Стихи Евгения Гребенка

Ужели правды больше нет на свете?
Ужель она за море утекла?
Я разве меньше, чем Щенок, приметен?
Его вчера хозяйка привезла —
Сегодня уж ему бубенчик прицепила.
Ах, как он весело бренчит,
Когда Щенок, задравши хвост, бежит
И звонко лает что есть силы!» —
Обиженный Козел так всюду говорил.
Хозяин, жалобе внимая
(И по-козлиному, как видно, понимая),
Козлу бубенчик подарил.
Запрыгал наш Козел: бородкою махая,
От гордости совсем рогатый задурил —
Подумать только: честь какая!
Но вскоре был подарку он не рад:
Чуть только он полез в хозяйский сад —
Раздалось «динь-динь-динь», народ скликая,
И выгнан был Козел в три шеи вон!
Беду принес ему тот звон!
Прошло то времечко, когда, бывало,
Тревог не ведая, он шел куда попало:
Поесть, погрызть — во все сады влезал,
А если возвращался и не скоро,
Где был и что поел — никто того не знал.

Писать жене в альбом – немного странно,
Но хочешь ты – и я пишу, мой друг.
Во время оно, помнишь, беспрестанно
Мой взор искал тебя в кругу подруг.
Как упоительны бывали наши встречи!..
И страстным трепетом мои дрожали речи…
Но вот теперь я, Маша, твой супруг,
Люблю тебя почтительно, как друга,
И одного желаю, милый друг,
Чтоб ты всегда любила так супруга.

Я недугом томим,
Но отрадно мне с ним,
Мне приятны недуга мученья.
Он ужасней всего,
Но и прелесть его
На земле не имеет сравненья.

Я недугом объят:
Вижу демонов, ад,
Вижу мир в наготе подземельной;
Вижу солнце без дня,
Вижу свет без огня,
Вижу мглы океан беспредельный.

С чёрной тучей грущу,
С буйным морем ропщу,
Вижу светлых алмазов рожденье;
Знаю, в недрах земли
Как граниты росли,
Чую трав и дерев прозябенье.

На земле тяжело,
На земле несветло:
Всё здесь пахнет и златом, и кровью!
Люди ближних гнетут,
Люди честь продают
И торгую святою любовью…

Полечу на эфир:
Как прекрасен тот мир!
Как блестящие звёзды роями
В стройном чине плывут,
Кольца огненны вьют
И расходятся вольно кругами…

И в гармонии той
Я летаю душой.
Свет неведомый ум озаряет.
Пред умом тает тьма,
И природа сама
Перед ним тайники отворяет.

Звёзд небесных светлей,
Краше солнца лучей
И зарницы полночной живее,
Ярче жгучих очей
Ненаглядной моей
Он в душе непонятно светлеет!

Но недуг отлетит:
Начинаю я жить,
Прозябать, как земное творенье,
Стану в мире страдать
И, как радости, ждать
Мой прекрасный недуг — вдохновенье.

Сын

Отец, задам тебе вопрос я!
Ячмень наш так растет зачем,
Что прямы, вижу я, тут многие колосья,
Другие же к земле пригнулися совсем,
Как перед барами мы гнемся поневоле,
Как гнутся пред крючком судейским казаки?

Отец

Прямые эти колоски
Совсем пустехоньки и зря растут здесь, в поле,
А вот поникшие — то божья благодать:
Их гнет зерно, они должны нам пищу дать.

Сын

Затем-то кверху нос изволит задирать
Наш писарь волостной, Онисько Харчовитый!
Он…

Отец

Тише — будешь бит! Уж лучше помолчи ты.

Был кем-то разведен Костер
В лесу. Кругом шумела осень.
Стояли холода, и ветер был несносен,
Снег мокрый изморозь по веткам распростер.
Быть может, человек здесь у огня сушился
И, уходя, не погасил его.
И вот, не знаю отчего,
Вдруг серый Волк здесь очутился.
Промерзший, весь в грязи, не ел уже три дня,
Дрожит, как мокрый пес, и лязгает клыками;
К Костру примчался он скачками
И отбежал, свой мех от пламени храня
(Ведь отроду не видел он огня).
И вот от радости он млеет,
Что шерсть его Костер, как солнце летом, греет.
Стал мех оттаивать, пар от него идет.
Сосульки, что везде вокруг него бренчали,
Уже совсем поопадали.
Зверь то к огню поближе подойдет,
То возле жара лапы греет,
То около Костра кудлатый хвост развеет,-
Его Костер-то больше не пугал.
Зверюга думает: «А что его бояться?
Я с ним запанибрата стал».

Вот ночь кончается, вот стало рассветать.
Вот начала вокруг погода проясняться.
«Пора,- Волк думает,- отсюда удирать!»
Ну, что б ему идти? — нет, надо попрощаться:
Безумный захотел Костер поцеловать,
Но только он в огонь свое засунул рыло,
Как пламенем ему всю морду опалило.

Отец мой говорил: «С панами мирно жить,
Водиться с ними — пусть господь тебе поможет.
Мы можем с ними есть и пить,
Но целоваться — сохрани вас боже!»

1

Их было два. Один, как божья кара,
Неумолим, как твердый рок,
При воплях жертв, при зареве пожара
С мечом вселенную протек.
И в ужасе, поникнув головою,
Склонились царства перед ним;
А он кровавою рукою
Подписывал законы рабства им.

Другой, беспечный и веселый,
Пел мир, и дружбу, и любовь
И, проходя с бандурой сёлы,
Везде имел привет и кров.
Его, как друга, все встречали.
Он пел в кругу веселых дев –
И после долго повторяли,
Как утешенье в дни печали,
Его восторженный напев.

Но час настал – и их со сцены света
Судьба в могилу низвела:
И честолюбца, и поэта,
Как дань свою, земля взяла.
Над прахом сильного и гордо и высоко
Гранитный памятник красиво, восходил,
А на могиле одинокой
Певца березку кто-то посадил.

2

Пролетают дни за днями,
Идут годы за годами,
И спешит за веком век –
И с презреньем разрушает
Все, что гордый созидает
Для бессмертья человек.
Где же памятник чудесной?
Там, в пустыне безызвестной,
Позолоченный гранит
В прах поверженный, разбит;
А над тихою могилой,
Где поэта прах лежит,
Роща темная шумит
Юной свежестью и силой:
Там весной цветы цветут,
И щебечут вольны птицы,
И красавицы-девицы
Про любовь свою поют.

Скачет, форменно одет,
Вестник радостей и бед.
Сумка черная на нем,
Кивер с бронзовым орлом.

Сумка с виду хоть мала —
Много в ней добра и зла:
Часто рядом там лежит
И банкротство и кредит;

Клятвы ложные друзей,
Бред влюбленного о ней,
Без расчетов — так, сплеча —
Спесь и гордость богача,

И педанта чепуха,
Голос вкрадчивый греха,
И невинности привет.
И чего в той сумке нет!

Будто посланный судьбой,
Беспристрастною рукой
Радость, горе, смех и стон
Рассыпает почтальон.

Он весь город обскакал;
Конь едва идет — устал.
Равнодушно вестник мой
Возвращается домой.

А где был он, может быть,
Станут долго слезы лить
О потерянных друзьях,
О несбывшихся мечтах…

Или в радости живой
Лить шампанское рекой…
Где ж волшебник-почтальон?
Дома спит в чулане он.

Бело личко, черны очи –
Хороша я, молода;
Как любить бы мне хотелось,
Как мне хочется любить!..

Ах, утратила я счастье!
Я была еще глупа,
А любил меня мой милый –
Насмеялась я над ним!..

Он уехал – стало жалко,
Стало сердце тосковать…
Воротись, мой раскрасавец,
Как тебя я полюблю!..

Тяжко жить на белом свете.
Не успела я расцвесть,
А приходится завянуть:
Сердце бедное болит.

Залез на колокольню дядя
И ну кричать, схватившись за бока:
«Смешно мне сделалось, на землю эту глядя,
Отсюда человек — не больше пятака,
Какая мелочь там? И кто же?
Никак не разберу я,- хоть убей!»

С усмешкой поглядел наверх прохожий
И говорит мне тоже:
«Никак, на колокольне воробей?»

Люблю я, малиновка, песню твою:
Она не звенит, не сверкает,
Но много мечтаний на душу мою
И сладостных дум навевает.
Давно это было. В родной стороне,
Как жизнь молодая кипела во мне,
Лелеяла сердце надежда,
Я жил в обаянье таинственных снов
И веровал слепо, невежда! –
В безмездную дружбу, в святую любовь!
Я помню, весною, рассветной порой,
В саду моя панна сидела со мной,
На грудь мне головку склонила
И, в сторону кудри откинув рукой,
Мне в очи свой взор утопила.
Я таял в восторге. Я весь трепетал
И страстно коханку мою целовал.
В лобзаньях душа улететь бы хотела…
Все негой дышало. В стыдливых лучах
Заря на востоке алела.
Цветы расцветали. Далеко в кустах
Малиновка пела.

На севере грустном, в еловой тени,
Где мох, да песок, да камни одни,
И здесь я, услышав малиновки песню,
Забудусь на время – душою воскресну..
И вновь надо мною минувшие дни!
Мне кажется: воздух Украины веет
Душистою негой опять на меня;
Заря на востоке опять пламенеет,
И смотрит с улыбкой коханка моя,
Любви поцелуй на устах ее млеет…
А там – над рекою – черешень цветет
И песню малиновка тихо поет.

Ты не люби ее, безумец молодой,
Такой высокою и беспредельной страстью;
Ты видишь ли, на пыл души твоей святой
В ней нет сочувствия, нет даже в ней участья.
Она дитя еще, тебя ей не понять,
Ей куклы нравятся и розовые щеки,
А на челе твоем следы страстей глубоких
И опыта тяжелая печать.

Ты любишь пламенно – ей этого не надо:
Ей непонятен чувств мятежных разговор;
Ей светской болтовни приятен милый вздор
Под легкие мотивы галопада.
Так не люби ж ее, безумец молодой,
Не жертвуй для нее души священным миром,
Не падай перед ней – как древле жрец, с мольбой,
Коленопреклонясь, молился пред кумиром.

Зеленая трава моя
Под косою гнется.
Головушка казацкая
Знай себе смеется.

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

В калиновом саду моем
Соловей щебечет;
Мне, молодцу, в дому моем
Всё жена перечит.

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

До города до Киева
Женушка ходила;
Головушка казацкая
Осемь дней кутила.

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

Сказал гетман: миритеся —
Вот и помирились;
Луга были не кошены —
Вот и покосились.

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

Кошу, кошу — не косится…
Дал же бог работу!
Винтовочка всё просится
В поле на охоту.

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

В Пирятине мой дядюшка,
Под Лубнами тетка…
Косить сено, пахать поле,
Право, не находка!

Щебетун соловей,
Слушай песни моей!

Я дружен в печалью, как с нежной сестрою.
Не помню, когда я ее полюбил:
Ребенок, я сладко мечтал под грозою,
Ветр буйный понятно душе говорил.
Измлада, от самой моей колыбели,
Мне грустно стенали пастушьи свирели;
Печаль разливалася в песнях родных:
Рыдая, я слушал унылую чайку,
Мне пели, как ляхи сожгли Наливайку, –
И сердце приятно болело от них.
И, детские игры свои забывая,
Я с думою свыкся в ночной тишине;
И чудная гостья тогда, неземная,
Темнее полночи являлась ко мне…

Но годы летели; я, юноша смелый,
Взглянул безбоязненно в светлую даль:
Там в радугах прелести мира горели,
Неясные страсти в душе закипели,
И презрел я старую гостью – печаль.
Я деву увидел, венец мирозданья,
Земной и небесный аккорд красоты!
Пред нею поверг я надежды, желанья
И юности сладкие грезы, мечты.
Она, улыбаясь, мне в очи смотрела
И сердце лучами улыбки прожгла.
Душа моя дивным пожаром горела
И яркою страстью вполне расцвела.
Как дева земная, прелестна была!
Я песни звучал ей – и стих, непокорный
Богатству и власти, пред ней трепетал.
«Люблю» – прошептала мне дева притворно;
Но златом пред нею богач прозвучал,
И я был осмеян изменой позорной:
Променяны чувства на подлый металл!
Страдалец, я к людям расширил объятья –
Безумец! Сочувствия ждал от людей!
К растерзанной груди хотел их прижать я
И обнял – шипящих от зависти змей.

Я в мире остался опять одинокий,
Всю горькую чашу испив бытия:
Мне люди разрезали сердце глубоко,
И холодом опыт обвеял меня.
Со вздохом я призвал дней детства подругу,
И мрачная гостья явилась ко мне:
Она протянула мне руку, как другу,
И вновь неразлучна со мной в тишине…
Она овладела убитой душою,
Она моя дева, мой друг, властелин!
Я чувства делю с ней, как с нежной сестрою.
И в мире коварном живу не один.