Луцилия приветствует Сенека!
Ты не желаешь дожидаться книг,
В которых опишу я, наконец-то,
Все, в чем я вижу доброго родник.
Старайся выбрать груз себе по силам,
Не надорвись под тяжестью камней.
Чем большее душа в себя вместила,
Тем больше места возникает в ней.
Я помню поучения Аттала,
Он юношей для мудрости берег:
Нам с ним обоим польза целью стала —
Один приносит, а другой берет.
К философу придешь — уносишь благо
(На солнце, и не хочешь — загоришь).
В душе трепещет мудрость гордым флагом…
И, вслед за ним, о благе говоришь.
Но, многие приходят просто слушать,
А не учиться… Провести досуг…
Потом, глядишь — повторят в чьи-то уши,
Но, выводов не делают, мой друг!
Других же — возбуждают изреченья
(Они подвижны сердцем и душой):
Готовы на любые злоключенья,
Чтоб похвалил учитель: Хорошо!
О, как порывы юных мне знакомы!
И, как легко от них отговорить…
Немногие доносят и до дому
Настрой, что мог бы жизнь их озарить.
Легко вести путем благих желаний —
У всех в душе благие семена…
За добрым словом мчимся чуткой ланью,
Затем… в пороках достигаем дна.
«У богачей нужда сильней, чем в бедных.
Скупец — к себе недобр, как ни к кому.»
Последний скряга рад обыкновенно
В театре хлопать — за укор ему.
О, если б, не филолог… но, философ…
Простую правду выразил в стихах! —
Она бы овладела, без вопросов,
Любой душой, забывшейся в грехах!
Как воздух легких, проходя сквозь трубы,
Способен над ареной громыхать,
Так — чувства возникают зримо, грубо
В суровой непреложности стиха!
Благая мысль, изложенная прозой,
Проходит душу, не задев ее.
А ритм стиха — впивается занозой,
Как в медный щит — железное копье.
Иной вотще о деньгах рассуждает…
Но, истина проста — цитата здесь:
«Кто хочет меньше — меньше не хватает.
Имеет все, кто хочет то, что есть.»
Услышав это, или нечто вроде,
Мы истине не можем не воздать…
Когда она и к скрягам в душу входит,
Еще сильнее нужно наседать!
Поверить трудно: слушавшим полезна
Во благо им направленная речь!
Ходатай блага с логикой железной
На верный путь способен нас увлечь.
Когда Аттал вставал на бой с пороком,
Я сожалел: как жалок род людской…
Он звался «царь» — подобен был пророкам:
В их слове — Бог всем слышится легко.
Когда он восхвалял простую бедность,
Я сожалел, что сам не оскудел…
И, видя, как излишества мне вредны,
Хотелось брюху положить предел.
Хотя, с тех пор, удержано немного —
Не ем я только устриц и грибов…
Я рыл по «государственным дорогам»
Свой путь к могиле… с помощью зубов.
С тех пор не применяю притираний:
Хочу не пахнуть… И, не пью вина.
С тех пор всю жизнь я избегаю бани:
В потении — мне польза не видна.
То, от чего не смог я воздержаться,
Не так, как прежде радует меня:
От страсти легче вовсе отказаться,
Чем с нею жить, умеренность храня.
Я в юности учился с большим пылом,
Чем занимаюсь этим до сих пор…
Признаюсь здесь в любви… Кто мне внушил? — Он,
Благословенно-мудрый Пифагор.
Наш Пифагор совсем не ел животных,
Как позже Секстий — мяса не вкушал.
Причины у обоих — благородны,
Хотя различны… Секстий написал
(поэтому я ставлю здесь кавычки):
«Где служит удовольствию резня,
Жестокость нам становится привычкой,
Древнейшие привычки изменя.»
Причина Пифагора — в утвержденьи,
Что существует связь «всего со всем».
А, признавая душ переселенье,
Подумаешь: Кого убил и ем?
Так можно съесть… кого-нибудь родного…
Родителя, к примеру, своего…
И близкий дух обречь скитаться снова,
Пока родится тело для него.
Об этом я прочел у Сотиона…
Не только излагал он, дополнял:
«Как можете не видеть в том резона,
Чтоб дух лишь оболочку изменял?-
В природе ничего не погибает,
И души в ней — вершат круговорот:
Был человеком, станет — попугаем,
Или змеей… Потом — наоборот…
Кто знал людей, тот вряд ли не поверит,
Что души их… с животными равны…
Коль все не так — останешься умерен,
А, если так… ты будешь без вины.»
Я год не ел свинину и индеек,
И чувствовал — подвижней стал душой…
В Сардинию сослали иудеев
И, я — от их привычек отошел.
Порывы блага всем в душе звучали —
В словах добра, и в мудром образце!
Кто стать хотел философом в начале,
Филологом становится в конце…
Прочтя: «Бежит безжалостное время…»
Грамматик не стремится подражать
Вергилию, вдевая ногу в стремя…
Он замечает лишь — глагол «бежать».
Чей взгляд на философию направлен,
Тот будет краткий век свой торопить,
Поняв, что медлить в жизни — он не вправе,
Вино в кувшине нужно первым пить.
И в нашей жизни — лучшее вначале,
Пока не обволакивает муть.
Ведь, что бы мы потом ни изучали,
Нам чистоты исходной не вернуть.
Грамматик видит, что «болезнь и старость»
Вергилий ставит рядом… думать лень…
Философ понимает, что недаром:
Ведь старость — лишь смертельная болезнь.
«Не стоит из-за этого терзаться?»-
Я осуждать занятья не могу:
Собака на поляне ищет зайца,
Корова — ищет жвачку на лугу.
Возьмем, к примеру книгу Цицерона
«О государстве»… Что увидим в ней?-
Мудрец — несправедливости закона..
Филолог — страннорожденных царей…
Грамматик же — внесет в свои заметки
Какие-то умершие слова:
Увидит «известковую отметку»,
Что «меловою» стали называть.
«Воистину» — теперь «на самом деле»…
И слышим вместо «оного» — «его»…
У Энния «труды» — синоним «дела»…
Но, главная награда для него:
Когда он обнаружит, где Вергилий
Украл слова «грохочет неба дверь»!-
У Энния! А, он ли сочинил их?-
Нет… Эннию… их подарил Гомер…
Здесь, чтоб не соскользнуть на путь грамматик,
Скажу, к чему хочу тебя призвать:
Метафоры, фигуры речи — кстати…
Чтоб стали Делом «бывшие слова»!
Те, кто живут «не по своим урокам» —
Увлечены продажным ремеслом.
Услуги их — дурней самих пороков,
Что нашей жизнью правят, как весло.
Как может что-то к лучшему исправить,
Кто в собственной блевотине одрях?!
Болтают много… те, кто призван править…
А жизнь — опасней бури на морях.
Что нам твердят — все сказано другими:
Платон, Зенон…и прочих длинный ряд…
Как «нынешним» в него добавить имя? —
«Пусть поступают так, как говорят!»
Я все сказал… не дав тебе ответа?-
В другом письме… Скажу — раскроешь рот!
Уставший — не чувствителен к советам.
Нас манит любопытство.
Будь здоров.