Стихи Марины Цветаевой

Три царя,
Три ларя
С ценными дарами.

Первый ларь —
Вся земля
С синими морями.

Ларь второй:
Весь в нем Ной,
Весь, с ковчегом-с-тварью.

Ну, а в том?
Что в третём?
Что в третём-то, Царь мой?

Царь дает,
— Свет мой свят!
Не понять что значит!

Царь — вперед,
Мать — назад,
А младенец плачет.

Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле,

А сединами — в звездах!
Вам, слышней камыша,
— Чуть зазыблется воздух —
Говорящим: ду — ша!

Только душу и спасшим
Из фамильных богатств,
Современникам старшим —
Вам, без равенств и братств,

Руку веры и дружбы,
Как кавказец — кувшин
С виноградным! — врагу же —
Две — протягивавшим!

Не Сиреной — сиренью
Заключенное в грот,
Поколенье — с пареньем!
С тяготением — oт

Земли, над землей, прочь от
И червя и зерна!
Поколенье — без почвы,
Но с такою — до дна,

Днища — узренной бездной,
Что из впалых орбит
Ликом девы любезной —
Как живая глядит.

Поколенье, где краше
Был — кто жарче страдал!
Поколенье! Я — ваша!
Продолженье зеркал.

Ваша — сутью и статью,
И почтеньем к уму,
И презрением к платью
Плоти — временному!

Вы — ребенку, поэтом
Обреченному быть,
Кроме звонкой монеты
Всё — внушившие — чтить:

Кроме бога Ваала!
Всех богов — всех времен — и племен…
Поколенью — с провалом —
Мой бессмертный поклон!

Вам, в одном небывалом
Умудрившимся — быть,
Вам, средь шумного бала
Так умевшим — любить!

До последнего часа
Обращенным к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе!

Возгласами звонкими
Полон экипаж.
Ах, когда же вынырнет
С белыми колонками
Старый домик наш!

В экипаже песенки,
(Каждый о своем!)
Вот аллея длинная,
А в конце у лесенки
Синий водоем.

«Тише вы, проказники!»
И творит кресты,
Плачет няня старая.
Ворота, как в праздники,
Настежь отперты.

Вышла за колонки я, —
Радостно до слез!
А вверху качаются
Юные и тонкие
Веточки берез.

Маяковскому

«В гробу, в обыкновенном тeмном костюме, в устойчивых, гpyбых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции».
(«Однодневная газета», 24 апреля 1920 г.)

В сапогах, подкованных железом,
В сапогах, в которых гору брал —
Никаким обходом ни объездом
Не доставшийся бы перевал —

Израсходованных до сиянья
За двадцатилетний перегон.
Гору пролетарского Синая,
На котором праводатель — он.

В сапогах — двустопная жилплощадь,
Чтоб не вмешивался жилотдел —
В сапогах, в которых, понаморщась,
Гору нес — и брал — и клял — и пел —

В сапогах и до и без отказу
По невспаханностям Октября,
В сапогах — почти что водолаза:
Пехотинца, чище ж говоря:

В сапогах великого похода,
На донбассовских, небось, гвоздях.
Гору горя своего народа
Стапятидесяти (Госиздат)

Миллионного… — В котором роде
Своего, когда который год:
«Ничего-де своего в заводе!»
Всех народов горя гору — вот.

Так вот в этих — про его Рольс-Ройсы
Говорок еще не приутих —
Мертвый пионерам крикнул: Стройся!
В сапогах — свидетельствующих.

Т. В. Чурилину

Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние…
Материнское мое благословение
Над тобой, мой жалобный
Вороненок.

Иссиня-черное, исчерна-
Синее твое оперение.
Жесткая, жадная, жаркая
Масть.

Было еще двое
Той же масти — черной молнией сгасли!—
Лермонтов, Бонапарт.

Выпустила я тебя в небо,
Лети себе, лети, болезный!
Смиренные, благословенные
Голуби реют серебряные,
Серебряные над тобой.

Никуда не уехали — ты да я —
Обернулись прорехами — все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны не по карману!

Нищеты вековечная сухомять!
Снова лето, как корку, всухую мять!
Обернулось нам море — мелью:
Наше лето — другие съели!

С жиру лопающиеся: жир — их «лоск»,
Что не только что масло едят, а мозг
Наш — в поэмах, в сонатах, в сводах:
Людоеды в парижских модах!

Нами — лакомящиеся: франк — за вход.
О, урод, как водой туалетной — рот
Сполоснувший — бессмертной песней!
Будьте прокляты вы — за весь мой

Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, —
Пятью пальцами — да от всех пяти
Чувств — на память о чувствах добрых —
Через все вам лицо — автограф!

Над черною пучиной водною —
Последний звон.
Лавиною простонародною
Низринут трон.

Волочится кровавым волоком
Пурпур царей.
Греми, греми, последний колокол
Русских церквей!

Кропите, слезные жемчужинки,
Трон и алтарь.
Крепитесь, верные содружники:
Церковь и царь!

Цари земные низвергаются.
— Царствие! — Будь!
От колокола содрогаются
Город и грудь.

Я берег покидал туманный Альбиона…
Батюшков.

«Я берег покидал туманный Альбиона»…
Божественная высь! — Божественная грусть!
Я вижу тусклых вод взволнованное лоно
И тусклый небосвод, знакомый наизусть.

И, прислоненного к вольнолюбивой мачте,
Укутанного в плащ — прекрасного, как сон —
Я вижу юношу. — О плачьте, девы, плачьте!
Плачь, мужественность! — Плачь, туманный Альбион!

Свершилось! — Он один меж небом и водою!
Вот школа для тебя, о, ненавистник школ!
И в роковую грудь, пронзенную звездою,
Царь роковых ветров врывается — Эол.

А рокот тусклых вод слагается в балладу
О том, как он погиб, звездою заклеймен…
Плачь, Юность! — Плачь, Любовь! — Плачь, Мир! —
Рыдай, Эллада!
Плачь, крошка Ада! — Плачь, туманный Альбион!

«Не расстанусь! — Конца нет!» И льнет, и льнет…
А в груди — нарастание
Грозных вод,
Нот… Надёжное: как таинство
Непреложное: рас — станемся!

«Подруга» Цветаевой

Зарисовка «Подруга» Марины Ивановны Цветаевой относится к лирике эмигрантского периода.

Стихотворение написано в октябре 1923 года. Поэтессе в тот момент исполнился 31 год, уже больше года назад вместе с дочерью она покинула революционную Россию, воссоединилась в Германии с мужем (он оказался в эмиграции несколькими годами ранее). Поселились они в уединенной сельской местности под Прагой, в Чехии. Живут бедно, С. Эфрон учится в университете и получает небольшую стипендию, издает журнал, периодически публикуется и М. Цветаева. В эти годы ей также удается завязать переписку с Б. Пастернаком. Среди немногочисленных знакомых семьи выделяется друг С. Эфрона – К. Родзевич. Он помогает Ариадне Эфрон с учебой, а еще с удовольствием сопровождает девочку и ее мать в длительных прогулках. Летом М. Цветаевой становится ясно, что этот человек для нее олицетворение «любви-радости, любви-силы». Ей казалось, что он – «настоящий, ни одной фальшивой ноты». Он привлек ее внимание и тем, что казался счастливым, уверенным в себе, в противовес многим опустошенным душой эмигрантам. Начинается тайный роман, вскоре тайна становится известна ее мужу, а после нескольких месяцев метаний отношения дают окончательную трещину. Как позднее объяснил К. Родзевич, он просто не смог соответствовать тому образу, который в нем видела М. Цветаева. Кроме того, оба испытывали понятное чувство вины перед С. Эфроном. Он начал ее избегать, а спустя какое-то время женился. Непроясненной осталась и тайна рождения сына поэтессы. Ходили слухи, что отцом его мог быть К. Родзевич. В жанровом отношении – любовная лирика, эскиз, зарисовка с ускользающей рифмовкой, с четкой расстановкой акцентов смыслов, экспрессивным синтаксисом. Интонация горячечная и трагическая. Название стихотворения имеет долгую историю в творчестве поэтессы. Так назывался цикл стихов, посвященных С. Парнок. В данном случае, видимо, поэтесса имеет в виду предчувствие, что останется только подругой для человека, которого любит. Ей не быть ему женой и даже возлюбленной. Первая строка открывается страстным, клятвенным шепотом: не расстанусь! Кажется, эти двое решили обмануть и время, и саму жизнь: конца нет! Однако в груди героини уже нарастает ощущение начала конца. Метафора «грозных вод» разрушает интимную камерность, придает масштабности. С «непреложным таинством» (церковное понятие) сравнивает она неотвратимость разлуки. В финале типичная для М. Цветаевой разбивка слова по слогам: рас — станемся. Прием морфемного членения подчеркивает интонацию, ритм и точнее соответствует рифме. Град восклицательных знаков, привычных для М. Цветаевой эффектных тире, лексические повторы, сравнение (как таинство).

Стихотворение «Подруга» М. Цветаевой – запечатленное в словах мгновенное прозрение будущего, исхода отношений.