Стихи Роберта Бернса

Лорд Инграм и Чайлд-Вайет
Родились в покоях одних
И одною пленились леди —
Тем хуже для чести их.
Лорд Инграм и Чайлд-Вайет
В одном родились дому
И одною пленились леди —
Тем хуже тому и тому.
У родителей леди Мейзри
Лорд Инграм согласья просил,
Брату с сестрой леди Мейзри
Лорд Инграм подарки носил.
Ко всем родным леди Мейзри
Лорд Инграм ходил на поклон,
И все, как один, согласились,
А ей не нравился он.
Искал у родных леди Мейзри
Лорд Инграм счастье свое,
Искал любви леди Мейзри
Чайлд-Вайет на ложе ее.
Однажды она заплетает
Пряди волос густых,
И входит ее родитель
В одеждах своих золотых.
«Вставайте же, леди Мейзри,
Вот платье к венцу для вас.
Жених ваш, Инграм, приехал —
И свадьбу сыграем тотчас!»
«Мне лучше Чайлд-Вайету стать женой
И милостыню просить,
Чем лорду Инграму стать женой —
Шелка дорогие носить!
Мне лучше Чайлд-Вайету стать женой
И рыбою торговать,
Чем лорду Инграму стать женой
И в золоте щеголять!
О, где он, где он — проворный гонец?
Я дам ему денег мешок!
С письмом к Чайлд-Вайету от меня
Помчится он со всех ног!»
«Я тот гонец, — говорит один.—
Давай мне денег мешок!
С письмом к Чайлд-Вайету от тебя
Помчусь я со всех ног!»
И, мост разбитый повстречав,
Он лук сгибал и плыл,
И, на зеленый луг ступив,
Бежал что было сил.
И, к замку Вайета примчав,
Привратника не звал,
А в землю лук упер и — прыг!
Чрез палисад и вал;
Привратник к ворот’aм идет,
А тот уж в дом попал!
Как первую строчку Чайлд-Вайет прочел,
Насупился он тотчас,
А как на вторую строчку взглянул —
Закапали слезы из глаз.
«Что с моим братом? — Чайлд-Вайет сказал.—
Что нужно ему от нее?
Уж я припасу ему свадебный дар,
И будет моим — мое!
Пошлю им вдосталь быков и овец,
И вдоволь бочонков вина,
Пусть будет любовь моя весела,
А я примчусь дотемна!»
И распоследний в доме слуга
В зеленом наряде был,
И всяк был весел, и всяк был рад,
А леди и свет не мил.
И распоследняя дворня в дому
В сером наряде была,
И всяк был весел, и всяк был рад,
А леди ребенка ждала.
Меж замком и церковью Девы Святой
Велели песок насыпать,
Чтоб леди и всем служанкам ее
По голой земле не ступать.
До замка от церкви Девы Святой
Постлали ковер золотой,
Чтоб леди и всем служанкам ее
Земли не касаться простой.
Молебен был, и колокол бил,
И спать разошлись потом.
Лорд Инграм и леди Мейзри вдвоем
Лежат на ложе одном.
И, лежа вдвоем на ложе одном,—
А ложа теплей не найдешь,—
Он, руку свою возложив на нее,
Сказал: «Ты ребенка ждешь!»
«Я делилась с тобой и раз и другой,
И сказала тебе о том,
Что юный Чайлд-Вайет, твой брат родной,
Со мной был на ложе моем.
Ты слышал слова не раз и не два,
И слов тех нету честней,
Что юный Чайлд-Вайет, твой брат родной,
Со мной был в светелке моей».
«Отцом ребенка меня назови —
Я родитель ему один;
Я подарю во владенье ему
Земли пятьдесят десятин».
«Не будет назван ребенку отцом
Никто — лишь отец один;
Хотя бы ты во владенье ему
Пять тысяч сулил десятин».
Тут выступил гневно Чайлд-Вайет,
Откинул светлую прядь,
И меч он Инграму в сердце
Вонзил на целую пядь.
И выступил гневно Инграм,
Откинул светлую прядь
И меч Чайлд-Вайету в сердце
Вонзил на целую пядь.
Никто не жалел двух лордов —
Им смерть была суждена.
Жалели все леди Мейзри —
Рассудка лишилась она!
Никто не жалел двух лордов —
Им смерть суждена была.
Жалели все леди Мейзри —
С ума она с горя сошла!
«Дайте, дайте мне посох дорожный!
Дайте, дайте мне плащ из рядна!
Просить подаянье до смерти
За девичий грех я должна!
Дайте грошик Чайлд-Вайета ради,
Ради лорда Инграма — пять;
За то, что честную свадьбу
С грешной девой надумал сыграть!»

Трех дочек-красавиц граф Вайтон взрастил,
Ах, боже, как были они хороши!
У старшей девицы — поместье и дом,
Она же влюбилась в слугу своего.
Вот шла она берегом тихой реки,
Ах, боже, была она так хороша!
Увидела Риччи, слугу своего,
С красивыми лентами на рукавах.
«С посланьем от графа спешу я, мадам,
Письмо вам от графа несу я, мадам,
Граф Хьюм ждет ответа на это письмо,
Готов он служить вам усердно, мадам».
«К чему его письма? — сказала она.—
К чему его служба? — сказала она.—
Ведь слово дала я и слово сдержу,
Что буду твоею и больше ничьей».
«Зачем же вы так говорите, мадам,
Зачем надо мною смеетесь, мадам,
Ни золота нет у меня, ни земель,
Так можно ли жить вам со мною, мадам?»
«О Риччи, я буду, где хочешь, с тобой,
О Риччи, я буду, где скажешь, с тобой,
И стану я ждать, чтоб меня ты позвал,
О Риччи, чтоб я была вечно с тобой!»
Когда через Старлинг промчались они,
Ах, боже, была она так хороша!
Глазели зеваки на шелковый шлейф,
На Риччи ж никто из людей не смотрел.
Когда Эдинбург проезжали они,
Ах, боже, была она так хороша!
Вельможи мечтали ей сердце вручить,
Не зная, что Риччи она отдана.
Когда же к свекрови явились они,
Ах, боже, была она так хороша!
Сказала свекровь: «Подоткните подол
И в хлеве навоз разгребите, мадам!
Скажите, неужто не жаль вам, мадам,
Ответьте, да разве не жаль вам, мадам,
Что дом в Камберленде покинули вы
И в доме слуги поселились, мадам?»
«О чем мне жалеть? — отвечала она.—
И что мне терять? — отвечала она.—
Я то обрела, что Судьба мне дала,
И то, чего жаждало сердце мое».

Гил Моррис сыном эрла был,
Но всюду славен он
Не за богатое житье
И не за гордый тон,
А из-за леди молодой
Из Кэрронских сторон.
«О, где гонец, кому чулки
Мне с башмаками дать?
Пусть к лорду Барнарду спешит —
К нам леди в гости звать!
О Вилли, быть тебе гонцом,
Подходишь ты вполне,
И, где другой пойдет пешком,
Помчишься на коне!»
«О нет! О нет, мой господин!
Задача не но мне!
Я ехать к Барнарду боюсь
С письмом к его жене.
«Мой Вилли, милый Вилли мой,
Мой птенчик дорогой,
Меня ослушаться нельзя —
Ступай и — бог с тобой!»
«Нет! Нет! Мой добрый господин!
Зеленый лес — твой дом!
Оставь свой замысел, оставь,
Чтоб не жалеть потом!»
«Скачи к ним в замок, я сказал,
К нам госпожу зови!
А не исполнишь мой приказ —
Умоешься в крови!
Пусть плащ принять благоволит,
Весь в золоте, с каймой,
Пускай придет совсем одна,
Чтоб свидеться со мной.
Отдай рубашку ей мою,
Что вышита крестом,
И поскорей проси прийти,
Чтоб лорд не знал о том».
«Ну что ж! Я выполню приказ,
Но месть найдет тебя,
Не хочешь слушать слов моих,
Пеняй же на себя.
Лорд Барнард мощен и свиреп,
Не терпит сраму он,
И ты до вечера поймешь,
Сколь мало ты силен!
Приказ твой — для меня закон,
Но горе будет, знай!
Все обернется не добром —
Сам на себя пеняй!»
И, мост разбитый повстречав,
Он лук сгибал и плыл,
И, на зеленый луг ступив,
Бежал что было сил.
И, к замку Барнарда примчав,
Не крикнул: «Отвори!» —
А в стену лук упер и — прыг! —
И тотчас был внутри!
Он страже слова не сказал
О деле о своем,
А прямо в зал прошел, где все
Сидели за столом.
«Привет, милорд и госпожа!
Я с делом и спешу!
Вас, госпожа, в зеленый лес
Пожаловать прошу.
Благоволите плащ принять
Весь в золоте с каймой.
А посетить зеленый лес
Вам велено одной.
Не эту ли рубашку вы
Расшили всю крестом?
Гил Моррис вас просил прийти,
Чтоб лорд не знал о том».
Но леди топнула ногой
И бровью повела,
И речь ответная ее
Достойною была:
«Ты, верно, к горничной моей
И спутал имена!»
«Нет, к леди Барнард послан я.
По-моему, вы — она!»
Тут хитрая мамка с дитем на руках
Молвила в стороне:
«Если это Гил Моррис послал,
Очень приятно мне!»
«Ты врешь, негодница мамка, врешь!
Ибо для лжи создана!
Я к леди Барнард послан был.
По-моему, ты — не она!»
Но грозный Барнард между тем
Озлился и вспылил;
Забыв себя, дубовый стол
Он пнул, что было сил,—
И утварь всю, и серебро
Сломал и перебил.
«Эй, платье лучшее свое
Снимай, жена, с крюка!
Пойду взгляну в зеленый лес
На твоего дружка!»
«Лорд Барнард, не ходи туда,
Останься дома, лорд;
Известно всем, что ты жесток
Не менее, чем горд».
Сидит Гил Моррис в зеленом лесу,
Насвистывает и поет:
«О, почему сюда люди идут,
А мать моя не идет?»
Как пряжа златая Минервы самой,
Злато его волос.
Губы, точно розы в росе,
Дыханье — душистей роз.
Чело его, словно горный снег,
Над которым встал рассвет.
Глаза его озер голубей.
А щеки — маков цвет.
Одет Гил Моргрис в зеленый наряд
Цвета юной весны.
И долину он заставил звенеть,
Как дрозд с верхушки сосны.
Лорд Барнард явился в зеленый лес,
Томясь от горя и зла, —
Гил Моррис причесывает меж тем
Волосы вкруг чела.
И слышит лорд Барнард, как тот поет;
А песня такой была,
Что ярость любую могла унять,
Отчаянье — не могла.
«Не странно, не странно, Гил Моррис, мне,
Что леди ты всех милей.
И пяди нет на теле моем
Светлее пятки твоей.
Красив ты, Гил Моррис, но сам и пеняй
Теперь на свою красу.
Прощайся с прекрасной своей головой —
Я в замок ее унесу».
И выхватил он булатный клинок,
И жарко блеснул клинок,
И голову Гила, что краше нет,
Жестокий удар отсек.
Прекрасную голову лорд приказал
Насадить на копье
И распоследнему смерду велел
В замок нести ее.
Он тело Гила Морриса взял,
Седла поперек взвалил,
И привез его в расписной покой,
И на постель положил.
Леди глядит из узких бойниц,
Бледная точно смерть,
И видит, голову на копье
Несет распоследний смерд.
«Я эту голову больше люблю
И эту светлую прядь,
Чем лорда Барнарда с графством его,
Которое не обскакать.
Я Гила Морриса своего
Любила, как никого!»
И в подбородок она и в уста
Давай целовать его.
«В отцовском дому я тебя зачала,
Ославив отцовский дом.
Растила в добром зеленом лесу
Под проливным дождем.
Сидела, бывало, у зыбки твоей,
Боясь тебя разбудить.
Теперь мне к могиле твоей ходить —
Соленые слезы лить!»
Потом целовала щеку в крови
И подбородок в крови:
«Никто и ничто не заменят мне
Этой моей любви!»
«Негодная грешница, прочь от меня!
Твое искупленье — смерть!
Да знал бы я, что он тебе сын,
Как бы я мог посметь?!»
«О! Не кори, лорд Барнард, не мучь
Злосчастную ты меня!
Пронзи мне сердце кровавым клинком,
Чтоб не видеть мне бела дня!
И если Гила Морриса смерть
Твою ревность унять могла,
Сгуби, лорд Барнард, тогда и меня,
Тебе не желавшую зла!»
«Теперь ни тьма, ни белый свет
Не уймут моей маеты,—
Я стану скорбеть, я стану точить
Слезы до слепоты.
Достаточно крови пролил я —
К чему еще кровь твоя?
О, почему вместо вас двоих
Бесславно не умер я?
Мне горше горя слезы твои —
Но как я мог, как я мог
Своею проклятою рукой
Вонзить в него клинок?
Не смоют слезы, госпожа,
Содеянного во зле!
Вот голова его на копье,
Вот кровь на сырой земле.
Десницу я проклял за этот удар,
Сердце — за злую мысль,
Ноги за то, что в лесную дебрь
Безудержно понеслись!
И горевать я стану о нем,
Как если б он сын мне, был!
И не забуду страшного дня,
Когда я его сгубил!»

Шотландец Джонни хоть куда
Был воин; он пошел
Служить английскому двору
За деньги и за стол.
Да только служба при дворе
Недолгою была:
Принцесса, дочка короля,
От Джонни понесла.
До тронной залы слух дошел,
Где сам король сидел,
О том, что дочерью его
Шотландец овладел.
«О, если правду слышу я,—
А, видно, слух не врет —
Я в башню заточу ее,
И там она умрет!»
А Джонни путь домой держал,
Скакал во весь опор,
Видать, не без причины он
Английский бросил двор.
Но вот в один прекрасный день
Наш Джонни загрустил,
И он пришел в зеленый лес
И там заговорил.
«О, где гонца найду, чтоб он
Приказ исполнил мой —
Прекрасной Англии достиг
И поспешил домой?»
Тут вышел юноша к нему,
Красив, желтоволос,
Дай, Боже, матери его
Прожить свой век без слез!
«Вот я, гонец, и я могу
Приказ исполнить твой —
Прекрасной Англии достичь
И поспешить домой».
Он через реки без мостов
Перебирался вброд,
Он разувался на лугах
И вновь бежал вперед.
И вот у замка он стоит
И видит в вышине
Верхушку башни, и окно,
И девушку в окне.
«Рубаху эту, знак любви,
Издалека несу,
Ее хозяин ждет тебя
В Шотландии, в лесу.
Рубахи шелковой рукав
Твоей расшит иглой;
Идем к шотландцам — там тебя
Ждет Джонни удалой».
Повисли слезы у нее
На кончиках ресниц:
«Не научилась я летать
У ветра и у птиц.
Кругом решетки и замки,
Сто стен и сто препон,
И мой убор не золотой —
Из крепкой стали он.
Но ты награду заслужил,
Вот кошелек, лови!
А вот письмо — оно полно
Печали и любви…»
И поспешил гонец назад,
И быстро мчался он,
Вот снова лес густой кругом,
Вот Джонни Пинтахтон.
Письмо он отдал, рассказав
О том, что видел сам,
И Джонни стал читать письмо
И волю дал слезам:
«Я в путь пойду — я не могу
Оставить палачам
Ее, с которой ложе мы
Делили по ночам!»
«Но, сын мой, ты же согрешил,—
Сказал ему отец,—
И если схватят там тебя,
Тогда тебе конец!»
И тут могучий рыцарь встал,
Друг Джонни, побратим:
«Пятьсот бойцов я поведу,
Мы Джонни защитим…»
…Взяв первый город, бить они
Взялись в колокола;
Их волей месса во втором
Отслужена была;
А в третьем барабанный бой
Устроили такой,
Что лорды все и сам король
Утратили покой.
Вот Джонни к замку короля
Подъехал на коне,
Увидел башню, и окно,
И короля в окне.
«Ты кто: король шотландский Джеймс,
Иль из его родни,
Иль знатный чужеземный гость,
Иль герцог Олбени?»
«Нет, я не Джеймс, не Олбени,
Не герцог, не барон —
Я сын шотландских рощ и гор,
Я Джонни Пинтахтон!»
«О, если так тебя зовут,
А, видно, ты не врешь,—
Ты до рассвета, до зари,
Повешенный, умрешь!»
А рыцарь-друг ответил так:
«Опомнись, бог с тобой —
Пять сотен лучников моих
Пойдут за Джонни в бой».
Тогда король захохотал
И произнес сквозь смех:
«Здесь итальянский рыцарь — вас
Он уничтожит всех!»
Воскликнул Джонни: «С пришлецом
Сразиться я не прочь,
Но если он падет в бою,
Так ты отдашь мне дочь».
И страшный чужеземец в бой
Рванулся сгоряча,
Но смерть нашел на острие
Шотландского меча.
И Джонни у меча спросил:
«Готов ли ты рубить?
Кого еще из этих псов
Ты жаждешь погубить?»
«Писца сюда! — вскричал король,—
Приданое считать!»
«Попа сюда! — вскричал жених.—
Нас браком сочетать!
Приданое мне ни к чему —
Ни земли, ни казна —
Лишь та нужна мне,
Что была со мною так нежна».

Это случилось июльским днем,
Когда стали желтеть хлеба.
Между Эрли и Эргайлом началась
Не на жизнь, а на смерть борьба.
Герцог Монтроз написал письмо:
«Грозный Эргайл, и часу не жди,
Выступай с утра и своих людей
Замок Эрли грабить веди!»
Из окна высокого леди глядит,
И печальный у леди взгляд:
Она видит, что грабить замок ее
Грозный Эргайл ведет отряд.
— Спустись, леди Маргарет, — он говорит,—
Спустись, поцелуй меня,
Или камня на камне в замке твоем
Не оставлю к исходу дня.
— Я не стану, Эргайл, тебя целовать,
Я не буду с тобой вдвоем,
Если камня на камне к исходу дня
Не оставишь в замке моем.
— Где приданое? — Эргайл у леди спросил.—
Отвечай, все равно найду!
— Что ж, ищите! Оно вверху и внизу,
Над ручьем, что течет в саду…
Они долго искали и там, и тут,
Перерыли все, что могли,
И в дуплистом дереве возле ручья
На закате его нашли.
Эргайл леди за стройную талию взял
И повлек к ручью за собой.
Ах, как леди рыдала, покуда шел
В добром замке Эрли разбой!
— Был бы дома мой благородный лорд,
А не с Чарли в дальнем краю,
Никакой бы Кемпбелл взять не сумел
Замок Эрли в честном бою.
Я отважному лорду, — рыдала она,—
Семерых сыновей родила.
Но случись мне и вдвое больше родить —
Всех бы Чарли я отдала!

Король с дворянами сидел
За пиршеством хмельным,
Ион велел, чтоб дочь его
Прислуживала им.
То в погреб бегала она,
А то обратно, в зал,
Сама ж глядела за окно,
Где Смуглый Робин ждал.
Она в светлицу поднялась
И села у окна,
И, в руки лютню взяв свою,
Запела так она:
«Как птицы сладостно поют
В родительском саду!
О, как нетерпеливо я
Свиданья с милым жду!»
«Когда и впрямь я мил тебе
И впрямь правдива песнь твоя,
Скажи скорей: когда в твоей
Светлице буду я?»
«Когда вина напьются всласть
Король-отец и знать,
Тогда готова буду я
Любовь твою принять».
Она привратнику вино
Несла за жбаном жбан,
Покуда страж не захрапел,
Напившись, как кабан.
Тогда она украла ключ
И завершила план…
И ночь ушла, и солнце к ним
Пришло с началом дня,
И Смуглый Робин ей сказал:
«А не найдут меня?»
«О, я сумею, Робин мой,
Предотвратить беду:
Схитрив, тебя я привела,
Схитрив, и уведу».
В отцовский погреб, торопясь,
Направилась она,
В большую чашу налила
Отменного вина
И с нею встретила отца —
А был он вполпьяна.
«Я эту чашу, дочь моя,
Не отдал бы за те
Все вина в бочках там, внизу,
В подвальной темноте!»
«Да провались оно совсем,—
Вино и погреб весь!
Мне запах голову кружит,
Я быть не в силах здесь».
«Ну, что же, дочь моя, иди
И ветром подыши,
Возьми служанок и ступай,
Гуляй в лесной тиши».
А чванный страж проговорил
(Дай бог ему невзгод!):
«Пускай служанки в лес идут,
А леди не пойдет».
«Служанок много у меня,
Не меньше сорока,
Но не отыщет ни одна
Заветного цветка».
Она в светлицу поднялась,
И с головы до пят
Был Смуглый Робин вмиг одет
В девический наряд:
Под цвет травы красивый плащ
И, на ногах легки,
Из мягкой кожи башмаки
И тонкие чулки.
Упругий лук под плащ ее
Вошел едва-едва,
Кинжал был спрятан на груди,
А стрелы — в рукава.
И вот, когда они пошли
Из замковых ворот,
Проговорил надменный страж
(Дай бог ему невзгод!):
«Мы девушек, идущих в лес,
Пересчитаем тут
И вновь пересчитаем их,
Когда назад придут».
Так Робин, ночью в дом войдя,
Из дома вышел днем.
«А ведь девица недурна!» —
Сказал король о нем.
И майским днем они ушли
В леса, в луга, в поля
И не вернулись никогда
В хоромы короля.