Живой поэт всегда забава
Потенциальной смуты гражданин,
Не зря у рта сквозит печаль усмешки,
И не причесан, в ветоши штанин.
По зыбким дням своим идет, как в морге,
Всех убиенных: видит наяву,
И видит, как палач в немом восторге
Стихи его глотает, как халву.
Он с книгой, пышно изданной в Нью-Йорке,
Придет к поэту вместе повздыхать,
И просидит с ним до вечерней зорьки,
Смакуя заграничную печать.
Ах, Мандельштам, такое ли вам снилось,
Чтоб неустанно, как безмолвный грач,
Отдавшись страсти собственной на милость,
Читал Вас уважающий палач.
И мертвого ценя вдвойне за слово,
Он здесь вас постарается издать,
Но не дай Бог воскреснуть Вам — живого
Российская не выдержит печать.
Мы будем жить, глотками отпивая,
Твое вино, моя земля сырая,
Пока в безвременьи не выискался вождь,
И дождь доносов не взрастил былую мощь
И пыль земли родной пока еще живая.
Что рассказал бы Осип Мандельштам,
Когда вино бы распечатал сам
И сел бы к нам с воронежской тетрадкой,
Какою осенил бы нас разгадкой,
И что позволил бы сказать устам?
Бог миловал нас. Жить или не жить,
Сырую землю по глоточку пить,
К ней привыкать, по ней ходить учиться,
Покамест волк и сытая волчица
Не взвыли: «Гадов бить!»
И жирный ус в земле не начал шевелиться.
Добавить к поэзии русской что-либо
Почти не возможно,
Будь мрачною глыбой, будь солнечной глыбой,
Усилье — ничтожно.
В тем ты прекрасней, однажды дерзнувший
На строки иные
Безумец и узник, в безвестьи почивший
Под небом России.