Колыбельная 0 (0)

Море баюкает тысячи волн
Божественными речами.
Слушая любящие моря,
Родное дитя качаю.

Ветер-бродяга колышет хлеба,
Баюкает их ночами.
Слушая любящие ветра,
Родное дитя качаю.

Бог наклонился над люлькой миров,
Отчими смотрит очами.
Чувствуя тень от его руки,
Родное дитя качаю.

Перевод И.Лиснянской

Звездочка 0 (0)

Упала чудо-звездочка
на левое плечо,
глазам моим не верится,
а сердцу горячо.

С ней вместе в час предутренний
очнулась ото сна:
в моей косе распущенной
светилася она.

Своих сестер я кликнула:
скорей, скорей ко мне!
Неужто вы не видите
звезду на простыне?

Я выбежала в патио:
всем в мире докажу, —
не девочку, а звездочку
я на руках держу.

Соседки заполошные,
конечно, тут как тут:
мою звезду то чмокают,
то на руки берут.

Вкруг люльки, где так трепетно
горит моя звезда,
не дни пошли, а праздников
сплошная череда.

Зимою нынче инея
не увидать нигде,
и сад живет, и скот не мрет
благодаря звезде.

Приходят люди добрые
меня благословлять,
спасибо, люди добрые,
но дайте ей поспать.

Она всем тельцем светится,
я плачу в три ручья,
укачивая звездочку:
она моя, моя!

Перевод И.Лиснянской

Терновник 0 (0)

Терновник ранящий да и ранимый
в безумной судороге ворошит пески,
он врос в скалу — пустыни дух гонимый —
и корчится от боли и тоски.

И если дуб прекрасен, как Юпитер,
нарцисс красив, как миртовый венец,
то он творился, как вулкан, как ветер
в подземной кузне и как Бог-кузнец.

Он сотворен без тополиных кружев,
трепещущих тончайшим серебром,
чтобы прохожий шел, не обнаружив
его тоски и не скорбел о нем.

Его цветок — как вопля взрыв внезапный,
(так Иов стих слагал, вопя стихом),
пронзителен цветка болезный запах,
как будто прокаженного псалом.

Терновник наполняет знойный воздух
дыханьем терпким. Бедный, никогда
в своих объятьях цепких, в цепких космах
он не держал ни одного гнезда.

Он мне сказал, что мы единотерпцы, —
и я ничья здесь, да и он ничей,
и что шипы его вросли мне в сердце
в одну из самых горестных ночей.

И — я терновник обняла с любовью
(так обняла бы Иова Агарь):
мы связаны не нежностью, а болью,
а это — больше, дольше, верь мне, верь!

Перевод И.Лиснянской

Ваза 0 (0)

Я мечтаю о вазе из глины обычной с округлым боком,
Будет прах твой хранить возле глаз моих, станет моею щекою
Ее круглая стенка в жилище моем одиноком,
И тогда наши души найдут хоть подобье покоя.

Не хочу ни златого сосуда с медовым отливом,
Ни языческой чувственной амфоры. В глиняной вазе
Пусть укроется прах твой, я ссыплю его молчаливо
В эту вазу, как будто в подол этой юбки из бязи.

Глину я соберу у реки и замес несомненно,
Хоть и невольно, наполню своею сердечною дрожью,
Мимо женщины с луга пройдут с грузом мокрого сена —
Не поймут, что леплю я супругу последнее ложе.

Пусть прах твой заберет, сколько сможет, из глаз моих свету.
Уместится в ладонях моих горстка праха и сразу
Нитью плача бесшумно стечет в усыпальницу эту,
И потом поцелуем немыслимым я запечатаю вазу.

Перевод И.Лиснянской

Сосновый бор 0 (0)

Бор сосновый гору
пологом одевает.
Так большая любовь
всю жизнь закрывает.

Ничего не оставив,
чем бы ни завладела,
так любовь затопляет
и душу и тело.

Была гора на заре
розовой землею,
но сосны закрыли
ее чернотою.

(Как розовый холмик,
душа была прежде;
а любовь ее одела
черной одеждой).

Отдыхает ветер,
и бор замолкает;
так молчит человек,
когда сердце страдает.

И думают сосны,
черны и огромны,
как некто, с печалью
мира знакомый.

Бор сосновый, думать
с тобою не должна я:
боюсь припомнить,
что я — живая.

Нет, нет, не молчи,
дай уснуть в твоем шуме;
не молчи, словно люди,
погруженные в думы!

Перевод О. Савича

Безмолвная любовь 0 (0)

Ненавидеть бы тебя, подобно зверю,
чтобы ненависть в лицо швырнуть при встрече!
Но люблю я и любовь свою не вверю
ненадежной человечьей темной речи.

Ты хотел бы, чтоб признанье стало стоном,
чтобы пламени и бездны клокотанье,
а оно своим теченьем потаенным
выжгло русло — и ни сердца, ни гортани.

Я — молчание соленого лимана,
а кажусь фонтанной струйкой безголосой.
Немота моя страшна и окаянна,
но всесильней безъязыкой и курносой!

Перевод Н.Ванханен

Увидеть его снова 0 (0)

И больше никогда — ни ночью, полной
дрожанья звезд, ни на рассвете алом,
ни вечером сгорающим, усталым?

Ни на тропинке, ни в лесу, ни в поле,
ни у ручья, когда он тихо плещет
и как чешуйки, в лунном свете блещет?

Ни под распущенной косою леса,
где я звала его, где ожидала;
ни в гроте, где мне эхо отвечало?

О нет! Где б ни было, но встретить снова —
в небесной заводи, в котле кипящих гроз,
под кротким месяцем, в свинцовой мути слез!

И вместе быть весною и зимою,
чтоб руки были воздуха нежнее
вокруг его залитой кровью шеи!

Перевод О. Савича

Спокойствие слова 0 (0)

Открылась посреди пути земного
Мне истина, как чашечка цветка:
Жизнь — это сладость хлеба золотого,
Любовь — долга, а злоба — коротка.

Заменим стих язвительный и вздорный
Стихом веселым, радующим слух.
Божественны фиалки… Ветер горный
В долину к нам несет медовый дух.

Не только тот, кто молится, мне дорог, —
Теперь и тот мне дорог, кто поет.
Тяжка и жажда, и дорога в гору,
Но ирис нежный — все-таки влечет.

У нас глаза в слезах, но вот речонка
Блеснет, — и улыбаемся опять.
Залюбовавшись жаворонком звонким,
Забудем вдруг, как трудно умирать.

Спокойна плоть моя, — ушло смятенье,
Пришла любовь, — и нет былых тревог.
И материнский взор — мне в утешенье,
И тихий сон мне уготовит Бог.

Перевод И. Лиснянской

Кротость 0 (0)

Для тебя пою я песню,
в ней земля не знает зла;
как твоя улыбка, нежны
и колючки и скала.

Для тебя пою, — из песни
изгнала жестокость я;
как твое дыханье, кротки
и пантера и змея.

Перевод О.Савича

Звездная баллада 0 (0)

— Звезда, я тоскую!
Скажи, ты встречала
другую такую?
— Я с нею тоскую.

— Мне стало грустнее.
А та? А другая?
Что сделалось с нею?
— Ей много труднее.

— Гляжу со слезами,
как век я векую.
А та, за морями?
— Умылась слезами.

В печали горючей молю:
— Дорогая,
откликнись, не мучай,
кто эта другая?!

И капля дрожит на небесной реснице:
— Неужто и ты
не признала сестрицы?

Перевод Н.Ванханен

Ребенок остался один 0 (0)

Услышав тихий плач, свернула я с дороги,
и увидала дом, и дверь его открыла.
Навстречу — детский взгляд, доверчивый и строгий,
и нежность, как вино, мне голову вскружила.

Запаздывала мать — работа задержала;
ребенок грудь искал — она ему приснилась —
и начал плакать… Я — к груди его прижала,
и колыбельная сама на свет родилась.

В окно открытое на нас луна глядела.
Ребенок спал уже; и как разбогатела
внезапно грудь моя от песни и тепла!

А после женщина вбежала на крыльцо,
но, увидав мое счастливое лицо,
ребенка у меня она не отняла.

Перевод О.Савича

Поэма о сыне 0 (0)

1

Сына, сына, сына! В минуты счастья земного
сына, чтоб был твой и мой, я хотела;
даже в снах повторяла твое каждое слово,
и росло надо мной сияние без предела.

Сына просила! Так дерево в крайнем волненье
весной поднимает к небу зеленые почки.
Сына с глазами, в которых растет изумленье,
сына в счастливой и сотканной Богом сорочке!

Руки его, как гирлянды, вокруг моей шеи;
река моей жизни с ним рядом, как с пышным лугом;
душа моя — аромат и прохлада аллеи,
чтоб скала на пути и та была ему другом.

Когда в толпе, с любимым об руку, мы встречали
будущих матерей, мы глаз с их лица не сводили;
и без слов мы столько вопросов им задавали!
А глаза ребенка в толпе, как солнце, слепили.

По ночам не спала от счастья, что сна чудесней,
но огонь сладострастья не спускался к постели.
Чтоб он родился, как птица, с волшебною песней,
себя берегла я и силы копила в теле.

Я думала: чтобы купать его, солнца мало;
над коленями плакала: для него костлявы;
от грядущего дара сердце во мне дрожало,
и сами лились слезы скромности, а не славы.

Нечистой разлучницы-смерти я не боялась:
его глаза тебя в небытие не пускали;
в предрассветную дрожь или в немую усталость
вошла бы под этим взглядом без всякой печали.

2

Мне тридцать лет. И на висках застывает
преждевременный пепел смерти. В ночах бессонных,
как вечный тягучий дождь, сердце мое заливает
злая горечь медленных слез, холодных, соленых.

Огнем отливает сосна, хоть солнца не знала.
Все думаю я, чем бы стал ребенок, рожденный
такою матерью, — я в жизни слишком устала, —
сын с сердцем моим — сердцем женщины побежденной.

И с сердцем твоим — цветущим плодом ядовитым,
с твоими губами, — ты б снова лгать их заставил.
Никогда любовью моей он не был бы сытым:
только потому что он — твой, меня б он оставил.

В каких же цветущих садах и проточных водах
он отмыл бы весной свою кровь от моей боли?
Я печальной была под солнцем и в хороводах,
и на раны его я бы насыпала соли.

А если бы вдруг губами, сведенными злобой,
он сказал мне то, что родителям я сказала:
«Вы живете в печали, — так зачем же вы оба
родили меня, чтоб такой же, как вы, я стала?»

Есть печальная радость в том, что спишь беспробудно
в земляной постели твоей, и мне не придется
сына качать, и сама засну без мысли трудной,
без угрызений, как на дне немого колодца.

Потому что я, обезумев, век не смыкала б,
все слыша сквозь смерть, вставала бы ночью украдкой
на колени истлевшие, костями стучала б,
если б в жизни трясла его моя лихорадка.

Отдыха божьего я не узнала б в могиле,
в невинной плоти пытали б меня изуверы,
вечно, вечно бы вены мои кровоточили
над потомством моим с глазами горя и веры.

Блаженная я, как последняя в книге страница;
блаженно чрево, в котором мой род умирает.
Лицо моей матери в мире не повторится,
и в ветре голос ее больше не прорыдает.

Лес, ставший пеплом, сто раз обновится,
рожая, и сто раз деревья падут и наново встанут.
Я паду, чтоб больше не встать во дни урожая,
со мной все родные на дно долгой ночи канут.

И вот как будто плачу я долг целого рода,
как улей, гудит и стонет моя грудь от горя.
Живу в каждом часе всей жизнью и всей природой,
а горечь течет и уходит, как реки в море.

Мои мертвецы глядят на закат опаленный
с безумной тоскою и слепнут со мною вместе.
Губы мои запеклись в мольбе исступленной:
прежде чем замолчу, прошу пощады для песни.

Я сеяла не для себя, не затем учила,
чтоб в последний час склонилась любовь надо мною,
когда из тела уйдут и дыханье и сила,
и легкий саван я трону тяжелой рукою.

Я чужих детей воспитала; песня мне ближе
брата была; лишь к тебе поднимала я очи,
Отче Наш, иже еси на небеси! Прими же
нищую голову, если умру этой ночью!

Перевод О.Савича

Сильная женщина 0 (0)

Обветрено лицо, а кофта голуба, —
Такой тебя глаза мои запечатлели.
Там, в детстве, где земля раскрыта, как судьба,
Я видела тебя на пахоте в апреле.

Пил в грязном кабаке нечистое вино,
Тот самый, от кого и родила ты сына.
Несла ты тяжкий груз, но падало зерно
Из бедных рук твоих спокойно и невинно.

А летом жала хлеб для сына, вся светясь,
И вновь я от тебя не отрывала глаз,
Расширенных от слез восторга и от воли…

Все целовала б грязь я на ногах твоих!
Иду я, отвратясь от модниц городских, —
И тенью и стихом, — вслед за тобою в поле.

Перевод И.Лиснянской

Мои книги 0 (0)

Жильцы дубовых полок, безмолвны ваши страсти,
как вы красноречивы, хотя молчите глухо,
хранительницы смысла, целительницы духа,
исполненные скорби, дарующие счастье!

Под тяжестью вседневной согбенная устало,
я с наступленьем ночи сумею распрямиться:
поглажу переплеты и угадаю лица,
и мне кивнут с улыбкой все те, кого не стало.

Кипят псалмы Давида разливом жаркой лавы,
и в огненную бездну я сердце окунаю,
о Библия, едва ли найдется даль иная,
чьи вечные просторы настолько величавы!

Ты лучших в этом мире своим вином вспоила.
Несокрушимый стержень и твердая основа.
Когда я повторяю твое святое слово —
ко мне опять приходят спокойствие и сила.

Бессмертный Флорентиец был первым человеком,
разбередившем сердце своим протяжным стоном —
во мне его дыханье, как в тростнике зеленом,
и я плыву доныне по алым адским рекам.

Идя сквозь дым и пламя, томясь по розам сада,
с гортанью пересохшей, безумная от жажды,
на цветники Ассизи я набрела однажды,
и освежила губы нездешняя прохлада.

К Франциску из Ассизи меня вела дорога,
он вышел мне навстречу, бесплотный, как туманы,
целуя чаши лилий, гноящиеся раны,
в любом явленьи божьем целуя имя Бога.

Мистраль, певец Прованса! Я помню и поныне
земли разверстой комья, пьянящий запах пашен.
Взгляд девочки влюбленной беспомощно-бесстрашен
и суждено ей сгинуть в обугленной пустыне.

И ты, Амадо Нерво, сладчайший голос горлиц,
из выжженного сердца невынутое жало.
Цепочка гор далеких ломалась и дрожала,
когда я вдаль глядела, от строчек не опомнясь.

О доблесть книг старинных, о ветхая бумага,
ты не сдаешься тленью, чтоб утолять печали.
Иов, как прежде, страждет, и безответны дали,
и жив Фома Кемпийский, и горечь, и отвага!

Как Иисус, свершая свой крестный путь с любовью,
вы раны отирали стихом, и ваши лики
на книгах проступили, и платом Вероники
глядит творенье — роза, запекшаяся кровью!

Целую ваши губы, ушедшие поэты!
Вы стали горстью пыли, но остаетесь рядом,
спеша меня ободрить и голосом, и взглядом,
и вечным кругом лампы мы в сумраке согреты.

О мертвые, вы с нами во славе бестелесной!
Прильну во мраке ночи к распахнутым страницам —
к глазам неутоленным, сожженным страстью лицам,
скипевшимся во прахе, в земле глухой и тесной.

Перевод И.Лиснянской

Бессонница 0 (0)

Достался трон вчерашней побирушке,
так диво ли, что я от страха вою,
что всюду мне мерещатся ловушки:
— Ты не ушел? Ты здесь еще? Со мною?
Встречать бы счастье радостным доверьем
и отвечать на взгляд беспечным взглядом,
но и во сне, привычная к потерям,
твержу: — Ты не ушел? Ты здесь? Ты рядом?

Перевод Н.Ванханен