богосотворчеств и прав души
Не смеет Тёмный сказать: Глуши!

Дай нам обоим, жене и мне,
Земли коснуться в такой стране,
Где строют храмы, и весь народ
К Тебе восходит из рода в род.

Звезда морей 0 (0)

Нет, не Тому, Кто в блещущем уборе
Слепит наш разум мощью неземной, —
Тебе одной молюсь в последнем горе,
Тебе Одной.

Взор замутнён, душа полна обманом,
Паденьем страстным отяжелена…
Светла, как встарь, над шумным океаном
Лишь Ты одна.

Ты видишь мой кромешный путь в пустыне,
Ты слышишь век, грядущий всё дробя…
И всё ж молить Тебя дерзаю ныне,
Одну Тебя.

На скорбный дух надеждой мирной брызни,
Дай искупить срыв в бездну роковой,
Пролить до капли кубок тёмной жизни
Перед Тобой.

Мой дар окреп под тяжестью расплаты,
Здесь, в тайниках, не хоженных людьми…
О творчестве, о мудрости заката
Мольбу прими.

Как в старину, в неукротимом море
Ты, осенив, хранила рыбарей,
Услышь мольбу в моём последнем горе,
Звезда Морей.

Какое благовоние 0 (0)

Какое благовоние
От этих скал нагретых,
От древних парапетов
И крепостной стены!
Ты хочешь пить? — в колонии
У сонного платана
Журчит вода фонтана —
Святая кровь страны.

Испей её! И сразу же
Туман многовековый
Из влаги родниковой
В глубь сердца перейдёт
Поверьями, миражами,
Легендами пустыни
И грезами, что ныне
Едва хранит народ.

Он тек тысячелетьями
Бесшумно и незримо
По тёмным жилам Крыма,
У старых гор в груди…
Испей его. Ответь ему
Молчаньем и доверьем
Его седым преддверьем
В дух этих стран войди!

Сольются в мощном образе
Ладьи, дворцы, литавры,
Прохлада хижин, лавры
В полдневных городах,
В Отузах, Ялте, Форосе
Сады, как кущи рая,
И с крыш Бахчисарая
Протяжный стих. ‘Аллах!’

И жизни ритм властительный,
Державный и широкий
Почуешь ты в потоке
Мимолетящих дней,
Вот в этом утомительном
Подъёме в город знойный
И в горечи спокойной
Кладбищенских камней;

В дрожащей сини воздуха
Над будничным базаром,
Где некогда хазарам
Послушен город был,
И в шумном доме отдыха
Где мчится мяч летучий,
Где жизни пульс кипучий
Не стынет, и не стыл.

Я любил эти детские губы 0 (0)

Я любил эти детские губы,
Яркость речи и мягкость лица:
С непонятною нежностью любят
Так березу в саду у отца.

Её легкая мудрость учила
Мою тёмную, тяжкую кровь,
Ибо если вся жизнь есть точило,
То вино — это только любовь.

Лишь порой этот ласковый говор
Отходил, замерев как волна,
Обнажая для солнца другого
Скорбный камень пустынного дна.

Сквозь беседы веранд многолюдных
Вспоминал я заброшенный путь
К ледникам, незабвенным и скудным,
Где от снежных ветров — не вздохнуть,

Где встречал я на узкой дороге
Белый призрак себя самого,
Небывало бесстрастный и строгий,
Прокаливший до тла естество…

И над срывами чистого фирна,
В негасимых лучах, в вышине,
Белый конус святыни всемирной
Проплывал в ослепительном сне.

Его холод ознобом и жаром
Сотрясал, как ударом, мой дух,
Говоря, что к духовным Стожарам
Узкий путь не назначен для двух.

И тогда, в молчаливом терпенье,
Ничего не узнав, не поняв,
Подходила она — утвержденье
Вековых человеческих прав.

И так сумрачно было, так странно
Слушать голос, родной как сестра,
Звавший вновь осушать невозбранно
Кубок радостной тьмы до утра.

В ночных переулках 0 (0)

Ни Альтаира. Ни Зодиака.
Над головой — муть…
Нежен, как пух, среди света и мрака
Наш снеговой
путь.

Шустрый морозец. В теле — отрада,
Пальцев и лбов
щип.
Ведает только дух снегопада
Наших шагов
скрип.

Кто-то усталых в домиках древних
Манит, присев,
к снам.
Пламя камина в памяти дремлет,
Душу согрев
нам.

Скверы, бульвары… льдистые стекла,
Мост — и опять
мост…
Губы целуют, добры и теплы,
Танец снежинок — звезд.

Дважды мы проходили, минуя
Свой же подъезд,
вдаль:
Жаль нам Москвушку бросить ночную,
Ласковых мест
жаль.

Вот бы на зло церемонным прогулкам
В снег кувырком
пасть!
Вот бы разуться да переулком
В сад босиком —
шасть!

Весело, что нельзя этих блесток
Вытоптать, смять,
счесть…
На циферблатах пустых перекрестков
Три —
пять, —
шесть…

Файр 0 (0)

Кончились круги косного плена,
Следуй отныне
вольной тропой:
Да, еще будет возможна измена,
Но невозможен
срыв
слепой.

Если ты выберешь скорбные спуски,
Высшее Я
твой путь осенит
В помощь России —
если ты русский,
Франции — если ты с Францией слит.

Ныне ж приблизься
к праздничным странам,
К звучной реке параллельных времен:
Плотью ты овладел, как органом,
Ты просветлен,
крылат,
спасен.

Солнц многоцветных царская нега
Ринет лучи, коронуя, к челу;
С иллюминацией схожее небо
Радостным громом
грянет
хвалу.

— Слава достигшему Файра!.. — Любая
Миропомазана будет душа
Царским елеем Первого Рая,
Пурпуром
из золотого ковша.

Тысячью троп брамфатуру земную
Души проходят вдоль тысячи рек,
Этого ж слоя никто не минует:
Ангел ли,
даймон ли,
человек.

Уличные волшебники 0 (0)

Сияла ровным светом газовая
Цепь фонарей в ночной тиши,
Неотвратимый путь указывая,
Поцеловав глаза души.

Ресницы вкрадчиво поглаживая,
Лаская лоб, как вещий друг,
Она сияла, завораживая,
В щемящий мир, в звенящий круг.

Опровергая будни — призраками,
Она воочию вела
В тот край, который только изредка мы
Днём вспоминаем сквозь дела.

И, странной сказкой раскаляемая,
Росла и пенилась в крови
Тоска, ничем не утоляемая,
О смерти, страсти, — о любви.

Вторая вестница 0 (0)

Все запреты, все законы —
Позади.
На вечерние балконы
Выходи:

Её город — из сверканий
Сплёл венок;
Там хребты могучих зданий
Спят у ног,

Чешуёй Левиафана
Чуть блестя,
Пряди мутного тумана
В плащ плетя…

Вот, в окрайнах шевельнулась,
Встала мгла,
Подлетает, прикоснулась,
Обняла,

Душным ветром уврачует
Муки ран,
Дальней дымкой зачарует
Сонных стран, —

Станет радостно, и жутко,
И светло…
На крыло своё подхватит —
На крыло!

…Стяги машут городские
Там внизу,
Светы пляшут ведовские,
Мчат в грозу, —

Весь расцвечен зодиаком,
Шелестящ,
Бьёт в лицо лиловым мраком
Знойный плащ, —

Омрак душен, омрак сладок —
Прах ли? высь?..
Только шёпот — шорох складок:
— Не страшись,

— Ты отдался муке жгучей
В мятеже,
— Уношу тебя к могучей
Госпоже, —

— Там не спросишь, не поволишь
Ни о чём,
— Станешь духу добровольным
Палачом, —

— Усыпальницу построит
Изо льда,
— В сердце мрака успокоит
Навсегда… —

Александру Блоку 0 (0)

Никогда, никогда
на земле нас судьба не сводила:
Я играл в города
и смеялся на школьном дворе,
А над ним уж цвела,
белый крест воздевая, могила,
Как два белых крыла
лебедей на осенней заре.

Но остались стихи —
тонкий пепел певучего сердца:
В них-душистые мхи
и дремучих болот колдовство,
Мгла легенд Гаэтана,
скитанья и сны страстотерпца,
Зов морей из тумана
Арморики дальней его.

И остались еще —
хмурый город, каналы и вьюги,
И под снежным плащом
притаившиеся мятежи,
И безумный полет
под луною в двоящемся круге
Сквозь похмелье и лед
к цитаделям его госпожи.

В год духовной грозы,
когда звал меня плещущий Город,
Я за этот призыв
первородство души предавал,
В парках пела пурга,
в пустырях завихрялась падора,
И я сам те снега
в безутешной тоске целовал.

По сырым вечерам
и в туманные ночи апреля
Этот город — как храм
Деве Сумрака был для меня,
Его улицы — рака
реликвий и страстного хмеля,
Волны дивного мрака
с танцующей пеной огня.

Околдован, слепим,
лишь каменья у ног разбирая,
За пожары и дым
сатанинского царства ее
Был отдать я готов
бриллианты небесного рая,
Ожерелье миров
и грядущее всебытие.

С непроглядных окраин
преступленье ползло, и доныне
Нерассказанных тайн
не посмею доверить стиху…
Но уже скорлупа
зашуршала под ветром пустыни,
Зазмеилась тропа
к непрощающемуся греху.

И, как горькая весть
от него — незнакомого брата,
Проходившего здесь
и вкусившего смерть до меня,
Мне звучал его стих
о сожженье души без возврата,
О ночах роковых
и о сладости судного дня.

В этот год я познал
волшебство его музыки зимней,
Ее звучный металл,
черный бархат и нежную синь;
Он все чувства мои
поднимал до хвалебного гимна,
Ядом муз напоив
эту горькую страсть, как полынь.

И, входя в полумрак
литургией звучащего храма,
У лазурных лампад
я молился и верил, как он,
Что лучами их — знак
посылает Прекрасная Дама, —
Свой мерцающий взгляд
через дымные ткани времен.

— Бунт иссяк и утих.
Но никто в многошумной России
Не шептал его стих
с большей мукой, усладой, тоской,
Не любил его так
за пророческий сон о Софии
И за двойственный знак,
им прочтенный в пурге городской.

Проносились года.
Через новый всемирный пожар мы
Смену бед и труда
проходили вседневно. А он?
К чьим нагим берегам
откачнул его маятник кармы?
По каким пустырям
непонятных пространств и времен?

Мой водитель! мой брат,
пепелящим огнем опаленный!
Ту же ношу расплат
через смертную несший межу!
Наклонись, облегчи
возжиганье звезды нерожденной
В многовьюжной ночи,
сквозь владычество чье прохожу!

Ты теперь довершил
в мире новом свой замысл певучий,
Кручи бездн и вершин
сотворенной звездой осветя, —
Помоги ж — вихревой
опыт сердца влагать мне в созвучья,
Ты, Душе Мировой
возвращенное смертью дитя.

Чтобы копоть греха
не затмила верховного света
Здесь, в лампаде стиха,
в многогранном моем хрустале,
Помоги мастерству —
безнаградному долгу поэта,
Закрепи наяву,
что пылало в сновидческой мгле!

Ради имени Той,
что светлей высочайшего рая,
Свиток горестный твой
как святое наследство приму,
Поднимаю твой крест!
твой таинственный миф продолжаю!
И до утренних звезд
черной перевязи
не сниму.

Василий Блаженный 0 (0)

На заре защебетали ли
По лужайкам росным птицы?
Засмеявшись ли, причалили
К солнцу алых туч стада?..
Есть улыбка в этом зодчестве,
В этой пестрой небылице,
В этом каменном пророчестве
О прозрачно-детском ‘да’.

То ль — игра в цветущей заводи?
То ль — веселая икона?..
От канонов жестких Запада
Созерцанье отреши:
Этому цветку — отечество
Только в кущах небосклона,
Ибо он — само младенчество
Богоизбранной души.

Испещренный, разукрашенный,
Каждый столп — как вайи древа;
И превыше пиков башенных
Рдеют, плавают, цветут
Девять кринов, девять маковок,
Будто девять нот напева,
Будто город чудных раковин,
Великановых причуд.

И, как отблеск вечно юного,
Золотого утра мира,
Видишь крылья Гамаюновы,
Чуешь трель свирели, — чью?
Слышишь пенье Алконостово
И смеющиеся клиры
В рощах праведного острова,
У Отца светил, в раю.

А внутри, где радость начисто
Блекнет в сумраке притворов,
Где от медленных акафистов
И псалмов не отойти —
Вся печаль, вся горечь ладана,
Покаяний, схим, затворов,
Словно зодчими угадана
Тьма народного пути;

Будто, чуя слухом гения
Дальний гул веков грядущих,
Гром великого падения
И попранье всех святынь,
Дух постиг, что возвращение
В эти ангельские кущи —
Лишь в пустынях искупления,
В катакомбах мук. Аминь.

Не о комбайнах 0 (0)

Не о комбайнах,
не о гидростанциях,
Не об оковах буйных стихий,
Но об игре их,
о дружбе,
о танце их,
О просветленье
эти стихи.

Я погружу тебя в мягкие мхи,
В марево гроз и дрожащего зноя:
Веруй со мною!
Слушай со мною
Вечное.
Это поют петухи,
Это невидимые стихиали
Жаждут с тобой говорить о себе;
Это качаются хвойные дали,
Сладко послушные их ворожбе.
Это — в твоей многострастной судьбе
Час откровенья готовится ими.

Мощь их,
обычай их,
царственность,
имя —
Все приоткроется завтра тебе.
Дивной созвучности,
мудрой способности
Их ощущать —
твое тело полно.
О, подготовь себя ясной беззлобностью,
Дни беспечальные пей, как вино:
Всюду в природе разлито оно —
Духам стихий золотое причастье!
Разум не знает этого счастья.
Их постигать
только телу дано.

Эльдорадо 0 (0)

Знаю. — Откуда? — Отвечу:
Нет, не душой, не рассудком, —
Чем-то неназванным в речи.
Там, в глубине естества,
Слышу я сладко и жутко
Шум от летящих навстречу
Будущих наших столетий,
Взлета их и торжества.

Внутренний слух обучая
Плещущим этим напевам,
Звонам их, кликам и вздохам,
Темному их языку,
Слышу от края до края
Штормы по дальним эпохам
С громом их, плачем и гневом,
С брызгами на берегу.

С кем говорили однажды
Их голоса ветровые,
Тот разучился покою
Прочной и хмурой земли:
Он — мореплаватель, жаждой
Будущей эры гонимый
И многопарусным строем
Правящий вдаль корабли.

Солнцем другим опалённый,
Омут грядущих мальстремов,
Новых созвездий восходы
Видевший издалека —
Как он поведает сонной
Скудной стране — о народах,
О многоцветных эдемах
Нового материка?

Вот, меж утихших сограждан,
В горнице душного дома,
Он на столе рассыпает
Золото сказочных стран:
Он повествует, как страждал
В зоне пустынь незнакомых,
Как, еле слышно ступая,
Крался в таинственный стан.

Но удивляясь червонцам
С чуждым гербом Эльдорадо,
Станут ли дети и внуки
Сумерками, при огне,
Гладя сожженные солнцем
Эти усталые руки,
О неразысканных кладах
Грезить и плакать во сне?

За днями дни… Дела, заботы, скука 0 (0)

За днями дни… Дела, заботы, скука
Да книжной мудрости отбитые куски.
Дни падают, как дробь, их мертвенного стука
Не заглушит напев тоски.
Вся жизнь — как изморозь. Лишь на устах осанна.
Не отступаю вспять, не настигаю вскачь.
То на таких, как я, презренье Иоанна —
Не холоден и не горяч!