1
А в мутно-дымном зеркале Истории
Мятутся, реют, мчатся ночь и день,
Как тени туч на диком плоскогорий:
Гигантов тень.
И на великих перекатах времени
Встает один,
Встает другой — вождь среди бурной темени
И жадных льдин.
Какой они безмерной мощью движимы —
Видь! обнаружь!
Нет слепоты, когда коснемся ближе мы
Их жгучих душ!
Бразды владычества лишь им поручены,
И судно царств
Они проводят через все излучины
Любых мытарств.
О, не тираны! не завоеватели!..
Отцы стране.
Их Я — не здесь: в Кремле ли? в Монсальвате ли?
Там! в вышине!
Не для себя, и не собою правимы,
Они — рука
Таких, как Ты! И чествовать их вправе мы
Во все века.
Парча ль на них, иль грубые отрепья там —
Во всем Твой смысл,
И про такого говорим мы с трепетом:
Вот родомысл.
2
‘Красное Солнышко’.
Разве другое
Знаем мы прозвище в пестром былом
Чье-нибудь — столь же простое, живое,
Теплое,
точно касанье крылом?
Если б не знать ничего о деяньях
Князя Владимира,
только смысл
Прозвища в простонародных сказаньях —
Мы б догадались:
вот родомысл.
Если б о Невском герое суровом
Русь не хранила ни дат, ни числ,
Лишь
о рыданьи народа над гробом —
Было бы ясно:
вот родомысл!
Разум робеет от явного взмаха
Крыльев архангельских
у шатра
Князя Олега
иль Мономаха,
Минина,
Донского,
Петра.
Дар родомысла страшен и светел:
Горе тому,
кто принял его,
Не обратив свою самость
в пепел
И в ратоборца —
все существо.
Радость любви и дома — закрыта.
Радость покоя — запрещена.
Все, чем Народная Афродита
Манит и греет —
грех. Вина.
Разум — без сна на башне дозорной.
В сторону шаг —
срыв и позор.
Лишь на одно устремлен
упорный,
Нечеловечески-зоркий взор.
Много имен, занесенных в свиток,
Мало — невычеркнутых до конца.
Это — ярчайшие звезды Синклита,
Духи таинственнейшего венца.