Стихи Егора Исаева

Всё от неё пошло – живое от живого –
И корень злака от неё, и корень слова.
Земля для нас и воздух и вода.
Не каменейте сердцем, города.

Выйду в поле, небу поклонюсь,
Маленьким Егоркой обернусь,
Босиком отправлюсь к муравью, —
Жизнь зарегистрирую свою.
А потом, при первой седине,
С пулей разминуюсь на войне,
А потом от любящей жены
Выйдут в поле рослые сыны,
А за ними внуки – на подбор…
В них и завершится дед Егор.

Год за годом, раз за разом –
Всё одни и те же фразы,
Всё одни и те же жесты,
А на деле – шаг на месте,
Даже в чём-то – ход обратный
В рамках площади парадной.

Согласен, друг: клин вышибают клином,
И не простым причем, а журавлиным.
Такое тоже иногда бывает —
Беспамятство тем клином вышибают

В пути от человека к человеку,
Под сводом памяти от века и до века,
От войска Невского у озера Чудского
До сталинградской армии Чуйкова,

У волжских круч, в окопах и руинах…
Такой размах у крыльев журавлиных.
Седой аккордеон
За годом год идет, идет за вехой веха…

И вдруг как будто я свернул за угол века
И замер вдруг на переломе света:
Передо мной она, сама Победа,
Сидит на стульчике у каменных ворот.

Вокруг Москва торопится, снует, —
Гудят машины, плещется неон,
А он, мой друг, седой аккордеон,
Кричит на все лады и ордена:

Не забывайте, что была война!
Поберегите мужика
Не знаю, как там будет, а пока
Нет на земле главнее мужика.

В любом краю и при любой погоде
Он вместе с солнцем на земле восходит.
И отрицать такое было б глупо.
Поберегите мужика, главпупы.

По всей по России от края до края
Сгорает деревня, сгорает, сгорает, —
В чаду самогонном безмолвствуют клубы:
Погосты — на прибыль, роддомы — на убыль,

На убыль моторы, в раскройку гектары,
Под нож под убойный стада и отары…
Молчит колокольня в подспудном накале.
Одна телебашня вовсю зубоскалит.

1

Мои осенние поля…
Как пусто в них! Ни журавля,
Ни аиста в холодном небе,
Ни даже вздоха там о хлебе,
Давно сошедшем в закрома.
И где-то там уже зима
Готовит белую угрозу,
И дни одной щекой к морозу
Идут, снижая облака…

И вот уж с вешалки рука
Снимает плащ, и чья-то воля
Из одного в другое поле
Ведёт меня. Зачем? Куда?
Какая странная звезда
Сокрыта там, в седом тумане?
Хоть не видать её, а манит,
Как донный вздох из камыша…

И вот уже щемит душа
В моей груди и там, во поле,
Как боль сама и эхо боли,
Чужая чья-то и своя —
Зовёт, и я иду в поля.

2

Иду в осенние поля,
Не рву рывком с плеча ружья,
Не целюсь в бедного зайчишку,
Пускай себе живёт, трусишка,
Пускай бежит за горизонт
И всё, что поле даст, грызёт.
А я, где пахотой, где пожней,
Иду и в полдний час, и в поздний
В литых отцовских сапогах,
Не тороплю усталый шаг,
Души своей не тороплю
И говорю себе: люблю.

До слёз люблю такую пору,
Когда и сам, под стать простору,
Раскидан весь и отворён,
Как взрыв, и тут же взят в полон
Тоской полей остро и хватко
До узелка…

Но вот загадка:
Куда иду? И почему?
Подал бы руку — но кому?
Сказал бы слово — но о чём?
Плечо бы чьё своим плечом
Доукрепил… Да только жаль,
Во все концы немая даль
Крестом лежит сквозно и мглисто…
И никого — ни тракториста,
Ни конюха, ни овчара,
Лишь я один, как и вчера.
Один, но мне не одиноко, —
Во мне самом идёт дорога
Особой меты и длины —
Дорога в память той войны
И в сторону того омёта,
Что, словно кто открыл ворота
Из августа в предзимний день,
Стоит и отрицает тень.

3

И я иду в его зарю
И, подойдя, благодарю
За приглашенье в летний полдень,
За свет, которым он наполнен,
За то, что он жилой такой…

И я прилёг, прильнув щекой
К нему, как к печке русской, дома…
И слышу вдруг, как через дрёму
Совет мне кто-то подаёт:
— Ты встань и постучись в омёт.

И я не пренебрёг советом, —
Встаю, стучусь, как будто это
И в самом деле чей-то дом.
А раз есть дом, то в доме том
Должны же быть и домочадцы.
Чего бы к ним не постучаться?

Стучусь. И сам себе не верю:
Передо мной раскрылись двери,
Мол, раз уж надо — заходи
И всё, что можешь, огляди.

4

И я ступил в омёт. Да только
Где тут хоромы со светёлкой?..
Таких тут и в помине нет, —
Тут не хоромы — целый свет.

Но свет не то чтобы всевышний,
Как белый наш, а летописный,
Бестеневой, упавший ниц,
Как тот, с пергаментных страниц.

И не такой уж чтобы светлый, —
В нём что-то есть не то от пепла,
Не то от праха что-то есть, —
Такой он запредельный весь.

5

Зато вокруг всё то же поле,
Но в нём — другое время, что ли? —
Не те косилки, трактора…
В разгаре страдная пора
Косьбы и сенозаготовки, —
Там грабли вон, а тут литовки
Вонзились в жаркие валки…
А бабы где? Где мужики?

И сразу стало сердцу трудно:
Покос в степи, а так безлюдно?
Такого, нет, не может быть.
Кому-то ж надо пособить?

И я, невольно озираясь,
Тревожным взглядом упираюсь
То вон в ходки, то в хомуты.
То в ту вон, полную воды,
Дубовую сырую кадку…
Ну, что за чёрт — и тут загадка,
Хоть самого себя казни!..

И вдруг — ах, вон где все они! —
Увидел их — и сердце радо, —
В лесопосадке всей бригадой
Они сидят, здоровяки, —
Швытковы, Шпаки, Рудаки,
Чинилины и Ивановы,
Кондрашины и Острецовы…
Безусые, но не юнцы,
Плечом и статью — молодцы,
И все едят сливную кашу,
И все молчат. А что тут скажешь?
Обед, брат, он и есть обед.

Но почему здесь женщин нет,
Красавиц, в ком души не чаю?
Меня такое удручает.
Ни кротких нет, ни озорных…
Ну, а какой покос без них?
Без них покоса не бывает,
Без них охота убывает
Валки валить до той межи…
А целоваться с кем, скажи?

Но факт есть факт. А в чём причина? —
Об этом лучше знать мужчинам,
Но те сидят себе, молчат
Про жён своих и про девчат.

Вдруг обожгла меня забота,
В их лицах что-то есть от фото
Тех давних, довоенных лет…
Какой-то запредельный свет?

Но я беспечным быть стараюсь,
К ним подхожу и улыбаюсь,
Безмолвным землякам своим,
И — здрасте! — говорю всем им.
А Рудяку привет особый:
— Как поживаешь, дядя Стёпа? —
И отдаю ему поклон,
Как старшему из всех,
А он… А он — как эхо из окопа:
— Какой тебе я дядя Стёпа?
По возрасту — ты дядя мне.
А по своей по седине
Уже сойдёшь и за папашу.
Ты лет на сорок всех нас старше.
Не веришь? Зеркало бы дал,
Да бабой я ещё не стал.

Так и сказал, как подытожил.
А у меня мороз по коже
От слов, не ясных мне вполне.
— А что сказать твоей жене,
Такой хорошей тёте Нюре?
— А то скажи, что вот покурим,
Докосим клевер и — придём…

6

В лицо ударило дождём, —
И я открыл глаза, опомнясь:
Была уже сырая полночь,
Шёл туч растрёпанный свинец…
И только там я наконец
Пришёл в себя и сердцем понял,
Какой же верой я наполнен
В то, что они ещё живут, —
Докосят клевер и — придут,
Придут в конце моей строки,
Всем похоронкам вопреки.

Ну зачем же тем же ломом
Да по тем же переломам,
С перегибом, с перекосом
Да по тем же по колхозам
Ради рыночного рая
В русле общего раздрая?
Ну доколе, ну доколе ж
Нам менять рабфак на колледж?

Для куража и просто так не для
Сегодня «бл*» и завтра тоже «бл*»,
Сегодня «блин» и завтра тоже «блин»…
Да ты восстань, язык наш исполин,

И преподай им, что такое бляха
На полный мах от шапки Мономаха.

Так скажу вам, судари,
Сердцем, с-под руки:
Мы ребята с придурью,
Но… не дураки.
Для добра открытые,
На поклон – поклоном,
Но… спросите Гитлера
И Наполеона.

В некошеных лугах, при невысоком солнце
Корова одинокая пасётся.
Картина неприглядная для взгляда:
Последний хвост общественного стада.
Неужто травоядная душа
Спаслась от реформатора-ножа?

Кому-то шиш под нос, ну а кому — кормушка.
Рубль падает опять… А где же та подушка?
Неужто так и будет – шито-крыто –
В потёмках, у разбитого корыта?
Хочу понять, хочу, но не могу:
То где-то – ха-ха-ха! – то где-то ни гугу.