Нет на свете лучше инструмента:
Голоса, что музыкой живёт.
Нет для сердца лучшего момента,
Если хор возвышенно поёт…
Будто бы звучат органа трубы –
Тело так людей напряжено,
О святом о чём-то шепчут губы,
Что с молитвою сопряжено.
Вознесётся голос, в небе тая,
Словно это ангелы поют,
И летает звук, не улетая,
Да и сам ты будто уж не тут!
Голос, голос, кто тебя не слышит,
Тот без крыльев на земле живёт:
Кажется, что это небо дышит,
Кажется, что даль тебя зовёт.
Звуки всё просторней, всё согласней,
Будто наполняют паруса…
Я не знаю музыки прекрасней,
Чем людские эти голоса!
Короткие стихи про музыку
Музыка
Д.Д.Шостаковичу
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
«Музыка» Ахматовой
Музыкальное искусство привлекало Анну Андреевну Ахматову еще с юности. «Музыка» — пример зрелой лирики поэтессы, посвященный творчеству композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.
Стихотворение написано в 1958 году. Поэтессе исполнилось 69 лет. Она готовит к печати сборник «Стихотворения», болеет. Большое впечатление на нее произвела смерть М. Зощенко, травля, развернувшаяся против Б. Пастернака. В этот период ее сопровождает музыка А. Моцарта, Л. Бетховена, Ф. Шуберта, И. Стравинского. Первое знакомство с творчеством Д. Шостаковича произошло, вероятно, еще в 1930-е годы. Его «Седьмая симфония» (Ленинградская) упомянута в «Поэме без героя». Высоко оценила она и «Одиннадцатую симфонию». Личных встреч также было немало, в 1958 году она подарила композитору свой сборник с лестной дарственной надписью. По жанру – философская лирика, по размеру – ямб с перекрестной рифмовкой, 2 строфы. Рифмы открытые, кроме одной. Интонация сдержанная, чуть отстраненная. Это произведение по настрою чем-то неуловимо напоминает стихи А. Тарковского, хорошего друга поэтессы.
Лирическая героиня – сама автор. «Что-то чудотворное»: эпитет из церковного мира, подчеркивающий преображающую силу музыки. «Края гранятся»: метафора, высвечивающая свет, блики, и даже острые грани звучащей музыки. «Подойти боятся»: атмосфера недоверия никуда не делась. По-прежнему откровенность опасна. Звуки музыки же обращаются прямо к сердцу. В этой беседы нет недопонимания, споров, обид. «Последний друг»: поэтесса вспоминает об обстановке, сопровождающей ее, по сути, с 1921 года. Расстрел Н. Гумилева, бесконечные цензурные правки, запрет на творчество, преследования сына, угроза ареста, предательство близкого круга лиц. Эти обстоятельства она называет «могилой». Впрочем, этот образ можно трактовать и впрямую: после смерти, когда разойдутся даже самые преданные и горюющие по домам, музыка останется с ней и будет незримо звучать. «Гроза иль цветы»: искусство сравнивается с природой, стихиями. Сравнения: словно гроза, будто цветы. Олицетворение: она говорит, цветы заговорили, пела гроза. Действие музыки, по А. Ахматовой, волшебство, которое предсказать невозможно. Эпитеты красноречивые: первая, последний. Анафора: когда. Первая строфа состоит из глагольных рифм.
А. Ахматова посвящала музыке Д. Шостаковича стихи. Сам он, уже после смерти поэтессы, создал вокальную пьесу «Анне Ахматовой».
И они в звуках песни, как рыбы в воде
И они в звуках песни, как рыбы в воде,
Плавали, плавали!
И тревожили ночь, благовонную ночь,
Звуками, звуками!
Вызывала она на любовь, на огонь,
Голосом, голосом,
И он ей отвечал, будто вправду пылал,
Тенором, тенором!
А в саду под окном ухмылялась тайком
Парочка, парочка,—
Эти молоды были и петь не могли,
Счастливы, счастливы…
Откуда музыка
— Откуда музыка?
— Не знаю. Я
Сумерничал здесь в уголку и думал:
Что сладко жить, что (все-таки) любовь
Сильнее смерти, что цветы прекрасны
(И даже колокольчики), что труд
Кристаллизует душу, но и в камне
Стучит живое сердце. А сосед
Тем временем настраивал гитару.
Потом я ненароком задремал.
Проснулся вот… И музыки не слышал.
Баллада о пианисте
Когда его били фашисты
в концлагере
и ухмылялись:
«Попался…» —
он прятал одно —
свои руки костлявые,
только бы не по пальцам.
Потом его вызвал
к себе вертухай —
фашистик розовый,
чистый:
«Дадим инструмент…
для начальства сыграй…» —
а он процедил:
«Разучился…».
О, музыка
О, музыка! Ты царь в короне,
Ты бог, что для людей поет.
Особенно, когда Скавронский
Шопена с клавиш раздает.
Как вызревшая земляника,
Как синий василек во ржи,
Так и созвучья Фредерика
Благоуханны и свежи.
Спасибо, милый мой маэстро,
Как я обрадован тобой,
Ты ставишь бездарей на место
Своей волшебною игрой.
Продли еще блаженство звуков,
Шопеном в нас опять плесни,
Чтобы к московским переулкам
Пришло дыхание весны!
Натянулись гитарные струны
Натянулись гитарные струны,
Сердце ждет.
Только тронь его голосом юным—
Запоет!
И старик перед хором
Уже топнул ногой.
Обожги меня голосом, взором,
Ксюша, пой!
И гортанные звуки
Понеслись.
Словно в серебре смуглые руки
Обвились…
Бред безумья и страсти,
Бред любви…
Невозможное счастье!
На! Лови!
Моцарт и Сальери
Вот люди: Моцарт и Сальери.
Один, восторженный, парил.
Другой безумца
к высшей мере,
Продумав всё,
приговорил.
— Нет правды на земле! Тем — много,
А этим — искры не дано…—
И в правой злобе против бога
Сальери сыплет яд в вино.
Уж полночь в городе пробило.
Сальери крадется во мглу…
А в грешном мире всё как было,
Лишь гений мёртвый на полу.
О, музыка святая
И только хочется молчать –
Ни звука и ни жеста!
Чтоб только, только б не прервать
Волшебного сюжета;
Чтоб только, только б не забыть
Ни одного мгновенья,
Я буду трепетно хранить
Твоё прикосновенье.
И так же трепетно любить
Твоё святое имя
И, грешная, боготворить
Всё, что тобою дышит…
И, преклонив колени,
Одними лишь губами,
Проговорю: «Ты – вечность!
О музыка святая…»
Музыка
В тесной хате с разбитой дверью,
Где таится в углах суеверье,
Слышу музыку. Что это значит?
То ли скрипка далекая плачет,
То ли сон, то ли жалоба ветра
От противника в двух километрах?
Ночью темною, ночью туманной
Мне не спится от музыки странной.
Ничего я в оконце не вижу,
Только музыка ближе и ближе.
Едут пушки, рубеж меняя,
В двух шагах от переднего края,
Скрип колес по завьюженным кручам
Показался, как скрипка, певучим,
Будто в сказке, рожки и фаготы
Откликались на зов непогоды.
…Видно, музыки хочется очень,
Если пушки поют среди ночи!
Неотвратимость музыки
Музыки бесполезные звуки,
лишние звуки,
неприменяемые тоны,
болью не вызванные стоны.
Не обоснована ведь ни бытом,
ни—даже страшно сказать—бытием
музыка!
Разве чем-то забытым,
чем-то, чего мы не сознаем.
Все-таки встаем и поем.
Все-таки идем и мурлычем.
Вилкой в розетку упрямо тычем,
чтоб разузнать о чем-то своем.
Сияла ночь, Луной был полон сад
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Я никогда не понимал
Я никогда не понимал,
Искусства музыки священной,
А ныне слух мой различал
В ней чей-то голос сокровенный.
Я полюбил в ней ту мечту
И те души моей волненья,
Что всю былую красоту
Волной приносят из забвенья.
Под звуки прошлое встает
И близким кажется и ясным:
То для меня мечта поет,
То веет таинством прекрасным.
Музыка
Материя сия бесплотна,
В руках нести ее нетрудно.
Рембрандт писал свои полотна,
А Моцарт изваял на струнах.
Божественная власть органа,
Пленительная нежность арфы.
Еретики сожгли Джордано,
Но музыка — превыше мафий.
Фиорды Грига пахнут хвоей,
От них в душе моей светает.
Ах, музыка! Она не ходит,
Не ползает — она летает!
Я в музыку порой иду, как и океан
Я в музыку порой иду, как и океан,
Пленительный, опасный—
Чтоб устремить ладью сквозь морок и туман
К звезде своей неясной.
И парус и меня толкает ветер в грудь…
Я в темноте ненастной
Через горбы валов прокладываю путь,
Влекомый силой властной.
Я чувствую себя ристалищем страстей
Громады корабельной,
Смешением стихий, просторов и снастей,
Могучей колыбельной…
Но никнут паруса, и в зеркале воды—
Ты, лик моей беды.