Остерегись говорить о любви,
Остановись у последнего края,
Низкое солнце висит, догорая,
Длинные тени за нами легли.
Тени тягучие — дней череда,
Цепи гремучие давних событий,
Не разорвать их и не позабыть их
Не говори о любви никогда.
Стихи Дмитрия Сухарева
Осенние цветы
У подножия Черной Горы
Старый город закрыт до поры,
В новом городе тоже несладко:
То фургончик жильем, то палатка,
То ненастье, а то комары.
Где стояла гостиница «Фьорд»,
Груда тверди осталась на глади —
Видно, грунт оказался нетверд.
В этом «Фьорде» не меньше тетради
Исписал я стихами в тоске.
Впредь наука: не строй на песке.
Старый город, он стар для наук,
Сколько б глыб над башкой ни нависло.
Стар и я постижением мук
Исправлять понимание смысла.
И отчетливо видится мне.
Рана-трещина в старой стене.
Под навесом растресканных скал
Человек ковыляет в тиши,
Для обломков бессмертной души
Выполняющий роль катафалка.
Бранко — вот кто действительно сдал!
Бранко вовсе развалиной стал —
Руку жмет, улыбается жалко.
Пусть гора не сойдется с горой,
Но руины приходят к руинам.
Мы виток перед Черной Дырой
Совершим в хороводе едином.
Мы возьмем на последний виток
Черногорский осенний цветок.
Я смотрел на горы
Я смотрел на горы, видел кручи,
Видел блеск холодный, слюдяной.
На дорогу с гор сползали тучи,
Люди шли, здоровались со мной.
Колокол наполнил котловину,
Как в былые, длинные века.
«Жизнь прошла почти наполовину»,—
Вдруг из гула выплыла строка.
Я смотрел, смотрел — не обольщался,
Возвращаться вновь не обещал
И, когда здоровался,— прощался,
Недостатки мелкие — прощал.
Мелкие, большие неудачи
Отпускал печально и светло.
Все-таки две трети, не иначе,
Даже больше, видимо, прошло.
Элегантный, в позе элегичной
Я стоял, в раздумье погружен.
Только вдруг узрел свой лик двуличный
И, узрев, подумал: «Ну, пижон!»
И явилось мне, как в озаренье,
Царство у подножия хребта,
И припомнил я, что у царевны
Будет ночью дверь не заперта.
И, не написавшись, подверсталась
К той чужой строке строка моя,
Понял я, как много мне осталось.
Как хочу вернуться, понял я.
Не прощусь и царства не отрину,
Не покину тех, кого люблю,
Я вернусь и в горы и в долину
И опять любви не утолю.
Не приму прощаний и прощений,
Ждет меня, как пьяницу загул,
Круговерть ущелий и расщелин,
Головокружение и гул.
Ударю в чурку звонкую
Ударю в чурку звонкую —
Отскочат три лучины.
Сложу дрова избенкою —
Прискачут три дивчины:
Одна — жена красивая,
Другая — псина сивая,
А младшенькая — Анна,
Как май, благоуханна.
Пока в небесной кузнице
Куют грома и бурю,
Погрейтесь, девки-узницы,
А я побалагурю.
Садись, царица верная,
Ложись, дворянка нервная,
Залазь, моя царевна,
К папане на колено.
Швырну щепоть заварочки,
Подбавлю кипяточка.
Сомлеют три товарочки,
Не сделавши глоточка.
Вздохнет моя законная,
Зевнет сучонка сонная,
А младшенькой, Анюте,
Угнездиться б в уюте.
Поправлю в трех берложицах
Три байковых тряпицы.
Три сна, едва уложатся,
Увидят три девицы.
Одна — любовь запретную,
Другая — кость заветную,
А младшенькой, Анятке,
Пригрезятся щенятки.
Гамлет
«Куда шагаем, братцы?» —
Печальный принц спросил.
«Идем за землю драться,-
Служака пробасил.-
За нашу честь бороться,
За кровное болотце
У польских рубежей».
«За вашу честь?
Ужель…»
Коли! Руби! Ура!
Пади, презренный трус!
Несметных тел гора,
Предсмертный хрип из уст,
Костей пьянящий хруст,
Пальбы разящий треск,
Пора!- гремит окрест.
Пора идти на приступ!
За честь!
За крест!
За принцип!
За землю!
За прогресс!
…Над тем болотцем стон
Который век подряд,
А в королевстве том
Опять
Парад.
Скрежещущих громад
Нелепая чреда —
Ползет, ползет тщета,
Дымится шнур запальный.
И смотрит принц опальный
С рекламного щита.
Пароход
Не тает ночь, и не проходит,
А на Оке, а над Окой
Кричит случайный пароходик —
Надрывный, жалостный такой.
Никак тоски не переборет,
Кричит в мерцающую тьму.
До слез, до боли в переборках
Черно под звездами ему.
Он знает, как они огромны
И как беспомощно мелки
Все пароходы, все паромы,
И пристани и маяки.
Кричит!..
А в нем сидят студентки,
Старуха дремлет у дверей,
Храпят цыгане, чьи-то детки
Домой торопятся скорей.
И как планета многолюден,
Он прекращает ерунду
И тихо шлепает в Голутвин,
Глотая вздохи на ходу.
Отель «Фьорд»
Истомился я, пес, по своей конуре,
Истерзался я, лис, по вонючей норе,
Не обучен я жить вхолостую.
В свиминг-пуле* бабули ногами сучат,
Фрайера в полподвале шарами стучат,
А я трезвый на койке бастую.
Я на койке лежу и гляжу в потолок,
Я мотив всенародный мычу, как телок,
Такова моя нынче платформа.
А на баб не гляжу, берегу божий дар,
А то жахнет меня с непривычки удар,
И оставлю лисят без прокорма.
Порезвился я, хрыч, да пора и к теплу.
Поизвелся я, сыч, по родному дуплу,
По сычатам своим и сычихе,
Хорошо, что в кармане билет до Москвы,
Вот мотив домычу — и умчался, а вы
В свиминг-пуле ногами сучите!
________________________
* Плавательный бассейн.
Давайте умирать по одному
Давайте умирать по одному —
От хворостей своих, от червоточин,
От храбрости,- не знаю уж там точно,
Какая смерть положена кому.
Так деды уходили в мир иной,
Окружены роднею и почетом.
Давайте, люди, уходить не чохом.
Я не хочу, чтоб сын ушел со мной.
А злобных и безумных — их в тюрьму,
Замки потяжелей, построже стражу!
К чему нам, люди, умирать всем сразу?
Давайте умирать по одному.
Да не свершится торжество огня.
Мы смертны, люди, но неистребимы!
Пускай траву переживут рябины.
Пускай мой сын переживет меня.
Вспомните, ребята
Вспомните, ребята, поколение людей
В кепках довоенного покроя.
Нас они любили,
За руку водили,
С ними мы скандалили порою.
И когда над ними грянул смертный гром,
Нам судьба иное начертала —
Нам, непризывному,
Нам, неприписному
Воинству окрестного квартала.
Сирые метели след позамели,
Все календари пооблетели,
Годы нашей жизни как составы пролетели —
Как же мы давно осиротели!
Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята,-
Разве это выразить словами,
Как они стояли
У военкомата
С бритыми навечно головами.
Вспомним их сегодня всех до одного,
Вымостивших страшную дорогу.
Скоро, кроме нас, уже не будет никого,
Кто вместе с ними слышал первую тревогу.
И когда над ними грянул смертный гром,
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки
Ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла.
Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята,-
Это только мы видали с вами,
Как они шагали
От военкомата
С бритыми навечно головами.
Переулок
В Мельничном, вблизи завода
Мукомольного, вблизи
Вечности — себя до года
Возрастом вообрази.
Все арыки перерыла
Жизнь, а ты войди по грудь
В тот же — после перерыва
В пятьдесят каких-нибудь.
Что такое пятьдесят
Лет, когда вокруг висят
Ветви те же, что висели
В прошлом веке и вчера?
Легче птичьего пера
Пыль, мучнистая сестра
Вечности и колыбели.
В Мельничном без вечной спешки
Время движется — вблизи
Вешки, от которой пешки
Устремляются в ферзи.
Времени протяжна нота,
Мелет мельница, и нет
Обреченности цейтнота,
Быстротечности примет.
Мама вынесла мальца
В Мельничный, и нет конца
Вечности, и пыль мучниста,
Как цветочная пыльца.
Словно в саге романиста,
Время длится без конца.
Перед тем как уехать
Перед тем как уехать,
Я дал свой блокнот несмышленышу Анне,
И на каждой странице,
Вернее, почти на каждой,
Анна изобразила
Некий магический знак —
Закорючку
В развороте другой закорючки.
Перед тем как вернуться,
Я случайно заметил,
Что вокруг ее закорючек
Разрослись закорючки мои.
Я мог бы писать иначе,
Но не мог иначе писать,
Потому что магический знак, начертанный
Анной,
Помещен в середину страницы,
В глубину моего существа,
В тесноту моей подлинной веры,
В то тайное место,
Куда выпадают слова,
Словно соль в пересохшем лимане.
Лаванда
«С детьми ходили за лавандой».
Наткнусь в блокноте на строку —
И яви отблеск лиловатый
Из тусклой глуби извлеку.
Вдоль озера, затем тропою
Вдоль склона, где термальных вод
Окаменелые покои,
Затем вдоль рощицы и вот
Под негустой древесной кущей
Залиловело, и запах
Цветок лавандулы, растущий
Не врозь, а в купах и снопах.
Давно заброшенных посадок
Остатки
нежно расцвели
Средь рощ, где жив еще остаток
Давно разлюбленной земли.
Она размечена на цели,
Взрывчаткою начинена,
Но разве так на самом деле
Была задумана она?
Дыши,
дитя,
глазами хлопай
В Европе, пахнущей Европой,
Лавандой, мятой, чебрецом,
Замри, дитя, перед лицом
Земли, где длительностью слога
Так пахнет смертная строка,
Как нежным запахом цветка
Жена разлюбленного бога.
Стихотворец
Стихотворец — миротворец,
Мира стройного творец.
В этом мире тихой лире
Внемлют старец и юнец.
Стихотворец — громовержец,
Рифма — молний пересверк!
Он ее в колчане держит,
Он тирана ниспроверг!
Он и лучник, и борец,
Прямо скажем — многоборец,
Ратоборец! Ну, заборист!
Просто-напросто храбрец!
Стихотворец — эрудит,
Где он только не бывает!
Щец жена ему наварит
И детишек народит.
Не гляди, что сед и лыс!
Стихотворец кость обгрыз,
Замечанье сделал Уле
За качание на стуле.
Сорок два
Я лермонтовский возраст одолел,
И пушкинского возраста предел
Оставил позади, и вот владею
Тем возрастом, в котором мой отец,
Расчета минометного боец,
Угрюмо бил по зверю и злодею.
Отец мой в сорок лет владел брюшком
И со стенокардией был знаком,
Но в сорок два он стал, как бог, здоровый:
Ему назначил сорок первый год
Заместо валидола — миномет,
Восьмидесятидвухмиллиметровый.
Чтоб утвердить бессмертие строкой,
Всего и нужно — воля да покой,
Но мой отец был занят минометом;
И в праведном бою за волю ту
Он утверждал опорную плиту,
И глаз его на это был наметан.
И с грудою металла на спине
Шагал он по великой той войне,
Похрапывал, укутавшись в сугробы.
И с горсткою металла на груди
Вернулся он, и тут же пруд пруди
К нему вернулось всяческой хворобы.
Отец кряхтел, но оказался слаб
Пред полчищем своих сердечных жаб
И потому уснул и не проснулся.
Он юным был — надежды подавал,
Он лысым стал — предмет преподавал,
Но в сорок два — бессмертия коснулся.
Старый краб с женского пляжа
Полдень был нетороплив,
За отливом был прилив,
И земля приопустилась.
Небо цвета спелых слив
Над горою примостилось.
Белый лайнер из Анконы,
На ходу будя прибой,
Попирая все законы,
Шел по небу вниз трубой.
Девки цвета спелых дынь
На борту глотали дым.
Вечер был нетороплив,
За приливом был отлив,
Океан приопустился.
Краб, который припостился,
Поспешил закончить пост —
Занял свой дозорный пост.
Старый краб, не чуждый блажи,
Занял пост на женском пляже.
Говорят, у них на дне
Девки голые в цене.