На кончину А. Т. Корсаковой 0 (0)

Она угасла — отстрадала,
Страданье было ей венцом;
Она мучительным концом
Достигла светлого начала.
Грустна сей бренной жизни глушь,
В ней счастья нет для ясных душ, —
Их мучит тяжко и жестоко
Невольный взгляд на море зла,
На вид ликующий порока
И света скучные дела, —
И, гордо отвергая розы
И жизни праздничный сосуд,
Они на часть себе берут
Святые тернии и слезы.
Отрада их в житейской мгле
Одна — сочувствовать глубоко
Всему, что чисто и высоко,
Что светит богом на земле.
Удел их высших наслаждений
Не в блеске злата и сребра,
Но посреди благотворении,
В священных подвигах добра!

Так, перейдя сей дольней жизни
Добром запечатленный путь,
Она взлетела — отдохнуть
В своей божественной отчизне.
Тяжелый опыт превозмочь
Судьба при жизни ей судила, —
Она давно невесту-дочь
В тот мир нетленный отпустила.
И, переждав разлуки срок,
Спеша к родимой на свиданье,
Она другую на прощанье
Земле оставила в залог,
Чтоб там и здесь свой образ видеть
И, утешая лик небес,
Земли печальной не обидеть,
Где светлый быт ее исчез!

Могила любви 0 (0)

В груди у юноши есть гибельный вулкан.
Он пышет. Мир любви под пламенем построен.
Чредой прошли года; Везувий успокоен,
И в пепле погребён любовный Геркулан;
Под грудой лавы спят мечты, тоска и ревность;
Кипевший жизнью мир теперь — немая древность.
И память, наконец, как хладный рудокоп,
Врываясь в глубину, средь тех развалин бродит,
Могилу шевелит, откапывает гроб
И мумию любви нетленную находит:
У мёртвой на челе оттенки грёз лежат;
Есть прелести ещё в чертах оцепенелых;
В очах угаснувших блестят
Остатки слёз окаменелых.
Из двух венков, ей брошенных в удел,
Один давно исчез, другой всё свеж, как новый:
Венок из роз давно истлел,
и лишь один венок терновый
На вечных язвах уцелел.
Вотще и ласки дев и пламенные песни
Почившей говорят: восстань! изыдь! воскресни!
Её не оживят ни силы женских чар,
Ни взор прельстительный, ни уст румяных лепет,
И электрический удар
В ней возбудит не огнь и жар,
А только судорожный трепет.
Кругом есть надписи; но тщетно жадный ум
Покрывшую их пыль сметает и тревожит,
Напрасно их грызёт и гложет
Железный зуб голодных дум,
Когда и сердце их прочесть уже не может;
И факел уронив, и весь проникнут мглой,
Кривляясь в бешенстве пред спящею богиней,
В бессильи жалком разум злой
Кощунствует над древнею святыней.

О, если б 0 (0)

О, если б знал я наперёд,
Когда мой смертный час придёт,
И знал, что тихо, без терзанья,
Я кончу путь существованья, —
Я жил бы легче и смелей,
Страдал и плакал веселей,
Не только б жизнь мою злословил,
И постепенно бы готовил
Я душу слабую к концу,
Как деву к брачному венцу;
И каждый год, в тот день известной.
Собрав друзей семьёю тесной
И пеня дружеский фиал,
Себе я сам бы отправлял
Среди отрадной вечеринки,
В зачёт грядущего поминки,
Чтобы потом не заставлять
Себя по смерти поминать.
В последний год, в конце дороги,
Я свёл бы все свои итоги,
Поверил все: мои грехи,
Мою любовь, мои стихи,
Что я слагал в тоске по милой
(Прости мне, боже, и помилуй! ) ,
И может быть ещ5е бы раз,
Припомнив пару чёрных глаз,
Да злые кудри девы дальной,
Ей брякнул рифмою прощальной.
Потом — всему и всем поклон!
И, осмотрясь со всех сторон,
В последний раз бы в божьем мире
Раскланялся на все четыре,
Окинул взором неба синь,
Родным, друзьям, в раздумьи тихом
Сказал: не поминайте лихом!
Закрыл бы очи — и аминь!

Догадка 0 (0)

Когда ты так мило лепечешь ‘люблю’,
Волшебное слово я жадно ловлю;
Оно мне так ново, и странно, и чудно;
Не верить мне страшно, а верить мне трудно.
На праздное сердце певца твоего,
Быть может, ты кинула взгляд сожаленья
И, видя в нем глушь, нищету, запустенье,
Размыслила: ‘Дай я заполню его!
Он мил быть не может, но тихо, бесстрастно
Я буду ласкать его сирый порыв;
Не боле, чем прежде, я буду несчастна,
А он — он, быть может, мной будет счастлив!’
И с ангельским, кротким, небесным приветом
Ко мне обратился твой дружеский взор,
И в сердце моем, благодатно согретом,
Мечты и надежды воскресли с тех пор.

Локомотив 0 (0)

Иду я с сынишком вдоль чистого поля
Пробитой тропинкой. Кругом — всё цветы,
И рвет их, и бабочек ловит мой Коля.
Вот мельница, речка, овраг и кусты.
Постой-ка, там дальше начнется болото…
Вдруг слышим — вдали и стучит и гремит
Всё пуще, — и видим — громадное что-то
По светлой черте горизонта летит.

Непонятное явленье
Посреди златого дня!
Что такое? В изумленье
Коля смотрит на меня:
‘Что такое это значит?
Богатырь ли Еруслан
Страшный едет, грозный скачет
Или рыцарь-великан?’

‘О да, это — рыцарь, — ему я ответил, —
Герой, только новых, не старых веков,
И если б кого на пути своем встретил —
Он спуску не даст и сразиться готов’,

‘Ух как вьются дыма тучи!
Как у всех богатырей —
Знать, то конь его могучий
Пышет дымом из ноздрей!
Мимо лесу вон глухого
Мчится! Только для меня
Тут ни всадника лихого
Не заметно, ни коня’.

‘О да, он дымится, а не было б свету
Дневного, ты б видел, как брызжет огонь.
Где конь тут, где всадник — различия нету, —
Тут слито всё вместе — и всадник и конь’.

‘Что ж он — в латах? В вихре дыма
Каждый скок, чай, в три версты?
Ух, летит! Мелькают мимо
И деревья, и кусты.
Через этот край пустынной
Что он с силою такой
Полосою длинной, длинной
Так и тащит за собой?’

‘Он в латах, он весь — из металлов нетленных —
Из меди, железа. Чу! Свищет и ржет.
А сзади хвост длинный… ну, это — он пленных
Вослед за собой вереницу влечет’.

‘Что ж — он злых лишь только давит,
Если встретит на пути?
Мне войны он не объявит
И спокойно даст пройти,
Если мальчик я хороший?
Как дрожат под ним поля!
Чай, тяжел! Под этой ношей
Как не ломится земля!’

‘Нет, наш богатырь давит всех без разбору —
И добрых, и злых, и с такими ж, как сам,
Он в стычках сходился. Тяжел он — без спору,
Зато по железным идет полосам.
Дорога нужна, чтоб его выносила,
Железная, друг мой. Ему под удар
Не суйся! В нем дикая, страшная сила
Гнездится, — она называется — ‘пар».

Цветок 0 (0)

Откуда милый гость? Не с неба ль брошен он?
Златистою каймой он пышно обведен;
На нем лазурь небес, на нем зари порфира .

Нет, это сын земли — сей гость земного пира,
Луг — родина ему; из праха он рожден.
Так, видно, чудный перл был в землю посажен,
Чтоб произвесть его на украшенье мира?

О нет, чтоб вознестись увенчанной главой,
Из черного зерна он должен был родиться
И корень вить в грязи, во мраке, под землей.

Так семя горести во грудь певцу ложится,
И в сердце водрузив тяжелый корень свой,
Цветущей песнею из уст его стремится.

Бессонница 0 (0)

Полночь. Болезненно, трудно мне дышится.
Мир, как могила, молчит.
Жар в голове; Изголовье колышется,
Маятник-сердце стучит.
Дума, — не дума, а что-то тяжелое
Страшно гнятет мне чело;
Что-то холодное, скользкое, голое
Тяжко на грудь мне легло:
Прочь — И как вползшую с ядом, отравою
Дерзкую, злую змею,
Сбросил, смахнул я рукой своей правою
Левую руку свою,
Вежды сомкну лишь — и сердце встревожено
Мыслию: жив или нет?
Кажется мне, что на них уж наложена
Тяжесть двух медных монет,
Словно покойник я. Смертной отдышкою
Грудь захватило. Молчу.
Мнится, придавлен я черною крышкою;
Крышку долой! Не хочу!
Вскройтесь глаза, — и зрачки раздвигаются;
Чувствую эти глаза
Шире становятся, в мрак углубляются,
Едкая льется слеза.
Ночь предо мной с чернотою бездонною,
А над челом у меня
Тянутся в ряд чередой похоронною
Тени протекшего дня;
В мрачной процессии годы минувшие,
Кажется тихо идут:
‘Вечная память! Блаженни уснувшие! ‘ —
Призраки эти поют;
Я же, бессонный, сжав персты дрожащие
В знаменье божья креста,
Скорбно молюсь. ‘Да, блаженни вы спящие!!! ‘ —
Вторят страдальца уста.

Зачем 0 (0)

Мне ваш совет невыразимо дорог, —
И хоть тяжел он сердцу моему,
Но должен я, скрепясь, без отговорок
Его принять и следовать ему,

Согласен я: чтоб тщетно не терзаться,
Спокойно жить, бесплодно не страдать —
Не надобно прекрасным увлекаться,
Когда нельзя прекрасным обладать.

Зачем смотреть с восторженной любовью
На лилию чужого цветника,
Где от нее не суждено судьбою
Мне оторвать ни одного цветка?

И для чего пленяться мне картиной,
Когда она — чужая, не моя,
Иль трепетать от песни соловьиной,
Где я поймать не в силах соловья?

Зачем зарей я любоваться стану,
Когда она сияет надо мной, —
И знаю я, что снизу не достану
Ее лучей завистливой рукой?

Зачем мечтам напрасным предаваться?
Не лучше ли рассудку место дать?
О, да! к чему прекрасным увлекаться,
Когда — увы! — нельзя им обладать?

Ваня и няня 5 (1)

‘Говорят: война! война! —
Резвый мальчик Ваня
Лепетал. — Да где ж она?
Расскажи-ка, няня!’

‘Там — далёко. Подрастешь —
После растолкуют’.
— ‘Нет, теперь скажи, — за что ж?
Как же там воюют?’

‘Ну сойдутся, станут в ряд
Посредине луга,
Да из пушки и палят,
Да и бьют друг друга.

Дым-то так валит тогда,
Что ни зги не видно’.
— ‘Так они дерутся?’ — ‘Да’.
— ‘Да ведь драться стыдно?

Мне сказал папаша сам:
Заниматься этим
Только пьяным мужикам,
А не умным детям!

Помнишь — как-то с Мишей я
За игрушку спорил,
Он давай толкать меня,
Да и раззадорил.

Я прибил его. Вот на!
Победили наши!
‘Это что у вас? Война? —
Слышим крик папаши. —

Розгу!’ — С Мишей тут у нас
Было слез довольно,
Нас папаша в этот раз
Высек очень больно.

Стыдно драться, говорит,
Ссорятся лишь злые.
Ишь! И маленьким-то стыд!
А ведь там — большие.

Сам я видел сколько раз, —
Мимо шли солдаты.
У! Большущие! Я глаз
Не спускал, — все хваты!

Шапки медные с хвостом!
Ружей много, много!
Барабаны — тром-том-том!
Вся гремит дорога.

Тром-том-том! — И весь горит
От восторга Ваня,
Но, подумав, говорит: —
А ведь верно, няня,

На войну шло столько их,
Где палят из пушки, —
Верно, вышла и у них
Ссора за игрушки!’

На пятидесятилетний юбилей Крылова 0 (0)

День счастливый, день прекрасный —
Он настал — и полный клир,
Душ отвёрстых клир согласный,
Возвестил нам праздник ясный,
Просвещенья светлый пир.

Небесам благодаренье
И владыке русских сил,
Кто в родном соединенье
Старца чуждого рожденье
Пировать благословил!

Духом юности моложе —
Он пред нами, ставы сын
Витых локонов пригоже,
Золотых кудрей дороже
Серебро его седин.

Не сожмут сердец морозы:
В нас горят к нему сердца.
Он пред нами — сыпьтесь, розы,
Лейтесь, радостные слёзы,
На листы его венца!

Потоки 0 (0)

Не широки, не глубоки
Крыма водные потоки,
Но зато их целый рой
Сброшен горною стеной,
И бегут они в долины,
И через камни и стремнины
Звонкой прыгают волной,
Там виясь в живом узоре,
Там теряясь между скал
Или всасываясь в море
Острее змеиных жал.
Смотришь: вот — земля вогнулась
В глубину глухим котлом,
И растительность кругом
Густо, пышно развернулась.
Чу! Ключи, ручьи кипят, —
И потоков быстрых змейки
Сквозь подземные лазейки
Пробираются, шипят;
Под кустарников кудрями
То скрываются в тени,
То блестящими шнурами
Меж зелеными коврами
Передернуты они,
И, открыты лишь частями,
Шелковистый режут дол
И жемчужными кистями
Низвергаются в котел.

И порой седых утесов
Расплываются глаза,
И из щелей их с откосов
Брызжет хладная слеза;
По уступам вперехватку,
Впересыпку, вперекатку,
Слезы те бегут, летят,
И снопами водопад,
То вприпрыжку, то вприсядку,
Бьет с раската на раскат;
То висит жемчужной нитью,

То ударив с новой прытью,
Вперегиб и вперелом,
Он клубами млечной пены
Мылит скал крутые стены,
Скачет в воздух серебром,
На мгновенье в безднах вязнет
И опять летит вперед,
Пляшет, отпрысками бьет,
Небо радугами дразнит,
Сам себя на части рвет.
Вам случалось ли от жажды
Умирать и шелест каждый
Шопотливого листка,
Трепетанье мотылька,
Шум шагов своих тоскливых
Принимать за шум в извивах
Родника иль ручейка?
Нет воды! Нет мер страданью;
Смерть в глазах, а ты иди
С пересохшею гортанью,
С адским пламенем в груди!
Пыльно, — душно, — зной, — усталость!
Мать-природа! Где же жалость?
Дай воды! Хоть каплю! — Нет!
Словно высох целый свет.
Нет, поверьте, нетерпеньем
Вы не мучились таким,
Ожидая, чтоб явленьем
Вас утешила своим
Ваша милая: как слабы
Те мученья! — И когда бы
В миг подобный вам она
Вдруг явилась, вся полна
Красоты и обаянья,
Неги, страсти и желанья,
Вся готовая любить, —
Вмиг сей мыслью, может быть,
Вы б исполнились единой:
О, когда б она Ундиной
Или нимфой водяной
Здесь явилась предо мной!
И ручьями б разбежалась
Шелковистая коса,
И на струйки бы распалась
Влажных локонов краса,
И струи те, пробегая
Через свод ее чела
Слоем водного стекла,
И чрез очи ниспадая,
Повлекли б и из очей
Охлажденных слез ручей,
И потом две водных течи
Справа, слева и кругом
На окатистые плечи
Ей низверглись, — И потом
С плеч, где скрыт огонь под снегом
Тая с каждого плеча,
Снег тот вдруг хрустальным бегом
Покатился бы, журча,
Влагой чистого ключа, —
И, к объятиям отверсты,
Две лилейные руки,
Растеклись в фонтанах персты,
И — не с жаркой глубиной,
Но с святым бесстрастным хладом —
Грудь рассыпалась каскадом
И расхлынулась волной!
Как бы я втянул отрадно
Эти прелести в себя!
Ангел — дева! Как бы жадно
Вмиг я выпил всю тебя!
Тяжести мои смущает мысли.
Может быть, сдается мне, сейчас —
В этот миг — сорвется этих масс
Надо мной висящая громада
С грохотом и скрежетаньем ада,
И моей венчая жизни блажь,
Здесь меня раздавит этот кряж,
И, почет соединив с обидой,
Надо мной он станет пирамидой,
Сложенной из каменных пластов.
Лишь мелькнет последние мгновенье, —
В тот же миг свершится погребенье,
В тот же миг и памятник готов.
Похорон торжественных расходы:
Памятник — громаднее, чем своды
Всех гробниц, и залп громов, и треск,
Певчий — ветер, а факел — солнца блеск,
Слезы — дождь, все, все на счет природы,
Все от ней, и где? В каком краю? —
За любовь к ней страстную мою!

Коперник 0 (0)

По Земле разнодорожной
Проходя из века в век,
Под собою — непреложный,
Неподвижный грунт подножный
Видел всюду человек.
Люди — всеми их глазами —
В небе видеть лишь могли
С дном, усыпанным звездами,
Чашу, ставшую краями
Над тарелкою Земли,
С чувством спорить не умея,
Долго, в грезах сонных дум,
Был узлами Птоломея
Связан, спутан смертных ум.
Мир, что был одним в творенье,
Был другим в воображенье:
Там — эфирный океан
Был отверст, созданья план
Был там зодчего достоин —
Беспределен, прост и строен;
Здесь — был смутен, сбивчив он,
Там — премудр, а здесь — мудрен.
Там — Земля, кружась, ходила,
Словно мяч, в кругу планет,
Вкруг громадного горнила,
Изливающего свет;
Здесь — пространств при узких мерах —
Жалось всё в кристальных сферах,
Звезды сплошь с их сводом шли
И вдвойне вращалось Солнце,
Чтоб метать лучи в оконце
Неповертливой Земли.

Рим с высот своей гордыни
Клял науку — и кругом,
Что казалось в веке том
Оскорблением святыни,
Что могло средь злых потех
Возбуждать лишь общий смех
И являться бредом въяве
И чего, средь звездных дел,
Утверждать, при полной славе,
Тихо Браге не посмел, —
Неба страж ночной, придверник,
Смело ‘Да! — сказал Коперник. —
Высшей мудрости черты —
В планах, полных простоты!
Бог — премудр. В твореньях явен
Коренной закон родства:
С братом — волей божества —
Всяк из братии равноправен.
Дети Солнца одного,
Сестры — зримые планеты —
Им сияют, им согреты, —
Средоточен лик его!
На него все взор возводят,
Доля с долей тут сходна,
Вкруг него они все ходят,
А Земля — из них одна, —
Ergo — ходит и она!’

И, едва лишь зоркий разум
В очи истине взглянул,
Верной мысли луч сверкнул,
Словно молния, — и разом
Свод — долой! Весь звездный клир
Прянул россыпью в эфир,
И — не в области творенья,
Но в хаосе разуменья —
Воссоздался божий мир.
В бесконечных, безначальных,
Необъятных небесах —
Тех тяжелых сфер кристальных
Вдруг не стало — пали в прах!
И средь строя мирового,
Плоский вид свой округля,
Вкруг светила золотого
В безднах двинулась Земля!

‘У!’ — кричат невежд мильоны,
Те — свернули кулаки,
Эти — кажут языки,
Там ревут враги-тевтоны,
Там — грозит проклятьем Рим,
Там — на сцене гистрионы
Свищут, — гений — невредим.
Где друзья ему ‘Заставим
Их умолкнуть!’ — говорят,
Он в ответ: ‘К чему? Оставим,!
Пусть! — Не ведят, что творят!’

Инокине 0 (0)

Я знал тебя, когда в сем мире
Еще ребенком ты была
И, став поэтов юных в клире,
Перстами детскими на лире
Аккорды первые брала.
Потом девицею-мирянкой
Являлась ты в семье людской,
Но света лживою приманкой
Талант не увлекался твой,
И вот, обетом послушанья
Сковав все думы и мечты,
Свой дар склонив под гнет молчанья,
Явилась инокиней ты.
Прости, что пред тобой я смею
Предстать и в эти времена,
Быть может, с грешною моею
И ложной мыслью! Вот она:

Таланты богом нам даются, —
Коль в гимнах, ими что поются,
Горят небесные лучи,
То и с церковного порога
Тот поднял голос против бога,
Таланту кто сказал: ‘Молчи!
Молчи! Я у тебя отъемлю
Права на песнь, на вещий стон.
Уйди в пустыню! Вройся в землю
Иль в келье будь похоронен!’
Не прав, кто, сдавшись слов сих гром
Готов, в отказ святым правам,
Внимать наставнику земному,
А не евангельским словам.

Не сотворив себе кумира,
Талант! светилом миру будь!
В быту мирском сквозь дрязги мира
Пробей монашественный путь!
Истой — не за стеной угрюмой,
Но смут житейских посреди —
С своей отшельнической думой
И честной схимою в груди!
Любви небесной дай нам пламень!
Явись с участьем — не с грозой,
И грудь людскую — этот камень —
Прожги молитвенной слезой!

Я — ученик, я — не учитель,
Я червь земли, не сын небес,
Но и не демон искуситель,
Не посланный из ада бес,
Который хочет в вечной муке
Тебя привлечь бряцаньем слов;
Я сам божественной науке
Учиться у тебя готов.
Себя не чту, не именую
Я ведущим, но предаю
На суд твой мысль мою земную,
Как грех, как исповедь мою.

Притом, средь дум моих греховных,
Тебе я жалуюсь, скорбя,
На гордых пастырей духовных,
На целый свет и на тебя.
Когда не мог я быть послушным
Суду учителей кривых,
Ни оставаться равнодушным
К веленью божьих слов святых,
Когда из хладных сфер деизма
Скорей предаться был я рад
Смоле кипящей скептицизма, —
Я думал: христианин-брат,
Чтоб утолить мне сердца муку,
Ко мне свой голос устремит,
С любовью мне протянет руку
И нечестивца вразумит —
Просил я света, разуменья, —
И что ж? Учители смиренья,
Свой гневом дух воспламеня,
Под небом о Христе мне братья
Свои мне бросили проклятья,
Швырнули камнями в меня; —
И ты, вдыхая свет эфирный,
Ко мне безжалостна была
И средь молитв, из кельи мирной
Свой камень также подняла!

После 0 (0)

То на горе, то в долине,
Часом на палубе в море —
Весело мне на чужбине,
Любо гулять на просторе.
После ж веселья чужбины,
Радостей суши и моря —
Дайте родной мне кручины!
Дайте родимого горя!

Поселившись в новой кельи 0 (0)

Поселившись в новой кельи
Стран измайловских в глуши,
За привет на новоселье
Благодарность от души
Лавроносному поэту
Всеусердно приношу
Я любезность, и прошу
Озарять мой темный угол
Поэтическим лучом,
Хоть иные — то как пугал
Рифм боятся, да и в чем
Не дано им как-то вкусу:
Пусть боятся. Храбрость трусу
И несродна; — их потреб
Музы чужды; что им Феб?
Мы ж — присяжники искусства —
Стариною как тряхнем,
Новичков — то силой чувства
Всех мы за пояс заткнем.
современные вопросы,
Канканируя, они
Пусть решают! Мы ж в тени
Гаркнем: прочь, молокососы!
Тяжба с нами вам невмочь.
Знайте: можем всех вас в купе
Мы в парнасской нашей ступе
В прах мельчайший истолочь.