Стихи Леонида Завальнюка

Красиво вишня зацвела.
Красиво первая пчела
На белой снежности сидела
И утро красное пила.

Волна красивая чиста.
Красивы вербы у моста.
Бежит красотка — Божья милость…
И в сердце сердца проломилась
И стала светом красота.

И в час, когда темным-темно,
Так, что не знаем, чем мы живы,
Слова пусты, прозренья лживы
И всё значенья лишено.
Вдруг на мгновенье свет в крови.
И открывается дорога
Любви, надежды, счастья, Бога.
И гаснут боль, тоска, тревога.
И смерть сама кричит:
— Живи!

Под моим присмотром было два коня.
Оба вдруг исчезли среди бела дня.

Одного украли, а другой сбежал.
Этого, второго, я очень уважал.

Но промчались годы — миллиарды лет.
Снится конь украденный, а сбежавший — нет.

Снится, что мы едем. Снится, что поем.
Снится, что мы вечны и всегда вдвоем.

Тихий летний вечер, долгий, долгий путь…
Снится, что на свете можно все вернуть.

И сквозь слезы радости я шепчу любя:
— Здравствуй, конь украденный,
Друг ты мой украденный.
Что бы ни случилось, я найду тебя!

Временами ощущаю:
Кто-то шлет мне чашку чаю,
Хлеба с маслом и покой,
Удивительный такой.
В нем живет моя жена,
Старость, молодость, страна,
Ряд чужих нездешних стран,
Звезд далеких океан.
И над этим всем из детства
Где-то рядом, по соседству, –
Позабытая побудка —
Легкий, летний барабан.
Я с покоем этим сплю,
Размышляю, жду, люблю,
Суечусь, мудрею, плачу.
Смерть кляну /а как иначе?/.
А покой во мне горит
И чуть слышно говорит:
– Не печалься. Ты на даче.
У друзей своих на даче.
Жизнь есть лето.
А зимой
Соберешь свои манатки
И с улыбкой «все в порядке!»
До другой весны – домой.

Скажи ты мне, чаща,
Скажи, темный лес,
Как мне докричаться
До крайних небес?

Ответила чаща:
— А ты не кричи.
Скажи: «Боже правый!..»,
А дальше молчи.

Молитва — не просьба,
Не страх, не беда.
Она только провод
Отсюда туда.

Единственный провод
Сквозь вечную тьму.
И только молчанье
Любви и отчаянья.
И только молчанье
Летит по нему.

То ль японка, то ли ее пчелы покусали.
Лик припух. Но этот лик — душа…
Что она там делала на крохотном вокзале,
Кроткими ресницами шурша?
Может быть, ждала кого:
Сейчас вот скрипнут двери…
Но летели мимо поезда,
С деловитым, злым высокомерьем
Прокричав на стрелках: “Навсегда!”
Тыщу лет прошло с тех пор.
Ах, побывать в Японии!..
Впрочем, нет. Что поиски? Тщета.
Я люблю в ней то , что детским стоном помнил:
Обреченность, чистость, доброта.
Обреченность — чудо дальней дали,
Дальше коей только небо без планет.
Что она там делала на крохотном вокзале
Одинокая, случайная, как свет?..

Дымок далекого костра,
Осока сизая остра.
А росы, господи! А росы!
Бегу, раскинув два крыла.
Стоит береза край села,
И я стою у той березы.
– Ну, здравствуй!
– Здравствуй. А ты кто?
– Я – это ты, но повзрослевший.
А мальчик смотрит оробевший
На мою шапку, на пальто.
И вздохом оттолкнув дорогу,
Которой брел я столько лет,
Вдруг говорит:
– Купи у нас корову.
Зимою сдохнет. Сена нет.

Бывало, говорю себе:
— Осенний воздух густ?
Да нет, обычен. Просто холодает.
Бывало, говорю себе:
— Земля не обладает
Ни божьей памятью живой,
Ни органами чувств.
И глупо это — на краю села
Остановиться вдруг
И с грустью умиленной
Колодец, вербу окликать
Иль спрашивать у клена:
Ну как живешь, старик,
И как твои дела?
Вот так, бывало, говорю себе,
И в сердце заползает мгла
Тягучая, как смертная смола.
И так я в целом свете одинок,
Так переполнен тьмой,
Какой-то древней, не моей тоскою,
Как будто сам я этот клен,
Колодец, верба над рекою.
И вот стою, шепчу:
— Не торопись, постой, поговори со мною,
Счастливый, младший брат мой – человек живой!..

Повеет тающим снегом,
И снова теплеет взгляд…
Машины, сани, телеги
По весенней дороге гремят.
И все они мимо, мимо.
И все они не по пути.
И мужчина сказал:
— Видимо,
Придется пешком идти.
Ну что ж, и это на пользу! —
Тряхнул вещевым мешком.
…Двадцать километров по лесу
Двое идут пешком.
Лицо у женщины важное —
Вызвался, так веди!
А губы такие влажные,
Что сердце стынет в груди.
Милее женских капризов
Ничего не найти.
Страшнее женских капризов
Нет ничего в пути.
Мокрым тающим снегом
Лес пропах весь.
И женщина сказала со смехом:
— А мы заночуем здесь!
А мы разобьем палатку!
Сделайте для меня…
Спит она сладко, сладко.
Мужчина сидит у огня.
Песня кедрового гула
Над сонной тайгой плыла.
В восемь она уснула,
А в десять стая пришла…
Люди сложили поверье,
В тайге дожив до седин:
Бойся с весенним зверем
Выйти один на один.
Бесчисленны в дебрях могилы
Без насыпей и крестов!
…Семнадцать, острых, как пилы,
Семнадцать волчьих хребтов…
На лбу ледяные пятна
И тяжело дышать.
И только одно понятно:
Надо бежать!
Но разве ее оставишь
На растерзанье одну?
Но разве ее заставишь
Сонную влезть на сосну?
В памяти некогда рыться —
Палка и нож в руке.
И проснулся высокий рыцарь
В старом холостяке.
И дрался он, как влюбленный,
Огнем сокрушая врага.
И пахла шерстью паленой
На тысячи верст тайга!
…Дрогнула темень густая.
Утро и тишина.
В четыре ушла стая,
А в восемь проснулась она.
И прежней сделалась сразу,
Домашняя такая со сна.
— Господи, какой вы чумазый! —
Только и сказала она.
И пошли они дальше, отважные,
По молодой весне.
И были губы у женщины влажные,
Как влажен тающий снег.
Так пусть же канет в веселом смехе
На самой дальней версте
Баллада о тающем снеге, —
О мужестве
И чистоте!

Ненастной ночью и средь бела дня
Бегу себе ни валко и ни шатко.
Хоть вроде я и крепкая лошадка,
Никто не хочет ставить на меня.
Мне скучная дистанция досталась.
Но где-то там, на тысячной версте,
За тень доверья, за любую малость
Я бы принес вам счастье на хвосте.
Поверьте слову старого коня,
Не упустите редкую удачу.
Вот вы купили пирожок.
А сдачу —
Что вам терять? — поставьте на меня!
Поставят, как же!.. Есть другой заезд,
Где что ни конь, то писаный красавец.
Тот бьет копытом, этот — землю ест,
Готовый мчать, планеты не касаясь,
Минут так… пять. А может, даже семь.
О этот мир легчайшего азарта,
Где результат, как выпавшая карта:
Он жизни не касается совсем.
Играть всерьез не любят игроки.
И долго ждать не любят: мир не вечен.
На марафонцев ставят чудаки,
Которым, кроме сердца, ставить нечего.
Я с ними весь.
Но быть у них в долгу —
Не значит ли терять свою дорогу?
— Нет ставок?
— Нет.
Ну что ж, и слава богу..
Сам на себя и ставлю
и бегу.

Приходил. Приносил кучу добрых вестей.
Уходил. Уносил всю тоску и обиды…
Чай в заварочном чайнике, носик отбитый,
– Остывай на здоровье, не ждем мы отныне гостей.

Был ли я для кого-нибудь гостем таким вот,
Чтоб, над чайником сидя, вскричал человек:
– О как мир опустел! Как я горько покинут! –
Когда в нети уйду и исчезну, кану навек?

Нет. Да вряд ли и буду. Все просто и грустно:
Тот ко мне приходивший, содеян был жаждой любви,
Тем горчайшим, огромным, неистовым чувством,
Что живет в каждой радости, в каждой сильной и честной крови.

Друга не было. Было желание друга.
Боже правый, стучат.
– Это ты?
– Ну конечно!
– Входи.
И он входит, садится в привычный свой угол.
– Чай остыл…
– Подогрей. Там на улице жуткая вьюга.
И – покой, и весна, и живая отвага в груди.

Я не привержен людям
И не подвешен к звезде.
Где-то меня не любят,
А это значит — везде.
Качаюсь на собственной совести,
Как висельник на ветру.
И нету печальней повести,
Чем повесть о том, что умру.
Ах, что же там, что там на третье?..
Кончается жизни обед.
И хочется жить на свете,
Так хочется жить на свете,
Что силы на жизнь уже нет.

– О как мне нужен этот свет!
– Мне тоже, извините!..
– Тогда – вдвоем на небо по полям.
И этот пламень, что полощется в зените,
Ни мне, ни вам – разделим пополам.
– Но я всю жизнь!..
– Я тоже, слава Богу!
И мы бросали жребий под луной.
Он выиграл. Заплакал. И – в дорогу!
И я за ним: а вдруг поделится со мной?
Мы долго шли. Земля меняла вехи.
И снова шли. Событий треснул шов.
И то, что было в небе в прошлом веке,
Вихрастый Ваня на земле нашел.
Он широко гулял, делился с целым светом.
И, вниз сойдя,
Мы ринулись к нему,
Он улыбнулся:
– Разобрали. Нету.
Но если вы поэты?..
– Мы поэты!!
– Тогда велели передать вот это. –
И протянул нам, развернув газету,
Прекрасную атласную суму.
…Как всякий дар небес, мы чтим ее и холим.
И без конца /так челноки снуют/
Мы с ней туда-сюда по белу свету ходим.
Но жалкости в ней нет
И слабо подают.

Скажу: «Когда-нибудь!» –
И словно помолился
И дом, и свет, и путь,
И в завтра проломился.

Когда-нибудь, друзья,
Когда-нибудь, Отчизна!..
Когда? Не знаю я.
Но знаю, что – случится.

Сегодня и вчера
Срослись – одна природа.
И снова не черна
Мелодия ухода.

И всходят семена
На помертвелом поле.
И в небе нету дна,
Как нет границ у воли.

Как нет кривых дорог
К зиянью Вертограда.
И только боль и Бог,
И только жизнь и радость!