Глас возрожденной Ольги к сыну Святославу

Едва лишь полночь под звездами
В глубокой томной тишине,
Махнув снотворными крылами,
Прешла — и в утренней стране
Белеть свет начал сквозь завесы,
Я зрю — два жителя славянски
С смущенным неким видом там
Из хижин тихо выступают.
Единый млад и воин был;
Другой от многих лет согбен
И представляет гражданина.
‘Не слышишь ли, — младой вещает, —
Протяжный тамо томный стон?
Не знаешь ли, что значит он?
Он простирается оттоле,
Где вдруг спираются на тверди
Кровавоогненны столпы
И где Полярная звезда
Дрожит сквозь неку слезну влагу’.
Старец
Я слышу, юноша, шум ветров
И вижу там огни живые;
Но взор и слух мой слаб. О рок!
Мне мнится: дух бесплотный ходит
Там над порогами Днепра;
Он тихо прорицает жребий…
Толики знамения мрака
Не носят рок простых людей,
Но час вздыхающих князей,
Час судорожный полбогов.
Да, — смерть касается престола…
Юноша
Как? — неужель!..
Старец
Владыки нет…
Да, — нет его, — мне шепчет дух.
Едва минувший век пал в бездну
И лег с другими в ряд веками,
То князь — туда ж за ним вослед.
Едва лишь возгремел над нами
В горящей юности сей век, —
Век, скрыпнув медным колесом,
Погнался в мрак грядущей дали,
А пламенны миры по тверди
В гармоньи новой двиглись плавно;
Князь, — томный князь взглянул на них,—
Вздохнул, — вздохнул в последний раз.
Юноша
О рок всемощный! — пред тобою
И вечные громады гор,
И одночасные пылинки
С одной внезапностию гибнут.
Уж нет того, пред кем колеблясь
Судьба племен висела в страхе;
Кто, новые уроки Марса
Внимая, шел сквозь огнь и бездны;
Кому ни шумный Буг, ни бурный Истр,
Ни пропасти — жилища теней,
Ни омрачны Фракийски горы,
Ни даже Тибр, ни Эридан
В стремлении не воспящали;
Кто, будучи среди бессмертья,
Вдруг смертной хенью был покрыт;
Разрушив легионы греков,
Погиб — от кова печенегов.
Он, как огнистый метеор,
В полудни своего владенья
Познал внезапу ранний вечер.
Старец
Я вижу, нечто там — вдали — мелькает,
И слышу глас — как ветра шум,
Что сквозь глухую дебрь взывает.
Не слышишь ли? — Или не видишь!
Отходящая душа Святослава
Где я? — Что сделалось со мною? —
Но омрак мой минул! — он тяжек.
Куда лечу? — А там — кого я вижу? —
Там — одаль — в сфере светлых теней,
Не тень ли матери? — Да удалюся!
Духов согласных поищу!
Зрю, как главою покивает
И глумным оком зрит она!
Прости, брегов днепровских дщерь!
Я отхожу; прости навеки!
Тень Ольги,
(вещающая внуку)
Владимир! — Ольги внук, Владимир,
Тебе реку: внемли! — В час гневный
Мой сын, несчастный твой отец,
Оставил ввек сей дол плачевный,
Приял и дел и дней конец.
Лишь росс со мной навек простился,
И зреть меня он в нем не смел,
Как и того теперь лишился.
Я зрела, как он в твердь летел…
Да, зрела я, как печенеги
Изобретали страшный ков;
Он воздохнул; днепровски бреги
Промчали вздох сквозь тьму лесов,
Чертеж небесный и священный,
Чтобы народ весь возродить,
Оставлен на случа?й пременный.
Чертеж сей должен ты открыть.
Чертеж теперь славянам лестен,
В нем целый дух мой помещен,
А дух душе твоей известен.
Разгни его! — и росс блажен.
Ты узришь в нем, что дар сладчайший,
Что небо земнородным шлет,
Есть царь, любезный, царь кротчайший,
Который свой народ брежет.
Народ к нему любовь имеет;
Народу доверяет тот;
Сей в верности к царю твердеет
И из любви дает живот;
Сей царь далече вздохи внемлет;
Он пагубы гнездо сечет.
Змеится ль крамола? — не дремлет;
Вражда ли близ? — далече вред.
Как прах, вражду он рассыпает;
Он вне Отечества оплот,
Внутри судья, — и созидает
Благим и мудрым свой народ;
Как промысл миром управляет
По мере сродных миру прав,
Так царством он повелевает,
Как царственный велит устав.
Любимец неба! — ты не боле
Воззришь на блещущий свой сан,
Как на залог, что к лучшей доле
Тебе в народе свыше дан.
Тебя порфира украшает;
Чело твое венец златый
С величеством приосеняет;
Жезл силы в длани носишь ты;
Но в сем убранстве, в сей одежде
Ты будешь столько лишь блистать,
Сколь служит то к прямой надежде,
Чтоб в царстве счастье соблюдать.
Питомец мой багрянородный!
Ты должен мудрость насаждать
Среди пелен в умы народны,
Чтоб с сердцем души воспитать.
В бичах вселенной дерзких, злостных,
О коих гром один твердит,
Век каждый щедр и плодовит;
Но чтоб найти в порфироносных
Того, кто бы умел хранить
Владенье в тишине блаженной,
То надлежит переходить
Всю древню летопись вселенной
И происшествий мира нить.
Ни стен гранитная твердыня,
Ни ополчений страшный вид,
Ни лесть, ни ложная святыня
Страшилища не защитит;
Судьба проникнет сквозь граниты;
Личина спадша обнажит.
Кто он? Волк, кровью лишь омытый,
Любовь, одна любовь — твой щит.
Ты князь — пусть все отверзутся укрепы!
Пусть ржавые врата скрыпят!
Пусть с костью свыкшиесь заклепы,
С сухих спадая ног, звучат!
Пусть ангела земной ад внемлет,
Где свет едва бывал знаком!
Пусть свежий луч его объемлет
Изгибы темны в аде том!
Тогда полки смертей погибнут
По вымышленным там гробам;
Висящи косы все поникнут;
Дух жизни паки взвеет там.
Се вид! — отец сынов сретает,
Сестра внимает братний глас,
Супруга мужа прижимает, —
Слезится радость их из глаз.
От сих родятся верны внуки,
Друзья престолам и сердцам:
Пожарский, Минин, Долгорукий,
Румянцев и Суворов сам.
Но лавры рано ль, поздно ль злачны,
Сколь слава к жатве ни зовет,
Вменятся в кипарисы злачны
В той длани, что их в поле жнет.
Так ты твори! и будь спаситель,
Отец и друг своих племен!
Отец твой не был просветитель,
Он витязь, — к рыцарству рожден.
Я водрузила божье знамя
В холмах Аланских с чертежом;
В Иулиане гибло пламя…
Ты возроди. — Прости затем!
Юноша
Так, — слышу я, — ужасный боже?
Какие словеса с небес! —
Се мудрость вечности самой! —
Се глас — глас Ольги возрожденной!
Старец
Нет теней сих, — всё тихо;
Пойдем! — мы лучшей ждем судьбины.