Стихи Николая Дмитриева

Я знаю, что такое строй,
Перловый суп из мятой миски,
Ночлег бездомный, плац сырой,
И тьма в глазах, и выстрел близкий.

Опять бесчинствует зима,
Смерзаются душа и тело,
Но здесь гражданственность сама
Тобой командует умело.

Бегу. Наполнил ветром грудь,
А командир на слово краток.
Мне дотянуть бы как-нибудь
До молодых его лопаток!

Мне б от сержанта не отстать,
Не уступить усталым нервам.
Я в армии. Мне двадцать пять.
Отцовский возраст в сорок первом.

Если чудом наткнутся
На эти вот строки
Через тысячу лет
И понять захотят, –
Столько будет чужим
Для сограждан далеких,
Кроме этого:
Осень, заря, листопад.

Грош цена нашим всем
Скороспелым прозреньям,
Нам потомков своих
Не узнать никогда,
Но уйду я из жизни
С большим подозреньем:
Что поймут: счастье, слезы,
Разлука, беда.

Много нас у земли,
Нам отпущено мало,
Чтоб великою тенью
Века перейти,
Но средь всякой муры
Есть в строке слово «мама»,
Прочитай – и о маме
Своей погрусти.

Друг далекий! В беседе
Прикрыли б мы веки, –
Нам друг друга понять,
Пониманьем – согреть,
Потому – и в твоем
Ослепительном веке
Будет роща грустить,
Будет мама стареть.

Ты жила на пенсию такую,
Но писала: «Ничего, кукую.
Куры пролезают в городьбе».
И ушла в немыслимые дали.
Мне сегодня, мама, деньги дали
За стихи о доме, о тебе.

Яркие бумажки протянули,
Словно бы осину тряханули
И листву советуют сгрести.
За стихи о тёмном, бедном доме!

Ох и жжёт листва мои ладони!
Ну куда, куда её нести?

Если мать припозднялась, бывало, –
Поднимал я отчаянный вой,
И сестра меня спать отсылала:
– Вот проснёшься – а мама с тобой.

Просыпался я – так и случалось,
Прядка маминых мягких волос
Над щекой моей сонной качалась,
Над потёками высохших слёз.

…Потоптал я дороги земные,
Поплескался в озерах-морях,
Вспоминаю и дни золотые,
И года, обращённые в прах.

В череде благодати и скотства
Развлекала меня суета,
А теперь – ощущенье сиротства.
Даже странно. В такие лета!

Это знак подаётся о встрече,
Это мать. Ну конечно, она.
И мне стало готовиться легче
К колыбели последнего сна.

Это мне утешением будет
На обрыве дороги земной.
Смертный сон истомит и остудит,
Но проснусь я – а мама со мной.

Усталое сердце твоё замолчало,
Но дом ты поставил, отец.
И это подворье не кол и мочало,
Не просто конёк и венец.

Углы не кропили, порог не святили,
Но, нежить и нечисть круша,
Здесь тихо сияет, как вечный светильник,
Твоя фронтовая душа.

Спасибо за поскрип сухой половички,
За смутную в сумерках печь,
Где слово от слова, как спичку от спички,
Ломая, пытаюсь зажечь.

Поднимется крыша, раздвинутся стены,
Чердак облюбует звезда.
И впустит изба перелески и степи,
И отсвет войны и труда.

Оставить бы людям, простым и весёлым,
Заветную песню свою,
Как нужное что-то, как дом у просёлка
В сосновом отцовском краю.

Случайный выстрел в перелеске.
Порхнул дымок – и все дела.
По винтовой пройдя нарезке,
В пространство пуля поплыла.

Куда, латунная скотина!
Во имя сына и отца…
Её ловила паутина
И заступали деревца.

Она вращалась, поспешала,
Хотя не ведала куда,
И лоб горячий остужала,
Кивая ветру иногда.

Так ожидались ею сладко
Не зыбкий стрельбищный песок,
А хоть бы чья-нибудь лопатка,
И хоть бы чей-нибудь висок.

Скорее: птица ли, ребёнок,
Ах, все равно: солдат иль мать, –
Ведь с металлических пелёнок
Её учили убивать.

Её готовили умело
И путь рассчитывали так,
Чтоб непременно чьё-то тело
В себе услышало сквозняк.

Но чаща позади осталась,
И луг, и стадо, и пастух,
И вот уж резвой не казалась
В соседстве ласточек и мух.

Она в пригорок ткнулась тупо,
Не встретив ни висков, ни шей,
И так ей странно, так ей глупо
Среди листвы и мурашей.

А солнце вжалось в травный лепет,
В туманы спрятало чело,
Поскольку этих штук нелепей
Не освещало ничего.

Это бывает часто:
Старый и малый дружат.
Что их соединяет?
Вижу, они с утра
До ночи неразлучны.
Малому старый нужен:
Он как залог – округа
Так же добра и мудра.

Старого годы горбят,
Хочет или не хочет,
Мир его словно вылинял
И продолжает линять.
Старому малый нужен
Как голубой звоночек,
Вечно напоминающий:
Миру не умирать.

Ноги у них обоих
Слабы и непослушны,
Глаза у них у обоих
Выцветшей синевы.
Детство и старость дружат,
Им не бывает скучно
В гостях у шмелей сердитых.
Ласточек и травы.

Дома опять уборка,
Дома их ждут не очень.
За руки взявшись, уходят
В поле смотреть сенцо.

…Движется в древних липах,
По юному клеверочку
Великой цепочки жизни
Несомкнутое кольцо.

Помню сонную позолоту
Володимирского села,
Помню бабушкину заботу
И, зарёванного, себя.

От обиды коленки ныли –
Пылью бросил в меня мой друг,
И набрал я ответной пыли,
Но – меняется всё вокруг.

Как назло, подоспело стадо,
Сердце будущей мести радо:
«Ну-ка, бабушка, отпусти!» –
«Сколь пылинок, внучок, в горсти?
Ты сочти и, коль будет надо,
Столько раз ты людей прости…»

Если жаждой сведёт тебе губы –
Вдруг покажется, чащей храним,
Родничок, опоясанный срубом,
И берестяный ковшик над ним.

Пробираясь по кладям над бродом,
Умиляться не вздумаешь ты —
Это делалось нашим народом
Неприметно и без суеты.

То добра незаметные корни,
А не стебли, что празднично прут,
Иногда он как будто укор мне,
Бескорыстный застенчивый труд.

…Режу ковшик руками моими,
Невеликий – хотя б на глоток,
Не трудясь обозначивать имя,
Чтобы он прохудиться не мог.

В тиши одинокой и в праздничном гуде,
В моей деревеньке и в звонкой столице
Меня окружают хорошие люди,
Мне светят родные, знакомые лица.

Я в них отразился – и, значит, не страшно
Подумать о том, что со мной еще будет,
И пусть я когда-нибудь стану вчерашним –
Меня окружают хорошие люди.

Давненько я понял – неласкова вечность
К созданиям хрупким из боли и крови,
Но есть мне опора – любовь человечья,
И здесь ничего мне не надобно, кроме

Как в ваших глазах навсегда отразиться
И, если удастся, добавить в них света,
Вы, столько тревог отводящие лица,
Давно отразившие жизнь и планету.

Голос чибиса жалобно-тонок,
И ему откликается сад.
Я подумал, что это котёнок,
И бегу на болото спасать.

Лет шести, исцарапанный, цепкий,
Излучая застенчивый свет,
Я принёс занемогшей соседке
Чудодейственный липовый цвет.

И сестрёнке сквозь галочьи крики,
Через хлипкую гать и жнивьё
Притащил я стакан земляники
В день рождения бедный её.

А потом были к сердцу оббиты
Все пороги, и ночью слепой
Собираются чьи-то обиды
У крыльца молчаливой толпой.

Помню мамы прозрачную руку,
На лице неземную печать
И мою запоздалую муку,
О которой уместней молчать.

Это было, и здесь, в настоящем
Не спасут ни дела, ни слова,
И поэтому чаще и чаще
На ладонях моя голова.

…Вы судьбы бестолковую повесть,
Где в страницах мятеж и раздор,
Прочитаете, Память и Совесть,
И объявите свой приговор.

…Встать! Идут мои судьи бесшумно,
Пусть меня не оставят в беде
Земляники стакан, тетя Шура
И котёнок в болотной воде.

Храм возводится, нищих плодя.
Положили кирпич – застрелился
Офицер молодой, не найдя
Ни буханки в семью – как ни бился.

Кто-то сытый, из новых, из этих,
– Возрождается Русь! – говорит.
Купол краденым золотом светит,
Словно шапка на воре горит.

Но, конечно, святыней он станет,
Средоточием вечной любви –
Новый век, встрепенувшись, вспомянет
Тот замес на слезах и крови.