Стихи Михаила Герасимова

Я не в разнеженной природе,
Среди расцветшей красоты,-
Под дымным небом на заводе
Ковал железные цветы.

Их не ласкало солнце юга
И не баюкал лунный свет —
Вагранок огненная вьюга
Звенящий обожгла букет.

Где гул моторов груб и грозен,
Где свист сирен, металла звон,
Я перезвоном медных сосен
Был очарован и влюблен.

Не в беспечальном хороводе —
В мозолях мощная ладонь,
Неугасимый на заводе
Горел под блузою огонь.

Вздувал я горн рабочим гневом
Коммунистической мечты
И, опьянен его напевом,
Ковал железные цветы.

Труба, как посох исполина
В его мозолистой руке,
Через моря, через долины
Он с ним шагает налегке.

Его шагов стальную силу
Ковали долгие вехе
Его порыв не угасала
Войны кровавая рука.

Рожденный под полярным кругом,
Могуч, лучист и закален,
Как водопад над вешним лугом,
Так он стремительно волен.

В пути великом многолик он,
И жезл в его руке — труба,
Его многоязыким кликом
Встречают пленники труда.

Трубой заводской искры сеет
В сердца рабочих в крестьян,
Мы знаем — пламя скоро взреет
Над далью чужеземных стран.

Разлей над миром свет рубина,
Подобно огневой реке.
Труба, как факел исполина,
В железном сжата кулаке.

Я вижу пламенные ризы,
В них дымный город облачен,
Он молниями сквозь пронизан.
Закован в орудийный звон.

Летят как демоны гранаты,
Весь город ими окрылен,
Их пляской здания об’яты
Скрипучий испускают стон.

Зияют жутко в крышах раны,
И ребра сломанных стропил.
Дома — как будто великаны,
На землю павшие без сил.

Горит и тает город мертвый,
Пустыни улиц — без людей.
Лишь сотни трупов распростерты
На красных плитах площадей.

Бушуют огненные волны,
Вздымаясь в ропоте глухом
На черный остов колокольни
С поникшим гальским петухом.

Мы все возьмем, мы все познаем,
Пронижем глубину до дна.
Как золотым цветущим маем
Душа весенняя пьяна!

Нет меры гордому дерзанью:
Мы — Вагнер, Винчи, Тициан.
Мы новому музею — зданью
Воздвигнем купол, как Монблан.

В кристаллах мрамора Анжело,
И все, чем дивен был Парнас,
Не то ли творческое пело,
Что током пробегает в нас?

Воспитывали орхидеи,
Качали колыбели роз,—
Не мы ли были в Иудее,
Когда любви учил Христос?

Мы клали камни Парфенона
И исполинских пирамид,
Всех сфинксов, храмов, пантеонов
Звенящий высекли гранит.

Не нам ли на горе Синая,
В неопалимой купине,
Как солнце, красный стяг, сияя,
Явился в буре и огне?

Мы все возьмем, мы все познаем,
Пронижем неба бирюзу.
Как сладко пить цветущим маем
Животворящую грозу!

Вся — жизнь,
Вся — в бронзовом загаре,
Вся — смехоструйный хоровод,
С игрою глаз призывно-карих,
К нам поступила на завод.

Тебе, как маю, были рады
И пением твоим пьяны,
Но вот чугунные снаряды
Твоей рукой заряжены.

Валов, ремней гудящих струны
Напевы грозные поют,
А там возлюбленных и юных
Твои гранаты бьют и бьют.

Нет, я не мыслю, не поверю,
Чтоб ты переменилась вдруг
И чтоб была служеньем зверю
Дрожь этих стебельковых рук.

Ты, как и мы, сжимаешь крылья
И скорбные свои глаза,
Пороховой покрылась пылью
Их огневая бирюза.

Была цветком над росной далью,
Окроплена степной пыльцой,
Теперь — овьюженное сталью
Сгорает скорбное лицо.

Мимозой золотой апреля
Ты расцвела в ветвях стропил,
Но лепестки твои истлели
В железном зареве горнил.

Согбенный каждый был, кургузый,
В заводском склепе погребен,—
Сорвал вдруг саван синей блузы,
Воскрес и к солнцу устремлен.
Летим по солнечному следу
В недосягаемый эфир,
Пропеллер нашу пел победу,
Взрезая зорь зовущий мир.
Машиной гордою, железной
Пересекали вихрь орбит,
Узор пронизывали звездный,
Где каждый атом с солнцем слит.
Летим под благовест мотора,
Сверкает неба бирюза,
Всю величавость, все просторы
Познали пленные глаза.
Победный марш нам звезды пели,
Каскадом свет, смеясь, взвихрил,
А души — солнцем пламенели
Под сочный свист железных крыл.

Туман взлохматил гати,
Летят на юг грачи.
Топор — упорный дятел —
И день и ночь стучит.

Туман густой и синий
Прильнул к моим плечам,
Захрусталился иней
По влажным кирпичам.

Застеклянились лужи,
И кружит ветер сор.
Колючий север стужей
Засеребрил забор.

Печальным угасаньем
Хрустальный день звенит,
Холодное касанье
Мне пальцы леденит.

Я новый и не прежний,
В моей крови пожар…
— Живей строгай, прилежней,
Эй, плотник и столяр!

Чтоб сквозь буран услышал
Про наш порыв весь мир,
Ты, кровельщик, по крыше
Смелее бей, греми.

Пусть сыплют снежным пухом
Пустые небеса,
Взнесем единым духом
Мы в высоту леса.

Чтобы закончить зданье,
Пурги не слышать стон,
Могу согреть дыханьем
Я стынущий бетон.

Чтоб кирпичи не зябли,
Не лопалось стекло,
Могу отдать по каплям
Телесное тепло.

Постройка вся огнями,
Сиянием зари,
Предзимними ночами
Созвездием горит.

Когда в душе все сновиденья
Куда — то отлетают вдруг,
Тебе внезапные моленья
Я приношу, далекий друг.

Я покидаю город звонкий,
Иду в простор немых полей,
Где образ призрачный и тонкий
Подруги плачущей моей.

Там влажною от слез щекою
Ласкаю белую кору
И прядь зеленую беру
Своею грубою рукою.

Вздрогнув весь от сладкой боли,
Молитву странную шепча,
Когда погаснет в дальнем поле
Зари венчальная свеча.

А ты затихнешь, как живая,
Немую грусть мою поймешь
И, ветку нежно нагибая,
Слезу ненужную смахнешь.

Работы нет, брожу бродягой
По терниям чужой земли.
А сердце колючей бодягой
В шоссейной кружится пыли.

Живое тело голод гложет,
Бьет ливень ледяной клюкой,
У замкнутых ворот прохожий
Стою с протянутой рукой.

Иду тропами неизменными,
Песок прибрежный прилипает,
Лишь море лепестками пенными
Мои лохмотья осыпает.

За гроздью винограда вором
Лезу на чужие зады,
А тут без терний и заборов
Мои раскинулись сады.

Стихов пылающих мимозами.
Серебряным звоном миндаля,
И ритмов скачущими козами
Мои усеяны поля.

Ищу ночами, в дни туманные
Какой-то небывалый клад,
А тут потоки караванные —
Богатства от моих палат.

Иду в столицы и селения,
Качаюсь в каменной волне,
И слышу золотые пения
Сокровищ, спрятанных во мне.

В плесканьи зорь н крыльях птицы,
В лепете павилик,
Ищу железные странном
Никем не зарожденных книг.

В сады железа и гранита,
В аллеи каменных домов
Пришел я, веснами обвитый,
На зов торжественных гудков.

Я раздружился с ветром воли,
Забыл безудержный размах,
И ширину родных раздолий,
И землю мягкую в цветах.

Я променял на камень жесткий
Шелка баюкающих трав,
Я полюбил цветные блестки
И шумы уличных забав.

Захвачен в быстрые потоки,
Я стал душе своей чужей,
И стали мне как сон далекий
Былые дни среди полей.

Я — не нежный, не тепличный,
Не надо меня ласкать.
Родила на заводе зычном
Меня под машиною мать.

Пламень жгучий, хлесткий
Надо мной свисал,
Я электрическую соек;
Губами жадно присосал.

В стальной колыбели качался,
Баюкал бодрый гудок.
У ног загорелых плескался
Неугасающий грудок.

Динамо, как волк над люлькой,
Скалил огненный клык,
Металл расплавленный булькал,
Клубился вой и рык.

Заматерелая ругань
Шестерен и валов-
В них звучал мне голос друга
И материнский зов.

Только люди в синем сыном звали,
Я запомнил навеки ласковый лик,
Смеясь, игрушки давали:
Цилиндры, шатун, маховик.

Когда подрос и с тачкой
Мог один гулять,
Дали ружье, патронов пачку —
И пошли с баррикад стрелять.

Я — не тепличный, не хрупкий,
Опален пороховым огнем,
Борьбы горящие кубки
Хлебнул октябрьским днем.

1

Железным дуновеньем,
Осень,
Ты тронула багряный лес
И металлическую просинь
Как бы шлифованных небес.
Блистают паутинки тонко —
Бесчисленные провода,
А жнивья
Под ногою звонко
Похрустывают,
Как слюда.
Расплавленною медью пышет
От листопадных струй ручей.
Как тучи дыма,
Выше,
Выше,
Клубятся табуны грачей,
С прощальным,
Перелетным пеньем
Летят в далекую страну.
Сентябрь
Железным дуновеньем,
Дыханьем севера спугнул.
В деревья огненные струй
Украдкой осень пролила
И, бодрым холодком волнуя,
Румянцем на щеках цвела.
Сочатся рыжею рудою
Кусты,
Леса
И просинь вод,
И вся природа предо мною —
Металлургический завод.

2

Немой покой на нивах сжатых.
С опушек рдяных
И рябых,
Воинственные,
В медных латах
Шагнули грозные дубы.
Вздыбились
Словно перед боем
Их копья
В пустоту небес,
Они мучительным конвоем
Печальный окружили лес.
Над арестованной толпою
Деревьев
И кустов нагих
Вороньи тучи
С бранью злою
Кружились —
Жадные враги.
Истерзанные,
В путь далекий
Брели под всхлипы,
Листьев стон.
Сочились там кровоподтеки
И клочья красные знамен.
Прощально небо голубело,
Когда вели их из тюрьмы
К неумолимому расстрелу
Картечью снежною зимы.