Кьеркегор и Бог 0 (0)

Кьеркегор говорит: — Бога нет!
Это очень обидело Бога.
— Ну, пошло, надоело, привет!
Это как это так — меня нет?
Докажи! Но, пожалуйста, строго.

Кьеркегор говорит: — Посмотрю,
Для начала задачку подкину.
Ты верни-ка мне Ольсен Регину,
Молодую невесту мою.

А вокруг все народы стоят,
Возле Господа и Кьеркегора,
И следят за течением спора,
Затаивши дыханье следят.

Напрягает все силы Господь,
Тьму проблем на ходу разрешает
И без времени падшую плоть
Поднимает со дна, воскрешает.

Рукоплещут насельники кущ,
Нет у свиты небесной вопросов:
— Видишь, наш Господин всемогущ!
Значит, Бог он, ты видишь, философ

Смотрят люди с деревьев и с гор,
С перекрестка и с крыши вокзала…
— Но еще, — говорит Кьеркегор, —
Нам Регина свое не сказала.

Тут Регина, восстав среди дня,
Потянулась, в томленье ли, в неге ль:
— Если вы воскресили меня,
Где же муж мой, где добрый мой Шлегель?

— Так-так-так, ты меня обманул, —
Кьеркегор констатирует сухо. —
Ты не Бог. Это все показуха.
Воскресив, ты ее не вернул!

Бог опять поднапрягся в тиши.
Он на лбу собирает морщины
И у женщины той из души
Изымает он облик мужчины.

— Где была я, мой друг, до сих пор?
Как жила без тебя — неизвестно.
Кьеркегор, это ты, Кьеркегор? —
Говорит Кьеркегору невеста.

И притихли народы вокруг.
Человечество пот отирает.
Овладел им ужасный испуг:
Неужели мудрец проиграет?

Кьеркегор говорит:
— Болтовня.
Это снова не хлеб, а мякина.
Если любит Регина меня —
То какая же это Регина?

И вздохнули народы. В свой срок
Их война или труд призывает.
И печально задумался Бог:
‘Да, пожалуй, меня не бывает».

Юношеское 0 (0)

Вот рвёшься ты, единственная нить.
Мне без тебя не вынести, конечно.
Как эти две звезды соединить –
Пятиконечную с шестиконечной?

Две боли. Два призванья. Жизнь идёт,
И это всё становится неважно.
– Жиды и коммунисты, шаг вперёд!
Я выхожу. В меня стреляйте дважды.

Я королем был довольно славным 0 (0)

Я королем был довольно славным,
Мне подходила моя земля.
Но население, как ни странно,
Предпочитало – без короля.

Мне фонари, будто многоточье,
Кричали что-то наперерыв.
Вот и ушел я однажды ночью,
Дверь за собою не притворив.

Служа в газете для пропитанья,
Я потихоньку вжимаюсь в рол,
И забывается эта тайна –
То, что когда-то я был король.

Быть журналистом совсем не скучно,
Свободы много в такой судьбе.
Но по ночам ты лежишь беззвучно
И улыбаешься сам себе.

Черт подери их там, в Испании 0 (0)

Черт подери их там, в Испании!
Проснешься ночью, весь в испарине,
И думаешь: что за народ!
Клокочут Франция, Италия,
Алжир, Марокко и так далее,
А эти — все наоборот.

Какие рыцари в Испании!
Они от мавров нас избавили,
Собой Европу заслоня.
Но, чтобы было с чем возиться им,
Ввели такую инквизицию,
Что мавры, знаете, фигня.

А простолюдины Испании?
Наполеона лихо сплавили.
Но только он пропал вдали,
Под благодарные моления
Спустились с гор и в умилении
Себя Бурбонам поднесли.

И вот сидят они в Испании.
Им без холуйства, как без памяти,
И неуютно без оков,
И раздражает независимость,
И дохлый их генералиссимус —
На стеклах всех грузовиков.

А мне бы почта полевая 5 (1)

А мне бы почта полевая
Опять письма не принесла,
Меня б измена тыловая,
Помимо прочего, ждала.

Одних чего-то ранят часто,
К другим цепляется сержант…
И к пуле, и к грызне начальства —
И к этому есть свой талант.

Ну что измена? Плакать, что ли?
Ведь тоже следствие войны.
Мне б никакой отдельной боли
Не полагалось от страны.

Выход 0 (0)

Где-то здесь. На полслова правей,
На полстрочки левее и выше
Должен быть этот выход. Я слышу
Холодок меж камней и ветвей.

Понимаю, никто никогда
В этот лаз не пролез ниоткуда,
Сквозь него не проник никуда
И назад не вернулся оттуда –

Что с того? Там, где нынче нас нет,
Завтра будет свободно и людно.
Есть такое явление – свет,
На словах объяснить это трудно.

Среди этих камней и ветвей
Дуновение свежести слышу.
Это здесь. На полслова правей,
На полстрочки левее и выше.

Когда горело гетто 5 (1)

Когда горело гетто,
Когда горело гетто,
Варшава изумлялась
Четыре дня подряд.
И было столько треска,
И было столько света,
И люди говорили:
— Клопы горят.

А через четверть века
Два мудрых человека
Сидели за бутылкой
Хорошего вина,
И говорил мне Януш,
Мыслитель и коллега:
— У русских перед Польшей
Есть своя вина.

Зачем вы в 45-м
Стояли перед Вислой?
Варшава погибает!
Кто даст ей жить?
А я ему: — Сначала
Силенок было мало,
И выходило, с помощью
Нельзя спешить.

— Варшавское восстание
Подавлено и смято,
Варшавское восстание
Потоплено в крови.
Пусть лучше я погибну,
Чем дам погибнуть брату, —
С отличной дрожью в голосе
Сказал мой визави.

А я ему на это:
— Когда горело гетто,
Когда горело гетто
Четыре дня подряд,
И было столько треска,
И было столько света,
И все вы говорили:
‘Клопы горят’.

Развернется трамвай или, можно считать 0 (0)

Развернется трамвай или, можно считать,
Все вокруг развернет.
И отпрянет от стекол примет нищета —
Этот снег, этот лед,
Промелькнут апельсины
в усталой руке,
А на том вираже
Тонкий девочкин шарф
на наклонном катке,
Улетевший уже.

Вся картинка, что названа этой зимой,
Так ясна, так резка —
И присевший щенок,
и мгновенной семьей
Пять мужчин у ларька.
Снег висит между темных
дневных фонарей
И гляжу, не пойму —
Надо что-то о жизни
запомнить скорей —
Почему, почему?..

Напутствие 0 (0)

А когда овладеет
прямая тобой досада
И потщишься ты
ныне исправить земное зло,
Трёх святых,
Михаила, Василия, Александра, *
Помянув,
принимайся за ремесло.
Сам насмешничал ты над ними,
забудь про это,
Всё простили они, блаженные, –
ты не враг:
Плоский век париков, камзолов и силуэтов
Не давал тебе заглянуть
в их горестный зрак.
И что слово у них не всегда –
ты забудь – звучало,
Что кривой сползала строка,
не сладили с ней,
А зато у них там виднее
твоё начало,
А когда виднее начало,
то суть ясней.
А работа твоя всё та же –
и вдох, и выдох,
Поднимай, не должен сей втуне
валяться крест.
И уж коли Господь, которого нет,
не выдаст,
То и чудище,
обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй –
не съест.

Читатель 0 (0)

Маленький, хмурый, лохматый,
В комнатке с тихим огнём,
В чём-то с утра виноватый,
Кем-то обиженный днём,

Чем же он занят ночами?
До четырёх по часам
Гениев он назначает
И отменяет. Но сам!

Окна он запер и двери.
Список ведёт на листке.
Он сейчас всё тут проверит,
Он не согласен ни с кем.

Сам он решит, кто получше,
Кто тут наплёл пустяков.
Блок ему нравится. Тютчев.
Анненский. Пушкин. Глазков.

О дальнейшем течении лет 0 (0)

Вадиму Черняку

О дальнейшем течении лет,
О почти различимом грядущем
По любови гадает поэт,
Как старуха по картам и гуще –

Всем доступен обыденный факт,
Пред которым стоим, как разини:
Если что-то у Блока не так,
Значит, что-то не так у России.

И не ради пустой суеты,
А на всякий решительный случай
Я спрошу тебя утром: как ты?
Все в порядке? Не хуже? Не лучше?

В Марьине тоже расцветают вишни 0 (0)

В Марьине тоже
расцветают вишни.
Бабочка села на мою собачку.
Как это случилось,
что я тут лишний?
Как это вышло,
что вот я сейчас заплачу?

Не в Палестине. Не в Риме.
И не в Египте –
В Марьине мне помирать придётся,
Тоже неплохо. В Небесном лифте
Место и для меня найдётся.

Я стою на балконе.
Одет не слишком.
Не снедаемый горечью и тоскою.
А вокруг пруда
бегут и бегут мальчишки.
А я им машу и машу рукою.

Мне нравится ваша планета 0 (0)

Мне нравится ваша планета
И воздух ее голубой.
И многое, в частности это,
Как вы говорите, ‘любовь’.

Вы все объяснили искусно,
И я разобрался вполне.
Мне очень понравилось ‘грустно’
И ‘весело’ нравится мне.

Я понял ‘скучать’ и упорно
Я стану стремиться сюда.
А ваше ‘целую’ и ‘помню’
Нам надо ввести у себя.

Ваш ‘труд’ — это правильный метод.
И мудрая выдумка — ‘смех’.
Одно мне не нравится, это —
Что вы называете ‘смерть’.

Когда мы уточним язык 0 (0)

Когда мы уточним язык
И камень назовём, как надо,
Он сам расскажет, как возник,
В чем цель его и где награда

Когда звезде подыщем мы
Её единственное имя –
Она, с планетами своими,
Шагнет из немоты и тьмы.

Тогда не удивитесь вы,
Что детский лепет у травы,
Застенчив город, тих завод,
А птицы хрипнут от забот.

Приблизится, что вдалеке.
Слабейшее – восторжествует.
Молчания не существует
На настоящем языке.

Они владеют таинством двери 0 (0)

Они владеют таинством двери,
Колдовством пищи, искусством игры.
Но мы все равно не особенно верим,
Когда они с нами нежны и добры.

Он счастлив, когда он приходит вечером
И видит, что меня не украл никто.
И прижимает меня, и шепчет,
Когда я спрыгну к нему на пальто.

Но если я соскочу с подоконника,
И убегу, и меня убьют,
Он себе подберет другого котенка,
Чтобы опять создавал уют.