Ода шотландскому пудингу «Хаггис» 0 (0)

В тебе я славлю командира
Всех пудингов горячих мира, —
Могучий Хаггис, полный жира
И требухи.
Строчу, пока мне служит лира,
Тебе стихи.

Дородный, плотный, крутобокий,
Ты высишься, как холм далекий,
А под тобой поднос широкий
Чуть не трещит.
Но как твои ласкают соки
Наш аппетит!

С полей вернувшись, землеробы,
Сойдясь вокруг твоей особы,
Тебя проворно режут, чтобы
Весь жар и пыл
Твоей дымящейся утробы
На миг не стыл.

Теперь доносится до слуха
Стук ложек, звякающих глухо.
Когда ж плотнее станет брюхо,
Чем барабан,
Старик, молясь, гудит, как муха,
От пищи пьян.

Кто обожает стол французский —
Рагу и всякие закуски
(Хотя от этакой нагрузки
И свиньям вред),
С презреньем щурит глаз свой узкий
На наш обед.

Но — бедный шут! — от пищи жалкой
Его нога не толще палки,
А вместо мускулов — мочалки,
Кулак — орех.
В бою, в горячей перепалке
Он сзади всех.

А тот, кому ты служишь пищей,
Согнет подкову в кулачище.
Когда ж в такой руке засвищет
Стальной клинок, —
Врага уносят на кладбище
Без рук, без ног.

Молю я Промысел небесный:
И в будний день, и в день воскресный
Нам не давай похлебки пресной,
Яви нам благость
И ниспошли родной, чудесный,
Горячий Хаггис!

Коспатрик 0 (0)

Коспатрик за море послал людей,
Коспатрик послал за невестой своей,
И корабли Зеленой земли
К шотландскому берегу подошли.
Две дюжины были свитой морской,
Две дюжины были с пшеничной мукой,
Две дюжины — с хлебом печеным в мешках,
Две дюжины — с золотом в сундуках.
В шелка и в бархат наряжена,
Весь путь беспрестанно рыдала она,
А Вилли-стремянный и ночью и днем
«Быть может, сползают подушки седла?
Быть может, дорога тебе тяжела?
А может, повод для слез иной —
Что ты Коспатрика будешь женой?»
«О нет, моей грусти не то виной,
Что я Коспатрика буду женой:
Мне горьких слез потому не унять,
Что я оставила добрую мать.
Но, юноша милый, поведай мне.
Какой обычай в твоей стране?»
«Обычай Коспатрика, так скажу,
Не может обрадовать госпожу.
Семь раз на принцессах он был женат,
Семь раз отсылал их в слезах назад,
Их ночью на ложе свое привлекал
И груди им поутру отсекал.
Но если ты раньше не знала мужчин,
Для страха и трепета нет причин;
А если твоя под угрозой грудь,
Найми служанку какую-нибудь».
И крикнула леди служанку свою:
«Пять тысяч марок тебе даю,
Если решишься в обличье моем
С Коспатриком ночь провести вдвоем…»
Когда отзвонили колокола
И ночь испытания в дом пришла,
Служанку с Коспатриком отвели
В спальню, где рядом они легли.
«А ну-ка, кровать, не таи от меня,
И ты, одеяло, и ты, простыня,
И ты мне ответь, мой надежный клинок,
С девой ли я на ложе возлег?»
«Да, девушка эта и впрямь чиста,
Да только девушка эта — не та,
У этой не смяты цветы чистоты,
Да только не с этой обвенчан ты!»
Коспатрик в гневе вскочил, как зверь,
Коспатрик в гневе захлопнул дверь
И, пробежав через двадцать зал,
Он к матери в опочивальню вбежал.
«О, знал ли хоть кто-нибудь из христиан
Такое коварство, такой обман?!
Я девушке скромной сердце вручил —
И бабу с начинкою получил!»
«Спокойнее, сын мой, останься тут,
И пусть друзья тебя развлекут,
А я между тем пойду погляжу
На леди твою, на твою госпожу».
Старуха дородна была и сильна,
И двери с петель сорвала она:
«А ну-ка, скажи, от кого твой плод?
Кто он: слуга, или смерд, или лорд?»
«О, выслушай, мать, расскажу я тебе
О горестной, тяжкой моей судьбе.
Мы были сестры, нас было семь
Сестер прекрасных, известных всем.
Случилось все это погожим днем,
Когда мы покончили с нашим шитьем;
Мы бросили жребий — кому из сестер
Идти за цветами в зеленый бор.
Увы, мне! Я младшей была в семье,
Но худшая доля досталась мне:
Мне жребий выпал идти туда —
Вот так и подкралась ко мне беда.
От старших сестер был наказ мне дан —
Рвать красные розы и пряный тимьян,
Рвать красные розы, омелу рвать,
Чтобы цветами обрадовать мать.
И только я стала сбирать цветы,
Юноша сказочной красоты,
Нарядно одет и нарядно обут,
Подобный принцу, явился тут.
И девушка ль я или нет — меня
Он там продержал до скончания дня,
И девушка ль я или нет — но мы
В лесу оставались до самой тьмы.
Он дал мне свою белокурую прядь,
Велел мне беречь ее и сохранять;
Он дал ожерелье — сказал, что спасет
Оно от несчастий и от невзгод;
Он дал мне кольцо золотое — его
Велел он беречь мне пуще всего».
«И где же они, отвечай, не таи,
Сокровища редкостные твои?»
«О матушка милая, все они в том
Со мной неразлучном ларце золотом».
«Что ж, дочка, сиди, дожидайся, — сейчас
Узнаю, к добру ли твой странный рассказ».
Оставив невестку вздыхать и рыдать,
Явилась к Коспатрику старая мать:
«А где ожерелье твое — талисман,
Который на случай беды тебе дан?
А где золотое колечко — его
Беречь я велела пуще всего?»
«Все это я в дар преподнес ввечеру
Прекрасной девице в заморском бору.
Но отдал бы я все владенья сполна,
Чтоб в эти покои явилась она,
Не пожалел бы и жизни земной,
Чтоб стала — хоть на день! — она мне женой».
«О сын мой, владенья свои пожалей,
Девушка эта под кровлей твоей;
И здравствуй на долгие времена:
Ты и красавица — муж и жена».
И тридцати не минуло дней,
Как мальчик здоровый родился у ней,
И схож был красивым своим лицом
С Коспатриком он — со своим отцом.
Коспатрик здравицу провозгласил,
Коспатрик крикнул что было сил:
«Закутайте леди мою в шелка!
В парном молоке искупайте сынка!!!»

Лиззи Уэн 0 (0)

Лиззи Уэн сидит в отцовском дому,
Горюя и скорбя.
И приходит ее любимый отец:
— Лиззи Уэн, что тревожит тебя?
— Я тревожусь, тревожусь, любимый отец,
И откроюсь перед тобой —
Я под сердцем своим ребенка ношу —
Он милого Джорди и мой.
Вот сидит она снова в отцовском дому,
Горюя и скорбя.
И приходит к Лиззи любимый брат:
— Лиззи Уэн, что тревожит тебя?
— Я тревожусь, тревожусь, любимый брат,
И откроюсь перед тобой —
Я под сердцем своим ребенка ношу —
Он твой, о Джорди, и мой.
— Ты такое матери и отцу
Солгать могла обо мне! —
И выхватил он свой булатный меч,
Свисавший с плеч на ремне.
Он голову Лиззи Уэн отрубил
И натрое тело рассек
И, охваченный ужасом, прибежал
На материнский порог.
— Чем встревожен, встревожен ты, Джорди Уэн?
Чем встревожен ты, расскажи?
Видно, страшное дело ты совершил,
— Я страшное дело, мать, совершил
И проклят буду в свой срок;
Борзому я голову отрубил,—
Пес не бежал на манок.
— Кровь у борзого не столь красна!
Ты правду мне, сын, расскажи.
Видно, страшное дело ты совершил,
Успокойся и не дрожи!
— Я страшное дело, мать, совершил
И проклят буду в свой срок;
Я голову Лиззи Уэн отрубил
И натрое тело рассек.
— Что сделаешь ты, коль вернется отец,
О Джорди Уэн, мой сын!
— Я лодку одну добуду без дна
И в волны пущусь один!
— А когда же ты снова вернешься домой,
О Джорди Уэн, сын мой?
— Когда солнце с луной скосят луг заливной,
Тогда я вернусь домой.

Мельник 0 (0)

Мельник, пыльный мельник
Мелет нашу рожь.
Он истратил шиллинг,
Заработал грош.

Пыльный, пыльный он насквозь,
Пыльный он и белый.
Целоваться с ним пришлось —
Вся я поседела!

Мельник, пыльный мельник,
Белый от муки,
Носит белый мельник
Пыльные мешки.

Достает из кошелька
Мельник деньги белые.
Я для мельника-дружка
Все, что хочешь, сделаю!

Пора отчалить кораблю 0 (0)

Пора отчалить кораблю.
На много дней, на много лет
Умчится та, кого люблю,
И за кормою ляжет след.

Бродить я буду меж камней,
На островок глядеть в тоске.
Здесь я в слезах простился с ней,
Там скрылся парус вдалеке.

Как часто с этой крутизны,
Где птицы жадные кричат,
Под гул крутящейся волны
Смотреть я буду на закат.

Благословен тот райский сад,
Где Нэнси бродит в тишине
И там, где все ласкает взгляд,
Немножко помнит обо мне.

Где к морю катится река 0 (0)

Где к морю катится река,
Быстра, бурлива и звонка,
Там я встречала паренька,
Веселого ткача.

Семь женихов из-за реки
Пришли просить моей руки.
Не рвать же сердце на куски, —
Отдам его ткачу!

Меня бранят отец и мать,
Им по душе богатый зять.
Они велят мне отказать
Веселому ткачу.

Отец мой жаден и упрям,
Грозит: «Приданого не дам!»
Но к сердцу руку я придам —
И все отдам ткачу.

Пока вода в реке бежит,
Пока пчела в цветке жужжит
И рожь под ливнями дрожит,
Любовь моя — ткачу!

Красавице, проповедующей свободу и равенство 0 (0)

Ты восклицаешь: «Равенство! Свобода!»
Но, милая, слова твои — обман.
Ты ввергла в рабство множество народа
И властвуешь бездушно, как тиран.

Наш Вилли пива наварил 0 (0)

Наш Вилли пива наварил
И нас двоих позвал на пир.
Таких счастливых молодцов
Еще не знал крещеный мир!

Никто не пьян, никто не пьян,
А так, под мухою, чуть-чуть.
Пусть день встает, петух поет,
А мы не прочь еще хлебнуть!

Три молодца, мы дружно пьем.
Один бочонок — трое нас.
Не раз встречались мы втроем
И встретимся еще не раз.

Что это — старая луна
Мигает нам из-за ветвей?
Она плывет, домой зовет…
Нет, подождать придется ей!

Последний тот из нас, друзья,
Кто первым ступит за порог.
А первый тот, кого струя
Из нас последним свалит с ног!

Свадьба в городке Мохлин 0 (0)

Когда был месяцев семи
Год восемьдесят пятый
И ливни спорили с людьми
За урожай несжатый, —

В то время мистер Так и Так
Отправился к невесте,
Чтобы отпраздновать свой брак
С ней и с деньгами тестя
В столь мокрый день.

Чуть солнце глянуло с небес
Сквозь полосу тумана,
Проснулась Нэлл, вскочила Бэсс,
Хоть было очень рано.

Утюг шипит, комод скрипит,
Мелькает ворох кружев…
Но Муза скромность оскорбит,
Их тайны обнаружив
В столь важный день.

Но вот — природе вопреки —
Стянули их корсеты,
И очень длинные чулки
На ножки их надеты.

Осталось — это не секрет —
Им застегнуть подвязки.
А впрочем, и такой предмет
Не подлежит огласке
В столь строгий день.

Шелка упругие, шурша,
Едва дают дышать им.
И все же могут, не греша,
Они гордиться платьем.

Легко их в талии сломать,
Шумят их шлейфы сзади.
Что Ева-мать могла б сказать,
На пышный зад их глядя
В воскресный день?

Вот в куртке праздничной, с хлыстом

«Гей-го!» — подъехал Санди.
И Нэлл и Бэсс покинуть дом
Спешат, как по команде.

А вот Джон Трот — лихой старик.
Толст, как судья наш местный,
Он маслит, пудрит свой парик —
Да и сюртук воскресный
В столь славный день…

Веселый май одел пусты 0 (0)

Веселый май одел пусты.
Раскрылись свежие цветы.
В лучах зари проснулась ты,
Прелестнейшая Хлоя.

Набросив плащ, надев чулки,
Ты вышла к берегу реки,
О как шаги твои легки,
Прекраснейшая Хлоя.

Ты, как утро, хороша,
Чудо-Хлоя, прелесть-Хлоя.
Шла ты лугом, не спеша,
Чудеснейшая Хлоя.

Наследник Линна 0 (0)

О господа, откройте уши,
Сейчас я песню вам спою
О том, как лорд, наследник Линна,
Беспечно начал жизнь свою.
Мать выросла в семействе знатном,
Отец достойным лордом был,
Увы, они ушли на небо,
А он весельчаков любил.
И шли разгульные попойки,
Пиры с заката до утра,
А лучшей для него усладой
Была картежная игра.
Он хохотал, кутил, резвился,
В забаву деньги превращал
И не копил, а только тратил —
Тут и король бы обнищал.
Так лихо жил наследник Линна,
Пока совсем не сел на мель,
Настало время для продажи
Угодий, замков и земель.
В его семье слуга был хитрый,
Который, жаждя перемен,
Добился денег и богатства,—
Его прозвали Джон Безмен.
«Не унывай, наследник Линна,
Ведь я, покорный твой слуга,
Тебе дам золота и денег
За пашни, земли и луга».
«Увы, то золото, что было,
Теперь в руках других людей;
Дай, Джон, мне денег — а за это
Моими землями владей».
И Джон Безмен составил запись,
Где все учел и указал;
Увы, на каждый фунт уплаты
Земли он на три фунта взял.
Он деньги выложил охотно,
Он рад был сделке без потерь:
«Тебе — монеты, мне — поместья,
Я Линна властелин теперь!»
Так продал все наследник Линна,
Все оптом, до клочка земли,
Все, кроме нищенской лачуги,
Стоявшей от людей вдали.
Ему отец твердил пред смертью:
«Ты к жизни праведной негож,
Ты промотаешь все владенья,
Все золото ты проживешь.
Но этот дом не продавай ты,
Клянись Спасителем Христом;
Когда тебя весь мир оставит,
Найдешь ты друга в доме том…»
«Друзья, — сказал наследник Линна, —
Я вновь богат, давайте пить,
Тому вовек не знать веселья,
Кто золото привык копить».
Так было пропито без меры,
Без счета золотых монет;
И вот все золото исчезло,
Глядь — а друзей-то нет как нет.
В карманах пусто; три монетки
Всего осталось из добра:
Одна свинцовая, другие —
Из меди и из серебра.
«Увы, — сказал наследник Линна,—
Во всем я виноват один,
Я мог бы обойтись без денег,
Когда принадлежал мне Линн.
Но у меня друзей немало,
Чего бояться мне беды?
У всех займу я понемногу
И тем избавлюсь от нужды».
Один дружок больным сказался,
Другой и сам был весь в долгу,
А третий прочь прогнал, промолвив:
«Кормить лентяев не могу!»
«Увы, — сказал наследник Линна,—
Выходит, я же виноват?
А ведь друзьям жилось жеплохо
В те дни, когда я был богат!
Мне стыдно клянчить подаянье
У тех, кто пил мое вино.
Работать я не научился,
Красть и разбойничать грешно.
Пойду-ка, по отцову слову,
В тот дом, к безлюдным тем местам:
Когда меня весь мир оставил,
Найти я должен друга там».
И поспешил наследник Линна
Через болота прямиком
В уединенную долину,
В отцовский обветшалый дом.
Вот он пришел и огляделся,
Ища удобства и уют,
Но голы, пусты были стены
И так тоскливо было тут!
Напрасно свет дневной стремился
Вовнутрь, в жилище вход ища,—
Окошки низкие, слепые
Исчезли в зарослях плюща.
Ни стула, ни стола, ни лавки,
Ни очага, ни тюфяка,
И только мрачно и зловеще
Петля свисала с потолка.
К петле приколота записка,
А в ней написаны слова:
«Ты золото свое растратил,
Бездельник, жертва мотовства!
Твое безделье и беспутство
Давно предвидел я — и вот
Твой верный друг, — он от позора
И от стыда тебя спасет!»
Был поражен наследник Линна,
Загробный прочитав упрек,
И сердце от вины забилось,
И щеки стыд ему обжег.
И застонал наследник Линна,
Постигнув пагубность утрат:
«Да, по душе мне друг пеньковый,
И с ним я побрататься рад!»
Он голову просунул в петлю,
Всем телом на нее налег,
Упал — и в тот же миг увидел,
Как расступился потолок.
Он чуть не умер от испуга,
Но был он все-таки живуч;
Очнулся — вновь пред ним записка,
И золотой в записке ключ.
И вот из нового посланья
Узнал он место тайника,
В котором спрятаны надежно
Вместительных три сундука.
Два были с золотом червонным,
А третий полон серебра,
Бумага рядом, на бумаге —
Следы отцовского пера:
«Еще раз, сын мой, повторяю:
Живи, как должно, на земле,
И если прошлое не бросишь,
Окончишь жизнь свою в петле».
«Отец, — сказал наследник Линна,—
Я слово здесь тебе даю,
Что я исправлюсь — а иначе
В петле окончу жизнь мою».
Поклялся так наследник Линна
И прочь пошел от этих стен,
Шагал он торопливо к дому,
Где жил мошенник Джон Безмен.
Глядел тот важно, по-господски,
И спеси было в нем полно,
А за столом сидели лорды
И пили крепкое вино.
«Я рад, мой добрый Джон, что вижу
Тебя с достойными людьми;
Прошу тебя об одолженье:
Хоть сорок пенсов мне займи».
«Ступай отсюда прочь, бездельник,
И покорись своей судьбе;
Да буду я отвержен богом,
Когда хоть пенни дам тебе!»
Тогда сказал наследник Линна
Не Джону, а его жене:
«О леди, будьте милосердны,
Хоть что-нибудь подайте мне».
«Ступай отсюда! Я не стану
К подачкам нищих приучать;
А если вешать оборванцев,
То надобно с тебя начать!»
Но произнес один из лордов,
Что за столом у Джона пил:
«Эй, обернись, наследник Линна,
Ты, помню, добрым лордом был.
Ты был радушным, щедрым малым,
И это не забыли мы —
Тебе дарю я сорок пенсов
И столько же даю взаймы.
Ты, Джон, давай ему отныне
Вино и место у стола:
Ведь ты скупил его владенья,
И сделка выгодной была».
А Джон Безмен ответил злобно,
В торгашеский впадая пыл:
«Да буду я отвержен богом,
Коль не в убыток я купил!
Я говорю, наследник Линна,
Тебе и этим господам,
Что я дешевле на сто марок
Обратно все тебе отдам».
И тут сказал наследник Линна:
«Составьте, как велит закон,
Об этой новой сделке запись,—
А вот и деньги, добрый Джон!»
Упал на стол с веселым звоном
Битком набитый кошелек,
И Джон Безмен, объятый горем,
Ни слова вымолвить не мог.
Швырнул наследник Линна деньги:
«Ты, Джон, их должен сосчитать,
Тебе — монеты, мне — поместья,
Я Линна властелин опять!
А ты, что за меня вступился,
Ко мне сочувствие храня,—
Возьми обратно сорок пенсов
И сорок фунтов от меня».
«Увы, — заохала хозяйка,—
На горе мне такой обмен:
Вчера был «леди Линн» мой титул,
А нынче — «госпожа Безмен».
«Прощай, — лорд Линн сказал Безмену.—
А если снова, на беду,
Решу свои продать я земли,
К тебе я, Джон Безмен, приду…»

Смерть и доктор Горнбук 0 (0)

Иные книги лгут нам сплошь.
А есть неписаная ложь.
Ты и священников найдешь,
Что правду божью,
Впадая от восторга в дрожь,
Мешают с ложью.

Но в том, о чем я речь веду,
От правды я не отойду,
Как в том, что черт живет в аду
Иль в недрах Дублина.
(Ах, много — людям на беду —
Им душ загублено!)

Хлебнул я браги вечерком,
Но не был пьян, а под хмельком.
Я обходил, бредя пешком,
Бугры, канавы
И знал, что куст манит кивком,
А не лукавый.

Холмистый Камнок я узнал,
Едва лишь месяц заблистал.
Его рога считать я стал,
Шагая шире.
Сначала три я насчитал,
Потом — четыре…

Вослед за верным посошком
По склону я трусил шажком —
Мне путь был издавна знаком
К запруде Вилли.
Но вдруг, сорвавшись, я бегом
Бежал полмили.

Тут нечто предо мной предстало
С косою острою, чье жало
С плеча костлявого свисало
И с острогой,
Что сталью под луной сверкала,
В руке другой.

С косую сажень вышиною
Оно стояло предо мною,
Без брюха, страшное, худое,
Горбом спина,
А что за ноги! Тоньше вдвое
Веретена.

Спросил я: — Друг! Узнать нельзя ли,
Должно быть, вы сегодня жали?
А мы ведь только сеять стали.
Я с вами рад
Вернуться в дом, где выпивали
Мы час назад!

— Я Смерть! — чудовище сказало, —
Но ты пока не бойся, малый!..
— Я не боюсь, хоть ты, пожалуй,
Меня убьешь.
Но я прошу: взгляни сначала
На этот нож!

Смерть отвечала мне: — Сынок,
Ты спрячь подальше свой клинок.
Подумай сам, какой в нем прок.
Его удары
Страшны не больше, чем плевок,
Для Смерти старой!

— Что ж, уговор — так уговор! —
Сказал я. — Бросим этот спор.
Присядь со мной на косогор —
Ведь ты устала —
И расскажи, что с давних пор
Перевидала.

— О да! — сказала Смерть, садясь, —
Почти что вечность пронеслась
С тех пор, как жать я принялась
По воле божьей.
Всем в мире надо жить, трудясь.
И Смерти — тоже.

Но у меня не жизнь, а мука.
Ты слышал имя Горнбука?
Уж так хитра его наука,
Что стар и млад —
От деда дряхлого до внука —
Меня стыдят.

Бывало, под косою длинной,
Подобно травам луговины,
Народ, не знавший медицины,
Ложится сплошь…
Теперь меня с косой старинной
Не ставят в грош!

Вчера я жертву поразила
Своим копьем — с такою силой,
Что семерых бы уложила,
Пронзив, как гвоздь,
Но острие лишь притупила,
Задев о кость.

Что это, думаю, за штука?
А это — дело Горнбука!
Тут помогла его наука
Или искусство:
Копье в ребро вошло без стука —
Как бы в капусту.

Больной остался бы калекой,
Не помоги ему аптекой
Или ланцетом лысый лекарь —
Ваш Горнбук.
Не раз он вырвал человека
Из цепких рук.

Он изгонял из тех заразу,
Кого и не видал ни разу,
Натужься по его приказу,
Заклей пакет,
А он понюхает и сразу
Пришлет ответ.

Есть у него, как в магазине,
Все то, что нужно медицине:
Набор ножей, spiritus vini,
Касторка, йод.
Он все лекарства по-латыни
Вам назовет.

Есть sal marinum — соль морская, —
Все кальции, какие знаю…
А разных трав любого края
Не перечесть.
И aqua (иль вода простая)
Там тоже есть.

Есть и опилки, срезы, крошки
Клешни клеща, блошиной ножки
И усиков какой-то мошки,
Яд комара,
Настой желез сороконожки
Et cetera…

Тут я воскликнул: — Бедный Джон!
Какой доход теряет он!
Коль вправду будет побежден
Любой недуг,
Кладбищенский зеленый склон
Изрежет плуг.

Смерть засмеялась: — Нет, не плуг
Изрежет этот мирный луг,
Которым твой владеет друг,
А сто лопат
Все ваши кладбища вокруг
Избороздят.

Где одного так любо-мило
В постели жизни я лишила,
Пустила кровь иль придушила
Без долгих мук, —
Там двадцать душ загнал в могилу
Ваш Горнбук.

Наш местный ткач — хороший малый
Свою жену, что бредить стала,
Когда немножко захворала,
Отвез к врачу,
И больше слова не сказала
Она ткачу…

У парня заболел отец —
Богатый лэрд, и молодец
Послал отборных двух овец
Врачу за средство,
Что принесет отцу конец,
Ему — наследство.

Должно быть, от ночной простуды
Одной девчонке стало худо.
Врач сотворил над нею чудо:
Его совет
Туда послал ее, откуда
Возврата нет!

Таков у лекаря обычай.
За грош, не ведая приличий.
Морит людей он без различья
День изо дня
И норовит моей добычи
Лишить меня.

Пока терплю я поневоле.
Но разве он бессмертен, что ли?
Не избежит он общей доли.
Придет каюк —
И будет мертв, как сельдь в рассоле,
Ваш Горнбук!..

Еще бы Смерть сказала много,
Но вдруг, наполнив мир тревогой,
Часы пробили полночь строго
Из-за ветвей…
И я побрел своей дорогой,
А Смерть — своей.

Любовь и бедность 0 (0)

Любовь и бедность навсегда
Меня поймали в сети.
Но мне и бедность не беда,
Не будь любви на свете.

Зачем разлучница-судьба —
Всегда любви помеха?
И почему любовь — раба
Достатка и успеха?

Богатство, честь в конце концов
Приносят мало счастья.
И жаль мне трусов и глупцов,
Что их покорны власти.

Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я,
А на устах твоих совет —
Хранить благоразумье.

Но как же мне его хранить,
Когда с тобой мы рядом?
Но как же мне его хранить,
С тобой встречаясь взглядом?

На свете счастлив тот бедняк
С его простой любовью,
Кто не завидует никак
Богатому сословью.

Ах, почему жестокий рок —
Всегда любви помеха
И не цветет любви цветок
Без славы и успеха?

Водяной 0 (0)

Над колыбелькою склонясь,
Земная женщина поет:
«Не знаю я, кто твой отец,
В какой сторонке он живет…»
Вдруг встал в дверях на склоне дня
Страны неведомой жилец:
«Не бойся, милая, меня,
Я сына твоего отец.
Я человек лишь на земле,
Я дивный зверь среди зыбей,
И не доплыть на корабле
До берегов страны моей».
Большой кошель ей подает,
В нем звонко золото звенит,
«Возьми все золото, мой свет,
Малютку сына мне верни…
В погожий, ясный, летний день
Я заберу его с собой,
И научу в волнах нырять,
И пенный побеждать прибой…
Ты ж выйдешь замуж за стрелка,
И меткий будет он стрелок
От первой пули в тот же час
Погибну я и мой сынок…»