Стихи Ивана Коневского

Небо, земля… что за чудные звуки!
Пестрая ткань этой жизни людской!
Радостно к вам простираю я руки:
Я пробужден от спячки глухой.

Чувства свежи, обаятельны снова,
Крепок и стоек мой ум.
Властно замкну я в жемчужины слова
Смутные шорохи дум.

Сон летаргический, душный и мрачный,
О, неужель тебя я стряхнул?
Глаз мой прозревший, глаз мой прозрачный,
Ясно на Божий мир ты взглянул!

Раньше смотрел он сквозь дымку тумана —
Нынче он празднует свет.
Ах, только б не было в этом обмана,
Бледного отблеска солнечных лет…

В сторону — чахлые мысли такие!
Страстно я в новую жизнь окунусь.
Хлещут кругом меня волны мирские,
И увлекают в просторы морские:
В пристань век не вернусь!..

…Ie sourire etrange de la Vie.
Il de Regnier*

Сам я смеюсь над собой,
Знаю — я властен, но хил.
Ты же моею судьбой
Правишь, как мудрость могил.

Дерзко метнусь я к лучам:
Смотришь — а ты уже тут.
Взором, подобным врачам,
Правишь над дерзким ты суд.

В зыбких и твердых устах
Ведений тьмы залегли.
Силен ли я, иль зачах —
Век мне открыть не могли.

Вечно и «да» в них, и «нет».
Благо им, слава за то!
Это — премудрый ответ:
Лучше — не скажет никто.
________________
* Странная улыбка жизни (Ренье)

Как я люблю тоску свободы,
Тоску долов, тоску холмов
И в своенравии погоды
Покой садов, покой домов!

И дней ручьи луками вьются,
И так играет с ними свет.
И в берега озеры бьются,
А море дальний шлет ответ.

В странах безвестных, небывалых
Идет война, гуляет мор —
Страстей, страданий, страхов шалых,
Любви и гнева древний спор.

Но я люблю их шум протяжный,
Призывный, призрачный их шум.
Их проницает помысл влажный,
Их созерцает яркий ум.

Нет душных снов в ночах безвольных,
В привольи дня курю я сны,
Что, средь пустынь моих юдольных,
Из сердца мысли рождены.

Убийственный туман сгустился над столицей.
И ноют, смерть в себе тая, сердца, дома.
Сцепились всюду колесница с колесницей.
И цвет земли погиб, а далека зима.

Удел наш — нищета, уродство и бессилье.
Высасывает кровь из нас сырая мразь.
И Скука распластать губительные крылья
С Тоской седой вослед идут, не торопясь.

Зачем ты здесь, мой дух, в крови глухих страданий,
О ты, что веруешь в блаженство горячо?
Властителен, как царь, строитель славных зданий,
Ты вражьей силе дал ломать свое плечо.

Ты — в мире демонов, зловонных и холодных,
И в их руках теперь — теснящая судьба.
Но сущий — ты один, создатель чар природных
И тех же демонов, чтоб с ними шла борьба.

С беспечностью косясь на призрачное тело,
Что в слякоть немощью своей меня влечет,
Прозрящий взор летит к блаженному пределу,
Где радужная жизнь в глуби теней течет.

А тут же, близ меня — я знаю — есть собратья
Которым нем юдоли покаянный плач.
Он небылица: в нас ведь — бытия заклятье.
Из смертной сей земли вперед! Наш свет горяч.

О старость могучая круглого года,
Тебя я приветствую вновь.
Я юн, как мечта, и я стар, как природа,
Хранитель событий и снов.

Так радостно осени ветры свистали,
Носясь по жнивьям, зеленям,
И столько безумных дождей наметали,
Рыдая по сгубленным дням.

Великому жизнь обреклась запустенью,
И ждал обездоленный мир:
Ужели же смерти не минуть растенью,
И край навсегда уже сир?

И ветры с неведомых стран налетели
Под вечер промокшего дня,
И росы хрустальные к утру осели,
Таинственный холод храня.

Так славлю я снова священные зимы.
Пусть греются зерна, что грезят в земле,
И мыслей посев дальновидный, озимый,
Медлительно всходит в челе!

Замысел, подлежащий завершению

Внемли, внемли,
Кликам внемли,
Грозная юность, ярость земли!
Высоко ходят тучи,
А лес кадит.
А ветер, вздох могучий,
Свободно бдит.
И звонкие раскаты
Несут напев.
И волны-супостаты
Разверзли зев.

Полны пахучей сладости,
Поля зазеленевшие
Широко разливаются
Сияющей струей.
Слезами заливаются
Былинки онемевшие
В ответ воззваньям младости
Воскресшею семьей.

Воззвания безумные,
Воззванья неутешные,
Торжественно-веселые
И чуждые земле.
Ах, слышал я воззвания
Суровые и здешние,
Негодованья шумные,
Что ропщут: мир во зле.

Как тусклы те воззвания,
Те вопли скудоумия,
Те вопли человечества,
Гнетомого судьбой.
О замирайте, нищие.
Я вашего безумия,
Слепого упования
Не обновлю собой.

Нет, до последних пределов земли
Стану я славить природу живую,
Песнь гробовую, песнь громовую,
Что немолчно рокочет вдали.
Жизни, воскресшей из мертвых, кипучие взрывы.
Всю чистоту ее светлую, темный весь ее тлен.
Телом в могилу нисшедшего сына земли молчаливой
И очей его свет, что расторг подземия плен.

О эти гимны смерти ожившей,
Всей этой плоти, восставшей от сна,
В мертвенной мгле преисподних почившей,
Смерти, что ныне — святая весна.

Слышите, слышите, праотцы реют,
Праотцы плачут в светлых ночах.
Теплая радость сердце их греет,
Тихо плывут они в утра лучах…

К П. П. Конради

Ты прав — не века сын, я чую лишь отзвучья
На мертвую тоску иль на живую страсть.
Нет, сын цветущего, как сад, благополучья
Судьбам неведомым обрек себя на часть.

Гроза таинственная вечно идет мимо.
Я чутким трепетом всечасно возбужден.
Струятся дрожь, озноб в крови неутомимой.
Чуть замер в сердце дух,- уж вновь он возрожден.

И вся вселенная — на лоне вертограда.
Так тайно, жутко все, уютно, верно мне.
В траве и в сенях — цвет, и влага, и прохлада;
А пламя, тьма грозы — вдали, в глухой стране.

О дождь, о чистая небесная вода,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.
Грустна твоя душа, грустна и молода.
Теченья твоего бессменна череда,
Исходишь на меня ты, как роса наитий.

Из лона влажного владычных облаков
Ты истекаешь вдруг, столь преданно-свободный,
И устремишь струи на вышины лесков,
С любовию вспоишь головки тростников-
И тронется тобой кора земли безводной.

В свежительном тепле туманистой весны
Ты — чуткий промысл о растущем тайно жите.
Тебе лишь и в земле томленья трав слышны.
О чистая вода небесной вышины,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.

Откуда, откуда — из темной пучины
И смутных, и светлых годов
Мелькнули подводного мира картины
С забытых и детских листов?

Всё — синие хляби, открыты, пустынны…
Строй раковин, строго-немой.
Кораллы плетутся семьею старинной
Полипов, семьей вековой.

И звезды мирские, и звезды морские…
Зеркально и влажно вокруг.
И снятся чертоги, чертоги такие,
Что весь занимается дух.

Читал одинокую мудрость я в книге,
Где ум по пределам плывет —
И вот мне припомнились мертвые бриги
Глубоко, под пологом вод.

Я ваш, океаны земных полушарий!
Ах, снова я отрок в пути.
Я — в плаваньи дальнем в страну араукарий,
Я полюс мечтаю найти.

И смотрят киты из волнистого лона
Тем взором немым на меня,
С которым встречался преступный Иона,
Что в чреве томился три дня.

Я ваш, я ваш родич, священные гады!
Влеком на неведомый юг,
Вперяю я взор в водяные громады
И вижу морской полукруг.

О, правьте же путь в земли гипербореев,
В мир смерти блаженной, морской…
За мною, о томные чада Нереев —
Вкушать вожделенный покой!..

И абие изыде кровь и вода…
Ев. Иоанна 19, ст. 34

Ты, веками опозоренная,
Неустанно раззадоренная,
О людская кровь — руда,
Неужель с тобой не сложится
Снова, так что плоть обожится,
Строгий недруг твой — вода?

Неужель густою пеною,
И кипучею, и тленною,
Вечно в нас тебе гореть?
И терпеть опустошения
От страстей ожесточения —
Клокотать, потом хиреть?

Если б с легкостию водною,
Смелой, пылкой и свободною,
Совершала ты свой путь —
То огню ль страстей губящему
Иль унынию мертвящему
Смертью на тебя дохнуть?

А земля идет, и солнце светит,
То скупясь, то щедрясь на тепло.
Кто заветный ход вещей отметит,
Кто поймет, откуда все пришло?

И в реках струи живые стынут,
И в реках же тает нежный лед.
Кто те люди, что перстом нас двинут —
И ускорен будет вечный ход?

Тут — зима, а там — вся нега лета.
Здесь иссякло все,- там — сочный плод.
Как собрать в одно все части света?
Что свершить, чтоб не дробился год?

Не хочу я дольше ждать зимою.
Ждать с тоской, чтоб родилась весна,
Летом жить лишь с той мольбой немою,
Чтоб была и осень суждена.

Не хочу, томлюся, и живу я,
И живу я все ж, надеюсь век,
И, вздыхая, жизни не порву я:
Плачь, а втайне тешься, человек!

Луна — укор, и суд, и увещанье,
Закатных судорог льдяная дочь.
Нас цепенит недвижное молчанье,
Нас леденит безвыходная ночь.

Но звезды кротко так вдали мерцают,
К нам в душу с лаской истовой глядят;
Хоть приговор луны не отрицают,
Зато любовь к безбрежности родят.

То — солнце — кубок животворной влаги,
То — сердце мира с кровью огневой:
Впускает в нас ток пенистой отваги
И властно рвет в круг жизни мировой.

И кровь в нас снова живчиком струится.
Для нас свет солнца, это — жало в плоть!
Мир лучезарных грез в душе роится…
Да, ты рожден нас нежить и колоть,

О мощный свет! — В своей нетленной дали,
В блаженстве стройном разметался ты;
В бездонных горизонтах увидали
Мы новый мир бодрящей теплоты.

Лебедь высот голубых,
Озеро! ввек не встревожено
Дремлешь ты: праздник твой тих.

Тих он и ясен, как утренний
Свет вечно юного дня:
Столько в нем радости внутренней,
Чистого столько огня!

Ласково духа касаются
Влаг этих млечных струи.
Небо свежо улыбается:
Нега — и в беге ладьи…

Софии И. Станек.

Вот, с поморьями, морями, островами,
Небо, словно мир весь, надо мной.
По раздолиям его, над деревами,
Носится коней табун шальной.

Белоснежные развеялися гривы,
Мчатся вплавь по синим озерам.
Гонит ветер их, погонщик их ретивый,
К отдаленным облачный горам.

А с земли ковыль широкий шум доносит,
Сосен устремляются стволы —
И все в тот же край табун лихой уносит,
В край, где реют белые валы.

«Бежать в нелепость, в небывалое,
Себя бежать?..»
Случевский

Стыдитесь говорить: нельзя! Взывайте: можно!
«На веки» — это смерть, а власть — «все до поры!»
Ведь непреложное так пусто и ничтожно,
Вне всякой .вольности и роскоши игры.

«Все может быть!» — И так быть всемогущ могу я,
«Нельзя не быть» — то для невольников закон.
Возможность берегу, в возможность убегу я,
Не вечен ни один заветный Рубикон.

Люблю я Истину, но также мило Мненье,
И вечность хороша, лишь если время есть,
Под каждым Мнением заложено Сомненье,
Как заповедный клад: то личной воли честь.