Стихи Виктора Бокова

Красиво одеваемся, не спорю!
Тончайшие шелка и шерсти есть.
Но я признаюсь, я от вас не скрою
Моих тревог за внешний этот блеск.

Он нужен нам. И в этом нет порока,
Что спрятана в нейлон изящность ног.
Но, барышня, возьмите томик Блока,
Прочтите вслух хотя бы восемь строк!

Я знаю, что костюм вот этот в клетку
Затмил собою новогодний бал…
Но, юноша, ты забываешь кепку,
Которую Ильич в руке сжимал.

С достоинством садишься ты за столик
В кафе, излишне вежливый с людьми.
А Моцарта ты слушаешь? А Сольвейг
Возвысила тебя мольбой любви?

А это кто мелькнул в толпе? Стиляга!
На длинной шее — грива, как у льва.
Он — пересохший ключ на дне оврага,
И около него трава мертва!

Простите мне всю прямоту признанья,
Поймите благородный мой протест,
Но форма, если нету содержанья,
И тело, если нет души,- протез!

От модности не требуйте народности,
Народность — это почва, это плуг.
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.

Народность не играет побрякушками,
И чужероден ей любой эрзац.
В ней золотом сияет имя Пушкина,
Ее не так-то просто в руки взять.

Народность — это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна,
Народность — это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.

Народность циркачам не повинуется,
Она для них — бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются,-
Что мода для таких высоких гор!

Как любовь начинается? Кто мне ответит?
Как цветок раскрывается? Кто объяснит?
Просыпаешься утром, и хочется встретить,
Постучаться в окно, разбудить, если спит.

Все дороги — к любимой,
Все тропки — туда же.
Что ни думаешь, думы торопятся к ней.
Происходит какая-то крупная кража
Холостяцких устоев свободы твоей.

Ты становишься скуп и улыбок не даришь,
Как вчера еще было, и той и другой;
Ты всем сердцем ревнуешь, всем сердцем страдаешь,
Ждешь свиданья с единственной и дорогой.

И когда ты кладешь к ней на плечи ладоши,
Ясно слыша биение сердца в груди,
Вся вселенная — только любовь, и не больше,
И вся жизнь твоя — только порывы любви.

Как она начинается?
Так же, как в мае
На безоблачном небе заходит гроза.
Я любви
не сожгу,
не срублю,
не сломаю.
Без нее на земле человеку нельзя!

Я видел Русь у берегов Камчатки.
Мне не забыть, наверно, никогда:
Холодным взмывом скал земля кончалась,
А дальше шла соленая вода.

Я видел Русь в ее степном обличье:
Сурки свистели, зной валил волов,
На ковылях с эпическим величьем
Распластывались тени от орлов.

Я видел Русь лесную, боровую,
Где рыси, глухари-бородачи,
Где с ружьецом идут напропалую
Охотники, темней, чем кедрачи.

Я видел Русь в иконах у Рублева —
Глаза, как окна, свет их нестерпим,
Я узнавал черты лица родного,
Как матери родной, был предан им.

Ни на каких дорогах и дорожках
Я, сын Руси, забыть ее не мог!
Она в меня легла, как гриб в лукошко,
Как дерево в пазы и мягкий мох.

Мед… молоко…
Масло с редькою в сборе…
Недалеко
До поваренной соли.

Съел я ее —
Не измерить кулем,
даже вагон —
Это малая малость!
Как равноправная
За столом
Вместе со всеми
Она появлялась.

Детство крестьянское —
Это не рай
И не кондитерская
Со сластями.
— Солоно?
— Солоно, мама!
— Давай
Ешь на здоровье
И крепни костями!
Ел я
По маминой просьбе
И креп,
Грудь подставляя
Под ливни и грозы.
Тысячу раз
Сыпал соль я на хлеб,
На комоватые,
Мягкие ноздри.

Помню, что соль
Мы всегда берегли,
Свято хранили
В красивой солонке.
Мы без нее
Даже дня не могли,-
Соль же
Так скромно
Стояла в сторонке!

Мы и в капусту ее,
И в грибы,
И в огурцы,
И в соленье любое,
Чтобы она
Выступала на лбы,
Потом катилась
На сено сухое!

Из дому я уходил.
В узелок
Мать положила
Родительской соли.
Слезы прощальные,

Крики:
— Сынок!
Счастья тебе!
Полной чаши и доли!

Помню поход.
Мы идем и молчим.
Ротой форсируем
Гать с иван-чаем.
Слышим команду:
— Соль не мочить!
— Есть не мочить!-
Старшине отвечаем.

Помню квадрат,
С мертвой хваткой прутья,
Где мы истошно
Кричали до боли!
— Не приносите нам больше питья,
Если нет воли, дайте нам соли!

Соль моя!
Мелкая… крупная, градом…
Спутница жизни, жена и сестра!
Время одиннадцать,
Ужинать сядем,
Свежих огурчиков мать принесла.

Что огурцы!
Даже слово солю,
Солью пропитываю стихотворенье,
Чтобы строку гулевую мою
Ветром невзгод
Не пошатило время!

Год был ягодный,
Год грибной,
С яркой радугой
За спиной.

С земляникою
По буграм,
С голубикою
По углам.

По болотинам,
По низам —
То-то радость
Была глазам.

Год был памятным
На добро,
Мне во всем тогда
Так везло!

Свистну в займище —
Конь бежит,
Ногу в стремя —
Земля дрожит!

Быстры реченьки
Стелят мост,
Грудь героя
Горит от звезд.

Горы головы
Клонят в дол,
Расступается
Темный бор.

Красно солнышко
Манит вдаль,
В туеске моем
Спит печаль.

Русь — распаханная равнина.
Друг ей — плуг, неприятель — меч.
Терпелива она и ранима,
Потому ее надо беречь.

Ни французы ее не сломили,
Не замучила татарва.
Есть ли что-нибудь лучшее в мире,
Чем зеленая эта трава?!

Чем парная и ноздреватая,
Плугом тронутая земля,
Кровью полита, невиноватая,
Наша, русская, кровно своя?

За Рузаевкой — поле, поле,
Нежный, нежный весенний луг.
Бросить к чертовой матери, что ли,
Все стихи, чтобы взяться за плуг!

Вот и состарилась Павловна!
Силы бывалой не стало.
Никуда-то она не плавала,
Никуда-то она не летала.

Только штопала, гладила,
Пуговицы пришивала.
Изредка слушала радио.
Молча переживала.

Были у Павловны дети,
Потом у детей — дети.
Чьи бы ни были дети,
Надо обуть и одеть их.

Как это получилось,
Что ты одна очутилась?
Павловна тихо вздыхает,
Медленно отвечает:

— Старший сынок под Берлином,
Не отлучишься — военный.
Младший в совхозе целинном
Пахарь обыкновенный.

Дочки — они за мужьями,
Каждая знает свой терем.
Я уж не знаю, нужна ли,
Старая дура, теперь им?!

Я — догоревшая свечка,
Мне уж не распрямиться.
Жизнь моя, как головешка
После пожара, дымится!..

Павловна! Я напишу им
Сейчас же о встрече нашей.
Павловна! Я попрошу их,
Чтоб относились иначе.

Скажу я им: вот что, милые,
Плохо вы мать бережете!
Она отдала вам силы,
А вы ей что отдаете?

У гармошки я рос,
У рязанских страданий.
Сколько песен в душе,
Сколько песенных слов!
Голубиная ругань
Дороже змеиных лобзаний,
Придорожная горькость полыни
Медовее речи врагов.

Я сидел под иконами,
Там, где ругались и пили,
Где дрожали от песен
Сосновые стены избы,
Где меня,
Я не знаю за что, но любили,
Как родную былинку,
Как посвист весенней вербы.

Я прошел по Руси
Не Батыем и не Мамаем,
Не швырялся я камнем
В озерный зрачок.
И дымилась земля аржаным караваем,
И смеялись уста:
— Заходи, землячок!

Я закинул наносную
Алгебру правил,
Я все правила выверил в жизни
Горбом.
Где я шел, там друзей человека
Оставил,
И меня поминают там
Только добром.

Вот и все.
Что сказать мне еще?
Что добавить?
Что пропеть
Голубому глядению лон?
Ничего!
Лишь вздохнуть,
И умолкнуть губами,
И отдать все, что сделал,
На эхо времен!

Помоги мне, золотая рыбка,
Дай мне то, чего я пожелаю.
Не прошу я «Волгу» и квартиру,
Не прошу постов и назначенья,
Дай мне счастье, дай любви взаимной,
Больше мне не надо ничего!

Кто придумал глиняную вятскую?
Этой красоте я в плен сдаюсь.
С песней русской, залихватскою
Я ее сравнить не побоюсь.

Ярмарка! Торжок!
Пирушка свадебная.
Этих красок солнцу не затмить.
Выросла она, как приусадебная,
Сочная трава с названьем сныть.

Как пирог, пекли в печи разгарчивой
Вятскую игрушку на поду.
Потому и слава не обманчивая
Суждена была ей на роду.

Женская рука ее лелеяла,
Сколько поколений мяло глину.
Нынче мастер Лида Фалалеева
Вышла в этот круг на середину.

Пальцами, ладонями летающими
То погладит, то чуть-чуть помнет.
Радужными красками хватающими
Вдохновит и душу обожжет.

Слава вятской глиняной — всемирная,
Я ее в Париже видел, в Токио.
Дымочка! Дитё из глины милое,
Ты меня пронизываешь токами!