Я вырос в маленьком деревне,
в смолистой рубленой избе,
где домовой
до одуренья
ночами выл в печной трубе,
где одинаково нетрезво
справлялись Май и Рождество,
где на двери
целы надрезы –
отметки роста моего.
Мне не забыть, как бабка Оля,
налив мне щей из чугунка,
все вразумляла:
— Ешь поболе –
и дорастешь до косяка! –
И часто с коркой за щекою
я резво прыгал в высоту,
стремясь достать его рукою,
боясь, что вдруг не дорасту.
Я рос стремительно на диво!
И вот к семнадцати годам
я стал поглядывать
на девок
и поздно возвращаться в дом.
И сколь раз
в кромешной темени,
забыв о низком косяке,
я получал
удар по темени,
а то и шишку на виске.
О, как все это в отдаленье!
Мне скоро стукнет тридцать лет.
Давно покинул я деревню,
я стал газетчик и поэт.
Тех шишек нету и в помине,
ведь мир огромен и высок!
Но тот косяк –
он и поныне
поныне метит мне в висок!
Когда я мыкаюсь в приемных,
чтобы решить любой пустяк,
передо мной
в дверных проемах
встает невидимый косяк.
И чтоб недаром там слоняться,
чтоб гнев начальства не навлечь,
как низко
должен я склоняться,
как зорко голову беречь!
С моим мужицким обхожденьем
не раз влетаю я впросак,
когда за «нормой поведенья»
все тот же кроется косяк.
И если я подонка крою
иль правду прихвостню рублю,
мне говорят, что я не скромен,
мне говорят, что я хамлю.
Когда, вернувшись из деревни,
где рожь не убрана с полей,
читаю я стихотворенье
насчет приписок и вралей;
мне говорят:
— К чему срамиться?
Ты из избы выносишь сор.
А вдруг прочтут и за границей?!
На всю страну падет позор…
О Родина!
Моя Россия!
Я вышел из простой семьи.
Я видел мощь твою и силу,
я славил спутники твои.
И если есть покуда много
Нехваток, промахов и бед,
то не с ханжи,
не с демагога –
с меня же спросишь ты ответ!
Я счастлив тем, что я с народом
живу, мечтаю и расту,
что у страны –
все выше своды,
все крепче бьем неправоту!
Покуда сила есть и воля,
покуда пыл мой не иссяк,
ходить мне с гордой головою,
мне вышибать дверной косяк!