Стихи Андрея Колтоновского

Днем я — средь вас;
Днем я — как вы:
Звук, затерявшийся в шуме молвы.
Медлит мой час —
В душной пыли
С вами свершаю обряды земли.

Ночью, один,
Внемля в тиши
Вещему гимну творящей души,
В хаос пучин
Чары я лью —
Новые звезды из грез создаю.

День ваш уснет…
Смех отзвучит…
Имя мое с ваших уст не слетит.
Вам же с высот
Звезд моих рой
Будет сиять незакатной мечтой…

Гаснет мой час…
Всходит ваш день…
Вновь я — немая, безликая тень,
Вновь я — средь вас,
В душной пыли, —
С вами свершаю обряды земли.

Пришла фантазия ненастью
Размазать небо в серый купол.
Зевнула даль холодной пастью,
И дождь захныкал и захлюпал.

Хожу… Сижу… Лежу… Тоскливо
Гляжу в заплаканные стекла:
Вдали — все сжалось сиротливо,
Вблизи — нахохлилось, поблекло.

Весь Божий мир насквозь простужен;
Деревья ветками чихают.
Буян-петух, — и тот сконфужен,
И куры вежливо скучают.

Стоят, повеся хвост и уши,
Недоуменные коровы:
Хандрят и их святые души,
Хоть нервы все у них здоровы.

А что же делать мне — с больными?
Дремать весь день, как эта кошка?
Но очи совами слепыми
Уныло пялятся в окошко.

А на дворе — все лужи, лужи…
И в окна сырость заползает…
И в теле сырость, как снаружи…
И даже мозг мой раскисает.

I

Весна купается в небесной синеве.
Играют бабочки над солнечной поляной.
Веселый ветерок, от знойной неги пьяный,
Шалит с березками и прячется в листве.

Средь милых ящериц ничком лежу в траве
И весь дышу землей — ее истомой пряной.
И мысль овеяна блаженною нирваной,
И сказки, но без слов, роятся в голове.

И, просветленная, под лаской осиянья,
Душа всезрячая к материи слепой
Припала в радости дочернего слиянья —

Пьет сон предвечности из урны голубой
И, внемля таинству святого волхвованья,
Летит sa даль веков бессмертною мечтой.

II

Лазурным озером, прозрачным, но бездонным,
Плывут два облачка к востоку на поклон.
Безбрежье зелени блестит со всех сторон,
И воздух весь сквозит стеклом озелененным.

Шуршит — растет трава. Повис дыханьем сонным
В загрезивших ветвях какой-то смутный звон.
Кого-то радуя, кукушки вещий стон
Сулит за годом год размером монотонным.

С лугов повеяло цветущим лозняком…
Защелкал соловей… Но смолк он — до заката.
И трель осыпалась серебряным дождем.

И что-то милое, что было сном когда-то
Иль радостью цвело в мгновеньи золотом,
Вновь ожило в душе, взлелеянное свято.

III

Луна идет мечтать на мглистый небосклон,
Где реют тени грез, роняя в мир мерцанье.
Спит ночь. И спит земля. В немом очарованье
Стою — и снится мне волшебный белый сон.

Весь сад — как в жемчуге. От счастья плачет он.
Приникла тишина и пьет его дыханье.
И воздух силится шепнуть свое желанье —
И бредит трепетно, луной заворожен.

На сумрачном лугу косматые виденья,
Цепляясь за кусты, блуждают у ручья
И слепо тянутся до белых стен селенья.

Им зябко — хочется погреться у жилья
И жаль покинуть луг: их сладостью томленья
Пьянят любовная молитва соловья.

IV

Пришла — стоит весна. Позеленев, с испугом
Последние снега в оврагах залегли.
Летят и празднично горланят журавли,
И утки, крякая, уже снуют над лугом.

Крестьянин весело идет за новым плугом.
Сынишка, выросший в преданиях земли,
Следя, как резвый Жук охотится вдали,
Хозяйственную речь ведет с отцом, как с другом.

Как мать-просвирница в коротком зипуне
И в сереньком платке на сгорбленной спине,
Ворона бороздой, спеша, идет с развальцем.

Вот — с боку клюнула и тащит червяка.
А мальчик, на нее указывая пальцем,
Досадливо зовет далекого Жука.

V

Под солнцем утренним блестит росою двор.
Коровы угнаны. Открыты настежь клети.
Телята чинные, как маленькие дети,
Шажками робкими выходят на простор.

Бычок, склонивши лоб, уставился в упор
На диво-дивное — на желтого цыпленка —
И вдруг, задравши хвост, подпрыгнул, рявкнул звонко
И лихо поскакал, взбивая вихрем сор.

За ним — две телочки; и поросенок бравый,
Захрюкав — тоже вскачь; и, взлаяв — с ними Жук.
И ужас обнял кур перед такой забавой:

Рассыпались — орут, и всклоченный супруг
Бежит, вопит, грозит обидчикам расправой
И жен взволнованных скликает в мирный круг.

Одуванчик желтолицый,
Гость бездомный издалёка,
У дворца среди столицы
Приютился одиноко.
И томился он от зною,
Увядал от едкой пыли;
И его живой росою
Зори щедро не поили…
А высоко на балконе,
Недоступна для пылинок,
Между пальм, в живой короне
Из сверкающих росинок,
И привольно, и покойно
Роза в неге расцветала
И дыханьем воздух знойный
Наполняла, опьяняла…
Одуванчик желтолицый
Стал молить ее с тоскою:
«О, красавица-царица!
Ты обласкана судьбою…
Рос и я в тени на воле,
Но, унесен бурей с луга,
Изнываю в тяжкой доле
Без защитника и друга.
Окропи мне влагой очи!
Дай на миг хоть освежиться!
За тебя и дни, и ночи
Буду небу я молиться…»
Не услышан стон плебея
С высоты аристократкой:
Не дождался он, старея,
От нее росинки сладкой…
И засох он; помертвелым
Смутным взором огляделся —
И по ветру пухом белым
Весь уныло разлетелся…
Но весна дыханьем чудным
Пронеслася над столицей, —
И в потомстве многолюдном
Возродился желтолицый:
Средь камней, в ковре газона,
В скверах — рать их зажелтела;
А красавица с балкона —
В грязном мусоре истлела…

И справа, и слева пестреют поля —
До грани, где с небом сомкнулась земля.

На них, как на мутном разливе реки,
Пустынно грустят хутора-островки.

Курганы под рожью угрюмо стоят:
Тяжел и неловок им новый наряд.

А крест колокольни маячит светло
Оттуда, где в балке ютится село…

Огромной, зеленой межою в полях
Ненужный, заброшенный тянется шлях —

Из северной дали, из дымки седой,
На полдень веселый, на полдень родной.

Тесьмой полосатою две колеи
Да след лошадиный по нем пролегли

И вьются в траве, как в лугах ручейки,
Минуя размывы, бугры и пески.

Проедет телега… иль путник пройдет…
И вновь он, как гостя, кого-нибудь ждет,

Лениво, истомно, бездумно лежит
И в пламя лазури сонливо глядит.

Дохнет ветерок — и замрет… и кругом
Все снова недвижно, над ним и на нем.

И в небе не видно ни тучек, ни птиц,
И нивы, незрелые, ждут еще жниц…

А прежде — не знал он: что — поле? что — серп?
Отзначен рядами развесистых верб,

Утоптан, укатан, в степи вековой
Бежал он, чернея, сплошною тропой.

И в пестром движеньи родившийся гул
Лишь ночью устало в безмолвьи тонул.

Как вихри, носились по нем казаки…
Из Крыма товары везли чумаки…

Скрипели обозы заезжих купцов…
Катились лавины московских полков…

И шли богомольцы, стиравшие след
От панских рыдванов и царских карет

Так было… Теперь он пустынен и глух
Подобия древних, беззубых старух,

Засохшие вербы — дуплистые пни —
Покорно считают последние дни

И в очи прохожему слепо глядят,
И словно о чем-то прошамкать хотят;

Но черные рты им засыпала пыль —
Мешает поведать дремотную быль.

Убогие нивы с обеих сторон
Тревожат, теснясь, его барственный сон.

О чем они шепчут? Что ропщут? Чего
Докучные нивы хотят от него?

Праправнучки вольных-раздольных степей, —
Что год, то дробнее, что год, то бедней, —

Спеша, подходили одни за другой
И вот обступили мятежной толпой.

Уж тронут его беспризорный пустырь,
Измерена жадно вся праздная ширь,

И шепот зловещий по нивам плывет:
Зачем, для кого он добро бережет?

Но чужд ему ропот голодных забот.
Из города в город идет он, идет,

Идет мимо хат — хуторов — деревень —
Туда, где миражит синеющий день,

От скуки считает курганы в дали:
Какие не срыты еще до земли?

И ждет не дождется от ветра вестей:
Что больше не страшны кошмары полей,

Что близко, за мертвым оплотом песков,
Колышется море из трав и цветов,

Что скоро в звенящих восторгом степях
С ним братски сольется неведомый шлях,

И хлынет от встречи желанно-родной
Былое веселье гремящей волной…

Но ветер с полудня вдали пролетел:
Из жалости правду сказать не хотел.

Я бежал, недужный и в печали,
В чудный край, где вечно ясны дали,
Где в садах
Цветы не отцветают,
Где в горах
Ручьи не умолкают.

Я молил, как бога, солнце юга,
Чтоб сожгло в груди змею недуга;
Заклинал
Прибой мятежный моря,
Чтоб умчал
В пучину призрак горя…

И проник мне в сердце луч волшебный, —
Напоил меня струей целебной;
Нежа слух,
Про волю волны пели, —
Жизни дух
Во мне мечтой согрели.

И домой принес я из скитаний
Свежесть сил и молодость желаний;
Но со мной —
Вернулся из-за моря
Роковой,
Зловещий призрак горя…

Доныне мы с тобою были
Чужие сердцем и умом —
Мы не одним богам служили
И розно шли своим путем…
Но я узнал твою утрату
И безнадежную печаль, —
И мне, как любящему брату,
Тебя до боли стало жаль!
Я не принес тебе участья…
Что в вечном горе — светлый час?
Я не вернул бы этим счастья
И от несчастья бы не спас…
Но взор твой, полный скорби жгучей,
Огнем мне в душу проникал,
И лаской горестных созвучий
Тебе я втайне отвечал.
И эти отзвуки живые
Уж не умрут во мне, поверь…
Как прежде, в жизни — мы чужие.
Душой — родные мы теперь…

Не верю я сказке о злой непреложности,
Заклявшей земные пути:
Мне светит звезда лучезарной возможности —
Я волен их круг перейти.

И смело стезею бесследно-сыпучею
Иду я к загадкам судьбы,
И радостно шлю благодатному случаю,
Как доброму богу, мольбы.

И славлю я в полдень и в полночь безлунную
Природы и жизни красу,
И в сердце открытом мечту многострунную,
Как арфу Давида, несу.

И знаю, что где-то, за скучной пустынею,
Услышу я звон родников.
И там я воздвигну священную скинию
Средь пальм и цветов.

Чем дольше скука сети будней
Плела в отшельничьей глуши
И чем мутней и непробудней
Был сон отравленной души, —

Тем лучезарней расцветают
Улыбки милых сердцу встреч,
Щедрее взоры обещают,
Хмельнее льется смех и речь…

И нелюдимую запруду
Смыв первой радостной волной,
Душа сама дивится чуду,
В нее пахнувшему весной.

Обвеян печальною мглою,
Гляжу я в потухшую даль.
В тревожной тиши за стеною,
Как женщина, плачет рояль…
И чудится мне: эти звуки
Рыдают о жизни моей…
В них — сердцу знакомые муки
И знойные бури страстей.
В них — трепет убитых желаний
И ропот загубленных сил,
И скорбные вопли прощаний,
И ужас родных мне могил…
Что время смело беспощадно, —
Встает в очарованном сне;
И больно, и сладко-отрадно
Вернуть невозвратное мне…
Но, выплакав слезы, уж стонет
Последним аккордом рояль…
Душа моя что-то хоронит,
Чего-то безумно ей жаль…

Под утесом волны ложе стлали,
Песню дня устало допевая.
Над закатом облака пылали,
Как виденья сказочного края.

Помнишь? Мы, плечо к плечу, следили,
Как менялись тучек изваянья;
Те же в них намеки мы ловили
И роняли те же восклицанья.

Длилась ложь ребяческой забавы,
А слова взволнованно немели,
И всплывали вздохи, как купавы,
И сердца, как арфы, нежно пели…

Вот заря все сказки досказала, —
Сплыл, как дым, последний призрак зыбкий.
«Больше нет!» — ты тихо прошептала
Лишь одной, сбежавшей с уст, улыбкой…

И упал заботливым покровом
Знойный мрак. И ночь договорила
То, чего не выдали мы словом…
Как недавно — как давно все было!

Север. Осень. Неутешной мглою
Плачет вечер; плачет, сердцу вторя,
Оттого что нет тебя со мною —
Ни тебя, ни тучек-грез, ни моря.

Ненастный день кончает скорбный путь.
Уж близок тусклый час заката.
Скорей бы ночь! Дойти — стряхнуть
Утому —
Уснуть…

А сердце тоскует и молит возврата
К былому.

Но к юным снам дороги не найти;
Не радость — тешиться ошибкой…
Что отцвело, то вновь цвести
Не станет…
Прости!

А счастье — тут, рядом… волнует улыбкой
И манит.

Ненастный день кончает скорбный путь.
Пора! Готовься к повечерью.
Гони мечту: она лишь грудь
Терзает…
Забудь!

А сердце, как узник за кованной дверью,
Рыдает.

Последние льдины нестройной грядой
Уныло плывут по реке голубой.
Их теплые волны, шумя, нагоняют
И резво щекочут, и нежно ласкают.
Прощая им злобу, и плен, и позор —
За радость и волю, за свет и простор.

Но мечутся льдины в объятиях струй:
Пугает их резвость и жжет поцелуй,
Им трудно отвыкнуть от вьюги холодной
И трудно сдружиться им с жизнью свободной,
Им душно, им жутко отдаться волне;
И бьются, и плачут, и тают оне…

А солнце смеется с лазурных небес
И в воду глядится проснувшийся лес,
И в листьях истлевших трава шевелится,
И в воздухе греза и нега струится,
И ласточки вьются веселой семьей…
Все блещет, ликует, все дышит весной.

Гляжу я, как радостно плещет волна,
И грезится сердцу иная весна:
Так волны людского застывшего моря
Разрушат оковы неправды и горя,
И правда из плена любовь приведет,
И счастье цветами их путь уберет…

О, верю я: как сохранит природа
От гибели мельчайший атом свой —
Не пропадет для счастия народа
Зерно добра, посеянное мной;
Как семена в египетской гробнице,
Переживет пустынные века
И прорастет, и даст плоды сторицей,
И их пожнет праправнука рука…
Но ждать века, когда удел мой — годы!
В мечтах парить ликующим орлом,
Весь мир сзывать на светлый пир свободы,
А дни влачить скитальцем иль рабом…
Но проклинать, бесплодно ненавидеть
Стихийных сил слепое торжество,
Лететь за грань грядущего — и видеть,
Как жизнь ползет бесцельно и мертво…
Не ускорить ее волны бесшумной:
Святой земли ей чужды берега,
Ей наш призыв — нелеп, как бред безумный,
И мы смешны или страшней врага…
Мгновенья сын, я миг живу… Быть может,
И не далек медлительный рассвет;
Но червь могил мой знойный мозг изгложет, —
И для меня — ни тьмы, ни света нет!
Да, верю я, но не согрет той верой:
Ее лучи едва дрожат во мгле;
И в сердце — мрак, и кажутся химерой
Любовь, добро и счастье на земле…