Стихи Василия Князева

— Долой прогнивший, затхлый мрак!
Лишь новые порядки,
При коих счастлив будет всяк…
Не те!.. не те!.. молчи, дурак!
Не те даешь перчатки!..

— Мы, господа, имеем честь
Быть центром возрожденья!
Корабль народный к счастью весть…
Иван, цилиндр!.. тут, право, есть
И честь и наслажденье!

— На этом кончу я… Итак —
Ура-а! да канут в Лету
Прогнивший строй, прогнивший мрак…
Пальто!.. не то!.. молчи, дурак!
Вели подать карету!..

Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами,
Никогда, никогда,
Никогда! никогда!
Коммунары не будут рабами.

Все в свободной стране
Предоставлено мне,
Сыну фабрик и вольного луга;
За свободу свою
Кровь до капли пролью,
Оторвусь и от книг и от плуга!

Пусть британцев орда
Снаряжает суда,
Угрожая Руси кандалами,-
Никогда, никогда,
Никогда! никогда!
Коммунары не будут рабами.

Славен красный наш род,
Жив свободный народ,-
Все идут под знамена Коммуны.
Гей, враги у ворот!
Коммунары — вперед!
Не страшны нам лихие буруны.

Враг силен? Не беда!
Пропадет без следа,
Коли жаждет господства над нами,
Никогда, никогда,
Никогда! никогда!
Коммунары не будут рабами!

Коль не хватит солдат,
Станут девушки в ряд,
Будут дети и жены бороться,
Всяк солдат-рядовой,
Сын семьи трудовой —
Все, в ком сердце мятежное бьется!

Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами,-
Никогда, никогда,
Никогда! никогда!
Коммунары не будут рабами!!!

Похотлив и сален,
Идеалы спален
Восхваляет нам
На всю Русь гремящий
Господин Смердящий,
Развращенный Хам!

«Упивайтесь смело
Вешним хмелем тела;
Стыд — пустой мираж!»
Что за мысли! Браво!
Честь тебе и слава,
Просветитель наш!

Щеголял ты прежде
В нищенской одежде,
Развлекал трактир,
А теперь ты — гений!
И твоих «творений»
Жаждет «целый мир»!

Но… «творенья» эти
Ведь прочтут и дети…
Ах, какой пассаж!..
М-да, досадно, право!..
Честь тебе и слава,
Просветитель наш!

Старик-Морозко белым газом
Окутал белый Петроград,
И, словно в сказке, скрылись разом
Массивы городских громад.

Окутанный молочной дымкой,
Безостановочно звоня,
Трамвай, под шапкой-невидимкой,
Пронесся около меня.

Пронзая сумрак белой ночи
Сверканьем глаза своего,
Мотор промчался что есть мочи,
Возникнувши из ничего,

И потонул, исчез нежданно,
Молочной поглощенный мглой.
Крича пронзительно и странно —
Как бы от боли огневой.

Что шаг — сюрприз. Во мгле белесной
Висит кровавое окно.
Какою силою чудесной
Живет без здания оно?

На высоте пятиэтажной
Сверкает, распыляя мрак…
Кто он, крылатый и отважный,
Зажегший в воздухе маяк?

Откуда-то из переулка
Несется пенье запасных.
Как оглушительно и гулко
Звучит оно средь стен немых!

А справа — тоже шум и пенье.
Глазами пронизая мрак,
В шинелях серых привиденья
Тяжелый отбивают шаг.

Кой толк в ханжах и рёвах?
Бежав от их идей,
Приветствую я новых,
Сегодняшних людей!
Пускай скрипит святоша:
«Одумайся, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу размах!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, трах, та-ра-ра-рах!

Что жизнь? Одно мгновенье!
Что смерть? Желанный сон!
Во имя дерзновенья,-
Долой ярмо кальсон!
Пускай скрипит святоша:
«Простудишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу игра!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, дзынь-та-ра-ра-ра!

Дрожать над идеалом,
Награды ждать века?
Э! Лучше одеялом
Укутаем бока!
Пускай скрипит святоша:
«Обленишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу размах!
Ах ты, моя калоша!…..
Ах, трах, та-ра-ра-рах!

Зернистою икрою
Покрыв румяный блин,
С улыбкою открою
Отверстие в овин.
Пускай скрипит святоша:
«Подавишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу игра!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, дзынь-та-ра-ра-ра!
Ура-а-а!

Молниеносен и жесток,
Как бич в руках ковбоя,
Он будет эхом, наш «Свисток»,
Ревущего прибоя.
Пусть Робость жмется по углам,
Пусть Трусость хнычет… Стыд и срам!
Вперед с веселым свистом!
Рази, наш бич! И первый шрам —
Почтенным октябристам!

За что? За добрые дела!
За ложь! За лиходейство!
За робкий лай из-за угла
И громкое лакейство!

За что? За то! За галуны
Поношенной ливреи!
За гибкость шеи и спины!
За то, что Руси не нужны
Природные лакеи!

Тили-тили-тили-бомм!
Били, били стены лбом;
Били так, и били эдак,
И решили напоследок:
«Кто не хочет быть рабом
(Бим-бам-бом!),
Кто не хочет быть рабом —
Пробивай дорогу лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-тили!
Стены лбами колотили,
Кулаками молотили —
Запретили!
(Бим-бам-бом!)
Много шуму, много пыли!
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Упирайся в книги лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-бомм!
Упирались в книги лбом!
В пыльном хламе библи_о_тек
Ждал несчастный идиотик:
Вот, мол, вот! —
Отращу себе животик…
Вот, мол, вот! —
Под эгидой мудрой власти
Позабуду все напасти;
Перестану быть рабом.
Бим-бам-бом!
Бим-бам-бом!

Тили-тили-тили-тили!
Ждали, ели, спали, пили;
Мозг и сердце притупили,
Но вопили
(Бим-бам-бом!):
«Мы погрязли в грязном иле!»
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Постучись к Форелю лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-бомм!
Снова били в книгу лбом!
Били так, и били эдак
И решили напоследок
(Бим-бам-бом!):
«Как привольно жил наш предок!»
(Бим-бам-бом!)
«Вольной воли не калеча,
Собирался он на вече.
Да уж… видно — не про нас
Дедов квас!..»
Мда-с!

Блещут ярко, ослепляя очи,
Золотые купола на храмах,
Молят ламы бога дни и ночи,
Перед ним лампады возжигая.
И, свершая таинство обряда,
Сыплют рис ив раковины трубят,
Выделяясь нищетой наряда
Среди общей пестроты и блеска.
Много злата, камней самоцветных,
Тканей, шкур, медовых сот и хлеба
Прячут ламы в тайниках заветных.
За стеной высокой монастырской.
Неустанно копят, точно пчелы,
Отнимая от земли для неба
То, что в год голодный и тяжелый
Так нужно голодному Тибету.

Ой, смотрите, берегитесь, ламы:
Словно туча, грозен Шакья-Тубба!
Распахните тайники и храмы,
Ревом гонга долы созывая:
«К нам! Сюда! Здесь золота — без счета!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но… увы: ни звука за стеною.
А литые, медные ворота,
Как всегда, — на пятерном затворе.

Промчится вихрь с неслыханною силой…
Сиротка мальчик спросит мать свою:
«Скажи, родная, где отец мой милый?»
И сыну мать, склонившись над могилой,
Ответит гордо:
«Пал в святом бою!
Он призван был в дни черной непогоды,
Когда враги душили край родной,
Грозя залить кровавою волной
Светильники у алтарей свободы.
На их удар ответил он ударом
И пал, от братьев отводя беду…
Отец твой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году!»

Привет и ласку ото всех встречая,
Сын коммунара спросит мать свою:
«Не понимаю. Объясни, родная:
Я — мал и слаб: за что мне честь такая
В родном краю?»
И мать ответит маленькому сыну:
«К тебе горят любовию сердца
За крестный подвиг твоего отца,
Погибшего в тяжелую годину.
Стонала Русь под вражеским ударом,
Грозила смерть свободному труду…
Отец твой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году!»

— «Но почему мы не в каморке тесной,
А во дворце живем с тобой?.. Взгляни —
Какой простор! какой уют чудесный!
За что был отдан бедноте окрестной
Дворец царей? Родная, объясни».
И мать ответит, мальчика лаская:
«Раскрыли перед вами дверь дворцов
Заслуги ваших доблестных отцов,
Что пали, за свободу погибая.
Шел враг на Русь с мечами и пожаром,
Неся с собой смертельную беду…
Отец твой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году!»

И смолкнет сын, в раздумий глубоком
Взирая на могильный холм борца
И думая о доблестном далеком…
Гигантом пред его духовным оком
Восстанет тень почившего отца.
И даст он клятву — тою же тропою
Всю жизнь свою безропотно идти
И не сходить с отцовского пути
Неколебимо-гордою стопою:
«Клянусь быть честным, доблестным и ярым,
К насильникам всю жизнь питать вражду
Отец мой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году!»

Летописцы текущей войны
Безусловно отметить должны,
Как откликнулось наше купечество
На мольбы и стенанья отечества.

Как неслыханно хлеб дорожал,
Как кричали ребята голодные
И без дров, замерзая, дрожал
Угловик в эти ночи холодные.

Дел постыдных нельзя замолчать.
Буря стихнет, гроза успокоится,
Но с чела их позора печать —
Никакими веками не смоется!

В АЛЬБОМ С. Ю. ВИТТЕ

Внимает он привычным ухом
Руси протест.
И пишет он единым духом
Свой мани-фест…
И обещаньями он свету
Терзает слух.
Проходит время, и … он в Лету
Свободы бух!..

***

О КА-ДЕТКАХ
Детская песенка

Их устои — шатки,
Их победы — редки,
Но их речи — сладки,
Их сравненья — метки.
Вечные нападки
Заслужили ль детки?
Бедные ребятки,
Паиньки ка-детки.

***

ПРИЗНАНИЕ МОДЕРНИСТА

Для новой рифмы
Готовы тиф мы
В стихах воспеть,
И с ним возиться,
И заразиться,
И умереть.

***

КАЗИМИР

Мой приятель Казимир
Мыслит очень здраво:
Если вправо есть трактир —
Он идет направо.
И хоть тресни левый стан,
Он — не повернется!
Разве только … ресторан
Слева попадется.

***

ДМИТРИЮ ЦЕНЗОРУ
Дружеская шалость

Дмитрий цензор плачет сдуру:
«Дал же бог такую кличку!
Все суют меня в цензуру —
Мне ж цензура не в привычку,
Я хочу в литературу».
Дмитрий Цензор, слезы вытри,
Ты повсюду в ложной шкуре,-
Всё тебе не по натуре:
Ты в поэзии Лжедмитрий
И лжецензор ты в цензуре.

<1915>

О чем писать?.. А тем так много,
Живых и благодарных тем,
Но между тем —
Не трогай их, не трогай, ради бога!

Ведь наша рать и так уж поредела,
А впереди — всё тот же черный мрак:
И нет конца ему, и нет ему предела…
Скрывай до времени, что в сердце наболело,-
Всесилен враг!

Прервав стихи — нельзя иначе —
В окно свисаю головой:
Китаец, фокусник бродячий,
Собрал толпу на мостовой.

Летит в зенит волшебный шарик,
Сверкнув эмалью на лету,
Но меж ребят китаец шарит, —
И шар у мальчика во рту.

Малыш сияет — рад проделке, —
А над толпой, в сиянье дня —
Танцуют медные тарелки,
Краями тонкими звеня…

Сеанс окончен. Без фуражки
Обходит окна чудодей, —
И градом сыплются бумажки,
Дань благодарности людей.

Ушел, согнув хребет устало
(Не шутки фокусы в жару!) —
И за четырнадцать кварталов
Увел с собою детвору.

Мистер Кранец — иностранец,
Верноподданный Вильгельма.
Сюртучок на нем без складки,
Глазки — масло, речи — сладки
(Замечательнейший шельма!),
Слаще патоки и меда…
Мистер Кранец — иностранец,
Сын культурного народа,
Изобретшего колбасы
И измучившего Гейне…
С берегов зеленых Рейна
Без штанов на Русь приехав,
Мистер Кранец — иностранец,
Представитель высшей расы,
Пожинает ряд успехов:
Очень мило
Бьет баклуши
И без мыла
Влазит в души.