Легенда о мертвом солдате 0 (0)

1

Четыре года длился бой,
А мир не наступал.
Солдат махнул на все рукой
И смертью героя пал.

2

Однако шла война еще.
Был кайзер огорчен:
Солдат расстроил весь расчет,
Не вовремя умер он.

3

На кладбище стелилась мгла,
Он спал в тиши ночей.
Но как-то раз к нему пришла
Комиссия врачей.

4

Вошла в могилу сталь лопат,
Прервала смертный сон.
И обнаружен был солдат
И, мертвый, извлечен.

5

Врач осмотрел, простукал труп
И вывод сделал свой:
Хотя солдат на речи скуп,
Но в общем годен в строй.

6

И взяли солдата с собой они.
Ночь была голубой.
И если б не каски, были б видны
Звезды над головой.

7

В прогнившую глотку влили шнапс,
Качается голова.
Ведут его сестры по сторонам,
И впереди — вдова.

8

А так как солдат изрядно вонял —
Шел впереди поп,
Который кадилом вокруг махал,
Солдат не вонял чтоб.

9

Трубы играют чиндра-ра-ра,
Реет имперский флаг…
И выправку снова солдат обрел,
И бравый гусиный шаг.

10

Два санитара шагали за ним.
Зорко следили они:
Как бы мертвец не рассыпался в прах —
Боже сохрани!

11

Они черно-бело-красный стяг
Несли, чтоб сквозь дым и пыль
Никто из людей не мог рассмотреть
За флагами эту гниль.

12

Некто во фраке шел впереди,
Выпятив белый крахмал,
Как истый немецкий господин,
Дело свое он знал.

13

Оркестра военного треск и гром,
Литавры и флейты трель…
И ветер солдата несет вперед,
Как снежный пух метель.

14

И следом кролики свистят,
Собак и кошек хор —
Они французами быть не хотят.
Еще бы! Какой позор!

15

И женщины в селах встречали его
У каждого двора.
Деревья кланялись, месяц сиял,
И все орало «Ура!»

16

Трубы рычат, и литавры гремят,
И кот, и поп, и флаг,
И посредине мертвый солдат
Как пьяный орангутанг.

17

Когда деревнями солдат проходил,
Никто его видеть не мог —
Так много было вокруг него
Чиндра-ра-ра и хох!

18

Шумливой толпою прикрыт его путь.
Кругом загорожен солдат.
Вы сверху могли бы на солдата взглянуть,
Но сверху лишь звезды глядят.

19

Но звезды не вечно над головой.
Окрашено небо зарей —
И снова солдат, как учили его,
Умер как герой.

О пьесе Шекспира «Гамлет» 0 (0)

В ленивом и обрюзглом этом теле
Гнездится разум, словно злой недуг.
Тут блеск мечей, и шлемов, и кольчуг,
А он тоскует о разумном деле.

Пока над ним не загремит труба
И Фортинбрас под грохот барабанов
Не поведет на бой своих болванов,
Чтоб Данию покрыли их гроба.

Вот наконец объят негодованьем
Так долго колебавшийся толстяк.
Пора покончить с жалким колебаньем!

О, если бы, избавясь от химер,
Он водрузил над Данией свой стяг,
Явил бы всем он царственный пример.

Баллада об одобрении мира 0 (0)

Пусть я не прав, но я в рассудке здравом.
Они мне нынче свой открыли мир.
Я перст увидел. Был тот перст кровавым.
Я поспешил сказать, что этот мир мне мил.

Дубинка надо мной. Куда от мира деться?
Он день и ночь со мной, и понял я тогда,
Что мясники, как мясники — умельцы.
И на вопрос: «Ты рад?» — я вяло вякнул: «Да».

Трус лучше мертвеца, а храбрым быть опасно.
И стал я это «да» твердить всему и вся.
Ведь я боялся в руки им попасться
И одобрял все то, что одобрять нельзя.

Когда народу не хватало хлеба,
А юнкер цены был удвоить рад,
Я правдолюбцам объяснял без гнева:
Хороший хлеб, хотя дороговат.

Когда с работы гнали фабриканты
Двоих из трех, я говорил тем двум:
Просите фабрикантов деликатно,
Ведь в экономике я — ни бум-бум!

Планировали войны генералы.
Их все боялись — и не от добра
Кричал я генералу с тротуара:
«Техническому гению — ура!»

Избранника, который подлой басней
На выборах голодных обольщал,
Я защищал: оратор он прекрасный,
Его беда, что много обещал…

Чиновников, которых съела плесень,
Чей сброд возил дерьмо, дерьмом разил,
И нас давил налогами, как прессом,
Я защищал, прибавки им просил.

И не расстраивал я полицейских,
Господ судейских тоже я берег,
Для рук их честных, лишь от крови мерзких,
С охотой я протягивал платок.

Суд собственность хранит, и обожаю
Наш суд кровавый, чту судейский сан,
И судей потому не обижаю,
Что сам не знаю, что скрываю сам.

Судейские, сказал я, непреклонны,
Таких нет денег и таких нет сил,
Чтоб их заставить соблюдать законы.
«Не это ль неподкупность?» — я спросил.

Вот хулиганы женщин избивают.
Но, погодите: у хулиганья
Резиновых дубинок не бывает,
Тогда — пардон — прошу прощенья я.

Полиция нас бережет от нищих
И не дает покоя беднякам.
За службу, что несет она отлично,
Последнюю рубашку ей отдам.

Теперь, когда я донага разделся,
Надеюсь, что ко мне претензий нет,
Хоть сам принадлежу к таким умельцам,
Что ложь разводят на столбцах газет,

К газетчикам. Для них кровь жертв — лишь колер.
Они твердят: убийцы не убили.
А я протягиваю свежий номер.
Читайте, говорю, учитесь стилю,

Волшебною горой почтил нас автор.
Все славно, что писал он (ради денег),
Зато (бесплатно) утаил он правду.
Я говорю; он слеп, но не мошенник.

Торговец рыбой говорит прохожим:
Вонь не от рыбы, сам он, мол, гниет.
Подлаживаюсь я к нему. Быть может,
И на меня охотников найдет.

Изъеденному люэсом уроду,
Купившему девчонку за гроши,
За то, что женщине дает работу,
С опаской руку жму, но от души.

Когда выбрасывает бедных
Врач, как рыбак — плотву, молчу.
Ведь без врача не обойтись мне,
Уж лучше не перечить мне врачу.

Пустившего конвейер инженера,
А также всех рабочих на износ,—
Хвалю. Кричу: техническая эра!
Победа духа мне мила до слез!

Учителя и розгою и палкой
Весь разум выбивают из детей,
А утешаются зарплатой жалкой,
И незачем ругать учителей.

Подростки, точно дети низкорослы,
Но старики — по речи и уму.
А почему несчастны так подростки
Отвечу я: не знаю почему.

Профессора пускаются в витийство,
Чтоб обелить заказчиков своих,
Твердят о кризисах — не об убийствах.
Такими в общем представлял я их.

Науку, что нам знанья умножает,
Но умножает горе и беду,
Как церковь чту, а церковь уважаю
За то, что умножает темноту.

Но хватит! Что ругать их преподобья?
Через войну и смерть несет их рать
Любовь к загробной жизни. С той любовью,
Конечно, проще будет помирать.

Здесь в славе бог и ростовщик сравнялись.
«А где господь?» — вопит нужда окрест.
И тычет пастор в небо жирный палец,
Я соглашаюсь: «Да, там что-то есть».

Седлоголовые Георга Гросса
Грозятся мир пустить в небытие,
Всем глотки перерезав. Их угроза
Встречает одобрение мое.

Убийцу видел я и видел жертву.
Я трусом стал, но жалость не извел.
И, видя, как убийца жертву ищет
Кричал: «Я одобряю произвол!»

Как дюжи эти мясники и ражи.
Они идут — им только волю дай!
Хочу им крикнуть: стойте! Но на страже
Мой страх, и вдруг я восклицаю: «Хайль!»

Не по душе мне низость, но сейчас
В своем искусстве я бескрыл и сир,
И в грязный мир я сам добавил грязь
Тем самым, что одобрил грязный мир.

Скверное время для молодежи 0 (0)

Вместо того чтобы в роще играть со сверстниками,
Сидит мой маленький сын, склонившись над книгами.
При этом всего охотнее читает он
О мошенничествах, совершаемых богачами,
И о бойнях, затеянных генералами.
Когда он читает о том, что наши законы
Одинаково запрещают богатым и бедным спать под мостами,
Я слышу, как он хохочет счастливо.
Когда становится ясно ему, что автор книги подкуплен,
Лицо его юное вмиг озаряется светом.
Это мне по душе, несомненно, и все же
Мне хотелось бы дать ему детство такое,
Чтобы в роще играл он с друзьями.

О пьесе Клейста «Принц Гомбургский» 5 (1)

О бранденбургский парк былых времен!
О духовидцев тщетные мечтанья!
И воин на коленях — эталон
Отваги и законопослушанья!

Лавровый посох очень больно бьет,
Ты победил наперекор приказу.
Безумца оставляет Ника сразу,
Ослушника ведут на эшафот.

Очищен, просветлен, обезоружен
Опальный воин — и крупней жемчужин
Холодный пот под лаврами венка.
Он пал с врагами Бранденбурга рядом,
Мерцают пред его померкшим взглядом
Обломки благородного клинка.

Хвала диалектике 0 (0)

Из пьесы «Мероприятие»

Кривда уверенным шагом сегодня идет до земле.
Кровопийцы устраиваются на тысячелетья.
Насилье вещает: «Все пребудет навечно, как есть».
Человеческий голос не может пробиться сквозь вой
власть имущих,
И на каждом углу эксплуатация провозглашает:
«Я хозяйка теперь».
А угнетенные нынче толкуют:
«Нашим надеждам не сбыться уже никогда».

Если ты жив, не говори: «Никогда»!
То, что прочно, непрочно.
Так, как есть, не останется вечно.
Угнетатели выскажутся —
Угнетенные заговорят.
Кто посмеет сказать «никогда»?
Кто в ответе за то, что угнетенье живуче? Мы.
Кто в ответе за то, чтобы сбросить его? Тоже мы.
Ты проиграл? Борись.
Побежденный сегодня победителем станет завтра.
Если свое положение ты осознал,
разве можешь ты с ним примириться?
И «Никогда» превратится в «Сегодня»!

Реквизит Елены Вайгель 0 (0)

Скамейка, зеркало в надтреснутом овале
И штифтик грима: с ролью на коленях
Она садилась здесь; и невод — опускали
Его в оркестр во время представленья.

А вот глядите — из времен гоненья
Доска для теста, стоптанный башмак
И медный таз — черничное варенье
Варила детям в нем; продавленный дуршлаг.

Все на виду, чем в радости и в горе,
Своем и вашем, правила она.
О драгоценная без гордости во взоре!
Актриса, беженка, служанка и жена.

Дела в этом городе таковы 0 (0)

Дела в этом городе таковы, что
Я веду себя так:
Входя, называю фамилию и предъявляю
Бумаги, ее подтверждающие, с печатями,
Которые невозможно подделать.
Говоря что-либо, я привожу свидетелей, чья правдивость
Удостоверена документально.
Безмолвствуя, придаю лицу
Выражение пустоты, чтобы было ясно,
Что я ни о чем не думаю.
Итак,
Я не позволю никому попросту доверять мне.
Любое доверие я отвергаю.

Так я поступаю, зная, что дела в этом городе таковы, что
Делают доверие невозможным.

Все-таки временами,
Когда я огорчен или отвлечен,
Случается, что меня застигают врасплох
Вопросами: не обманщик ли я, не соврал ли я,
Не таю ли чего-нибудь?
И тогда я по-прежнему теряюсь,
Говорю неуверенно и забываю
Все, что свидетельствует в мою пользу,
И вместо этого испытываю стыд.

Год за годом 0 (0)

Сегодня в той ночи, где я тебя люблю,
Беззвучно на небе белеют тучи,
В сухом бурьяне вздрагивает ветер,
И воды закипают с кручи.

Год за годом рушатся
Пена и вода,
А на небе вдосталь
Туч, как и всегда.

Будут тучи белые еще видны
Поздней, в те одинокие года,
И будет ветер вздрагивать в траве,
И будет рушиться с камней вода.

Сожжение книг 0 (0)

После приказа властей о публичном сожжении
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Один гонимый автор, один из самых лучших,
Штудируя список сожженых, внезапно
Ужаснулся, обнаружив, что его книги
Забыты. Он поспешил к письменному столу,
Окрыленный гневом, и написал письмо власть имущим.
«Сожгите меня! — писало его крылатое перо.-
Сожгите меня!
Не пропускайте меня! Не делайте этого! Разве я
Не писал в своих книгах только правду? А вы
Обращаетесь со мной как со лжецом.
Я приказываю вам:
«Сожгите меня!»

Песня о счастье 5 (1)

Корабль средь волн плывет,
И видит рулевой
За чуть приметной гранью вод
Заветный город свой.

Шуруйте угли в топках,
Держите твердо штурвал,
Чтоб рифы, мели, шквалы
Корабль ваш миновал.

Мечтают моряки
Вернуться в порт скорей,
И есть, конечно, берега,—
Мы знаем,— у всех морей.

Давай шевели руками
И душу вкладывай в труд.
Удачи надобно завоевать,
Сами они не придут.

Работа не проклятье
Для тех, кто свободен сам,
Есть хлеб для них, и груды книг,
И ветер — парусам.

Чтоб город расцвел счастливый
И вам наградой стал,
Творить и мыслить должны вы,
Ковать и плавить металл.

Ребенку в колыбели
Нужны молоко и хлеб,
Чтоб щечки округлели
И каждый мускул окреп.

Он должен расти из пеленок,
Хоть он и мал пока;
Затем и кричит ребенок
И требует молока.

Коль домом станет кирпич
И деревом — росток,
Мы знаем, будет город у нас
И сад в урочный срок.

И так как матери наши
Для счастья нас родили,
Клянемся жить для счастья,
Для счастья всей земли.

Научи меня 0 (0)

Когда я был юн, для меня по моей просьбе
Вырезали ножом на деревянной доске и разрисовали тушью
Портрет старика, скребущего покрытую коростой грудь.
Взгляд его был преисполнен мольбы и надежды на поученье.
Но другой доски, что должна была висеть рядом с первой,
С изображением молодого человека, поучающего старика,
Так для меня и не сделали.

Когда я был юн, я надеялся
Найти старика, согласного, чтоб его поучали.
Когда я состарюсь, меня, я надеюсь,
Найдет молодой человек,
Согласный меня поучать.

На самоубийство изгнанника В. Б. 0 (0)

Я слышал, ты поднял на себя руку,
Чтобы не дать палачу работы.
Восемь лет в изгнании наблюдая, как крепнет враг
Ты последней не одолел границы
И земной перешел рубеж.

Рушится Европа. В главы государств
Выходят главари бандитских шаек.
Столько оружия, что людей не видно.

Будущее объято тьмой, а силы
Добра ослаблены. Ты это понял
И добил свое измученное тело.