Когда румяный мой ребенок

Когда румяный мой ребенок
хрустальной ночью плачет зря
в глазах любимо-утомленных
читаю рукопись царя.
Когда коробит лепрозорий
перчатки Пушкина в аду,
я вдохновенье как мозоли
на сердце сладостное жду.
Ликуй, заснеженная память,
сверкай, изнеженная плеть…
я покажу, как разум плавить,
я докажу, как душу греть.
Печальники, упрямцы, …чьи мы?
кто нас хранить заставил Свет?
Когда и вечность вышла чином
и звезды — выслугою лет.
От этой роли замираю,
суфлер убит, а плакать день.
У свечки тихо занимаю
Шекспира сгорбленную тень.
Меня пугает эта Слава
и черный локон запятой,
прости, железная держава,
что притворилась — золотой.
Побольше бы твоих пророков
расстреливали на снегу,
вы запретили веру в Бога
надеждою на пять секунд.
Любовь вы к рельсам приковали,
поэтов в тундру увели
зевая, опубликовали —
…какие розы отцвели.
Потом узнали сколько стоит
берез пытаемая кровь,
услышали как гений стонет
(любимая, не прекословь).
Как гордость нации моей
петлю и пулю принимает,
слезами всех семи морей
Россия это понимает!
Схватились за голову вы
но было поздно поздно поздно…
оставьте плакальщицам выть
…как хороши-то были розы!
Да, после смерти можно брать
любое легкое творенье…
но правды вам не миновать,
не скрыть от мира преступленье.
Не важно, кто пророк, кто праведник,
чьи губы до сих пор в крови,
вы маскируете под памятник
убийства гнусные свои.
Вас не спасет доска из мрамора
мемориальная тоска,
лишь потому, что вы из мрака
из сатанинского куска!
Все нами пройдено и понято
мораль сей басни такова —
пока тебя ласкает родина
ты можешь петь и токовать.
Но лишь придет пора охоты
лети… и крыльев не жалей —
плюс кровь… объявлена погода
в капканах плачет соловей.
И трусов суховей в Поволжье,
и град убийств в моем Полесье
…но даже смерть идет порожняя
от сердца, где царит поэзия.
Она поражена, положим,
она попутала, ошиблась.
…на погоревшую похожа
молила хлеба и божилась
не приходить ко мне до времени
моих исполненных желаний,
плевать на давку и давления,
предчувствия… переживания.
Плевать на 80 пыток,
плевать на 800 костров,
на 8000 всех убитых
и в 80 тыщ, — острог.
Плевать на милое блаженство,
когда скандалит Божество.
Жизнь — родственница с грустью
женской,
но братьев все же большинство.
Из них любимейшими понят
как самый младший из троих
не забывай, заметит Подвиг
Талант добавит, лишь — Твори!

Но если вас измучит тайна
и любопытство грудь прожжет,
скажу одно — за дальней далью
меня четвертый тайный ждет!!!

Оцените, пожалуйста, это стихотворение.

Средняя оценка 0 / 5. Количество оценок: 0

Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.

Сожалеем, что вы поставили низкую оценку!

Позвольте нам стать лучше!

Расскажите, как нам стать лучше?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *