За селом синел далекий лес 0 (0)

За селом синел далекий лес.
Рожь качалась, колос созревал.
Молодой буденновский боец
у межи девчонку целовал.
Был у парня залихватский чуб,
на губе мальчишеский пушок.
Звал горнист. Но парню хорошо,
и девчонке этот парень люб.
Целовал он в жизни первый раз.
В поле — синь да рожь со всех сторон.
Он ушел… И полем через час
поскакал в атаку эскадрон.
Полушалок от росы промок.
У девчонки в горле слез комок.
Парень пулей срезан наповал.
Рожь качалась, колос созревал…
Шли года.
Подумай над строкой,
незнакомый друг мой дорогой.
Может быть, тебе семнадцать лет
и в стране тебя счастливей нет.
Светят звезды, город сном повит,
ты влюблен, ты обо всем забыл,
а быть может, счастлив ты в любви
потому, что он недолюбил.

Высота 0 (0)

Какого мненья о себе
прославленный Казбек?
Высокомерен ли Эльбрус?
Судить я не берусь.
Когда они туманы пьют
из звездного ковша,
вдруг прозревая, жизнь свою
читают не спеша.
Холодной вечности сродни
стоят, и суть проста:
такими не были б они
без горного хребта,
когда бы их не поднял он
под купол голубой,
раздвинув смутный горизонт,
не подпирая собой… .
Понять ли самому хребту,
как в смысл ни погружен,
вершин (своих же) высоту,
где воздух разрежён,
где холоду искриться днем,
где ночью спать звезде,
что судят на земле о нем
по этой высоте.

Соседка 0 (0)

Я да соседка за стеной,
во всей квартире — только двое,
а ветер в поздний час ночной
то вдруг засвищет, то завоет.
Вот в комнате моей, вздохнув,
он ищет в темноте опору,
он ходит, двери распахнув,
по кухне и по коридору,
он звонкую посуду бьет
и створкой хлопает, задорен.
Соседка, слышу я, встает,
в испуге голос подает,—
и вот — мы оба в коридоре.
И я не знаю (все жилье
насквозь пробрало сквозняками),
как руки теплые ее
с моими встретились руками.
В продутой ветром темноте
она легка, полуодета.
Где дверь на кухню? Створка где?
Стоим, не зажигая света.
А ветер, северный, седой,
шумит, свистит в подзвездном мире,
и мы с соседкой молодой
в такую ночь одни в квартире.

Курсанты 0 (0)

Еланин

Скрипит под каблуками снег.
Мороз. Еланин до полночи
у склада ходит и бормочет
стихи. С луной наедине.
Он чувствует губами слово.
Синеют тени на плацу.
Луна глядит на часового,
они стоят лицом к лицу.

Степями выдан город
морозам и ветрам.
Горячим чаем, спором,
не конченным вчера,
курсантской звякнув шпорой,
приходят вечера.
И ночи, снегом тронув
деревья под окном,
приходят в эскадроны
коротким крепким сном.
Сутулится дневальный,
с дремотой совладав.
И мерзнет в умывальниках
вчерашняя вода.
И город мерзнет.
На «буржуйках»
тоскуют чайники в домах.
Слетают бледные чешуйки
с сыпнотифозных.
В сапогах,
в шинели длинной,
в ранний вечер,
сквозь соляной пурги дымок,
возле домов, где след картечи,
спешит Еланин на кружок.
Пурга в белесом полумраке,
свистя в щелях, в окне,
метет
снежок в тифозные бараки,
в казармы, где-то ставней бьет…

И вот кружок.
Как восклицанье,
поэтам внемля свысока,
парят над лысины сияньем
три вдохновенных волоска.
Они — престиж и обаянье
руководителя кружка.
Табачный дым закис от спора…
Еланин встал, и тонко шпора,
как льдинка, тенькнула…
Хорей звучит все тверже, все смелей.
«…Вышли за город без песни,
коней рысью разогрев.
В небе брошены созвездья,
как уздечки в серебре.
Эскадрон за командиром
на рыси равняет шаг.
От копыт, от тонких льдинок
синий дым да звон в ушах».
Быть может, это, как хотите,
всего набросок и пустяк,
но стер слезу руководитель,
как похвалы особый знак.

Выпуск

Сегодня все слилось в одно:
и смех, и ветки проливные,
и это небо из окна,
и папиросы выпускные,
и запах кожи и сукна.
В ремнях,
в кавалерийских бриджах
стоят в строю выпускники,
и вид их празднично спокоен…
Лишь стоптанные сапоги
глядят уныло из-под коек.

Вчера краскомы их сменили
на хром, в котором, словно лед,
тускнеют отраженьем шпоры,
на довоенный хром, который
еще немного пальцы жмет,
наполнив скрипом коридоры.

Еще горят следы войны,
еще сквозь пыль и гром тачанок
махновский свист летит в ночи,
и скачут в глубь Узбекистана
на мелких конях басмачи.
И через день, через неделю
(к стоянкам чайники готовь)
уж всем трястись в теплушках тесных,
где грусть солдатская, и песня,
и мимолетная любовь.

Вчера весь вечер во дворе
бродил Еланин у ограды.
Был двор снежком припорошен.
Стихотворение в тетради
набросано карандашом.
«Садитесь, краскомы, поближе,
о дружбе поговорим.
Темно-синие бриджи
прошиты кантом зари.
Из дней этих трудных
мной
не будет ничто позабыто.
По-прежнему в шар земной
мой конь будет бить копытом.

Республика путь нам укажет
сквозь ветер, сквозь дым, сквозь года…
Курсантскую молодость нашу
нам не забыть никогда».

Тебе 0 (0)

Две липы у окна.
Они родились вместе
под теплым ветерком,
и подымались вместе,
и старятся рядком —
и счастливы они!
Но разве знают липы,
как счастьем дорожить!
Скажи, ну как могли бы
мы друг без друга жить?
И в прошлое порой
мне страшно оглянуться:
росла ты далеко —
и в жизни так легко
могли мы разминуться.

Это имя 0 (0)

На самый далекий остров,
на край любого материка —
сегодня дорога недалека.
О, если бы так же просто
слетать и в будущие века!
Туда, где мысль побывала,
туда, по ее следам,—
к неведомым перевалам.
Хоть раз побывать бы там:
в тех самых далеких, далеких
в самых туманных веках
с одним чемоданчиком легким
да с пылью на сапогах.
Я знаю, там все иное:
наверное, даже трава,
и светлое небо ночное,
пожалуй, узнал бы едва.
И, слушая возгласы, речи,
ни слова понять бы не смог
и молча, сутуля плечи,
ходил бы в толпе одинок.
Ходил бы, мрачнел от томленья
тем людям безвестный чудак.
И вдруг долетело бы: «Ленин!»
А это было бы так!
Я вздрогнул бы, это имя
услышав за далью веков,
и стало бы, как со своими,
мне с теми людьми легко.

У моря 0 (0)

Знаю я, как волны с камнем спорят.
Меж сырых голубоватых скал
повстречал я девушку у моря.
— Хорошо здесь!- только и сказал.

Долго мы на берегу стояли.
Под вечер она опять пришла.
Круглобокий колыхался ялик,
на песке лежали три весла.

И легко нам было в разговоре,
слов особенных я не искал.
Смуглые, забрызганные морем,
маленькие руки целовал,

И сегодня — нет ее милее,
так же все ладонь ее тепла.
Пусть твердят, что и моря мелеют,
я не верю, чтоб любовь прошла.

Себя не видят синие просторы 0 (0)

Себя не видят синие просторы,
И, в вечном холоде светлы, чисты,
Себя не видят снеговые горы,
Цветок своей не видит красоты.

И сладко знать, идешь ли ты лесами,
Спускаешься ли горною тропой:
Твоими ненасытными глазами
Природа восхищается собой.

Ключ 0 (0)

Где к скалам жмутся тени,
как овцы от жары,
он вырвался, весь в пене,
из каменной горы.
Бежит — дитя природы —
студеный ключ в сады,
в поля и огороды,
и сладок звук воды.
Спроси туркмена: так ли?
Чтоб знал удачу труд,
глубокий ключ до капли
в колхозах разберут.
Ячмень, поспевший к сроку,
колышется, усат,
и тень через дорогу
кладет широкий сад.
Земля жаре не рада,
суха и горяча,
но в гроздьях винограда
есть холодок ключа.
Ничто не помешает,
дорога далека:
он путь свой продолжает
в прожилках стебелька.

Зрение 0 (0)

1

Известно не только якутам,
откуда зима идёт.
В метели, в бураны укутан
Памир у звездных ворот.
На дальней какой-то планете,
где вряд ли гадают о нас,
и там по-земному ветер
снежком обдувает наст.

2

Немыслимым было когда-то
увидеть незримого лик.
Ничтожней ничтожного атом
и, как мирозданье, велик.
Все зорче становится зренье.
Когда-нибудь лягут следы
от капли на ветке сирени
до самой туманной звезды.

В то далекое загляни-ка 0 (0)

В то далекое загляни-ка.
Там зверей и птиц голоса.
Земляникой да костяникой
в Зауралье полны леса.

Дружной стайкой идут ребята.
Рдеют ягоды в туеске.
Отпечатаны лунки пяток
между соснами на песке.

Семилетним да восьмилетним
нет и дела еще до забот.
Не бойчее других, не приметней,
в этой стайке парнишка идет…

В то далекое загляни-ка.
Вьется тропка, лесная гать.
Он с винтовкой в руках и с книгой —
людям счастье идет искать.

С добрым сердцем, открытым взглядом
он идет и идет сквозь года.
Рядом смерть проходила. И рядом
пострашней проходила беда…

Вспомнит это — и сердце стынет.
Пусть невзгоды встречал не один,
нелегко он пришел к вершине
неподкупных своих седин.

Ты порой целуешь ту, порою эту 0 (0)

Ты порой целуешь ту, порою — эту
В папиросном голубом дыму.
Может быть, в упрёках толку нету,
Да читать мораль и не к лицу поэту,
Только страшно стариться тому,
Кто любовь, как мелкую монету,
Раздавал, не зная сам кому.

Овес 0 (0)

От ночной росы,
от холодных звезд
в холодцом поту
проснулся овес.

Прозрачные
утренние небеса
коснулись
шершавых бровей
овса.

Ему с кукурузой дружить
и к пшенице
белокурым чубом
клониться.

Пускай он ростом
с ними
не вровень,
он налит силой,
он дышит здоровьем.

Он ходит под ветром,
взъерошен, белес —
с глазами детскими
Геркулес.

Недаром к нему,
чтоб задор не погас,
тянется лошадка моя
Пегас.

Свет звезды 0 (0)

Вечерний свет звезды
мерцает в вышине;
задумались сады,
и стало грустно мне.

Он здесь, в моем окне,
звезды далекой свет,
хотя бежал ко мне
сто сорок тысяч лет.

А вам езды-то час,
и долго ли собраться!
А нет чтоб догадаться
приехать вот сейчас.

Павшим 5 (3)

Весь под ногами шар земной.
Живу. Дышу. Пою.
Но в памяти всегда со мной
погибшие в бою.

Пусть всех имен не назову,
нет кровнее родни.
Не потому ли я живу,
что умерли они?

Была б кощунственной моя
тоскливая строка
о том, что вот старею я,
что, может, смерть близка.

Я мог давно не жить уже:
в бою, под свист и вой,
мог пасть в соленом Сиваше
иль где-то под Уфой.

Но там упал ровесник мой.
Когда б не он, как знать,
вернулся ли бы я домой
обнять старуху мать.

Кулацкий выстрел, ослепив,
жизнь погасил бы враз,
но был не я убит в степи,
где обелиск сейчас.

На подвиг вновь звала страна.
Солдатский путь далек.
Изрыли бомбы дочерна
обочины дорог.

Я сам воочью смерть видал.
Шел от воронок дым;
горячим запахом металл
запомнился живым.

Но все ж у многих на войне
был тяжелее путь,
и Черняховскому — не мне —
пробил осколок грудь.

Не я — в крови, полуживой,
растерзан и раздет,-
молчал на пытках Кошевой
в свои шестнадцать лет.

Пусть всех имен не назову,
нет кровнее родни.
Не потому ли я живу,
что умерли они?

Чем им обязан — знаю я.
И пусть не только стих,
достойна будет жизнь моя
солдатской смерти их.