Роберт Бернс — Баллады

Июльской порой, когда ветер сырой,
Круглый стол собрался поутру;
И явилось множество статных мужей,
Как велел король, — ко двору.
Королева с высокой башни глядит:
Кто-то мчит по холмам и долам;
И, тотчас верхового признав, говорит:
«Юный Уотерс торопится к нам!»
Его пеший люд бежал впереди,
Конный люд скакал позади,
А летевший по ветру плащ золотой
Сколот был на его груди.
Конь сверкал золотой уздой впереди,
Серебром подков позади,
А ветер, летевший встречь скакуну,
Уступал могучей груди.
И королеву вкрадчивый лорд
Коварно спросил тогда:
«Скажи нам, кто же прекрасней из всех,
Съехавшихся сюда?»
«И лордов, и лэрдов видела я,
И знатных рыцарей тож,—
Но краше Уотерсова лица
Хоть век ищи — не найдешь!»
Но тут закричал ревнивый король,
От злости забыв себя:
«Да будь он краше стократ, чем есть,—
Всех краше я для тебя!»
«Ты не лорд и не лэрд, — говорит она,—
Ты государь и король.
В прекрасной Шотландии нет никого
Высокочтимого столь».
Но образумить не мог короля
Ни довод ее, ни резон,
И вот из-за королевиных слов
Уотерс на смерть осужден.
Схватили Уотерса юного и
Швырнули в темный подвал.
Скрутили Уотерса юного, и
Палач кандалы заклепал.
Мне довелось через Стерлинг скакать
Поутру и впотьмах,
Не довелось через Стерлинг скакать
В заклепанных кандалах.
Мне довелось через Стерлинг скакать
Белым днем и в ночи,
Не довелось через Стерлинг скакать
К месту, где ждут палачи.
И вот уже к лобному месту несут
Младенца его — сынка,
И вот уже к лобному месту ведут
Уотерсова рысака.
И вот уже к лобному месту везут
Жену из отчих краев,
И вот уже юный Уотерс погиб
Из-за королевиных слов.

На белом свете Лэмкин
Всех лучше камень клал.
Он замок Вири строил,
А денег не видал.
«Плати давай, лорд Вири!
Давненько я гожу!»
«Где взять мне денег, Лэмкин?
Я в море ухожу!»
«Плати давай, лорд Вири!
Плати по всем счетам!»
«Где взять мне денег, Лэмкин,
Коль землю не продам?»
«Не платишь мне, лорд Вири?
Сам на себя пеняй!
Когда домой вернешься,
Заплачешь, так и знай!»
Лорд Вири сел на корабль,
Поплыл по морской волне.
Беречь свой новый замок
Наказывал жене.
Была там негодница нянька
Из тех, кому в петлю идти.
Нянька с Лэмкином спелась,
Покуда хозяин в пути.
С Лэмкином спелась нянька,
Стал он ей первый друг;
Она его в замок впустила,
Когда отпустили слуг.
«Эй, нянька, а где же слуги,
Которые знают меня?»
«Они на гумне молотят —
Придут на исходе дня!»
«Эй, нянька, а где ж служанки,
Которые знают меня?»
«Они на речке стирают —
Придут на исходе дня!»
«Эй, нянька, а где их дети,
Которые знают меня?»
«Азбуку в школе читают —
Придут на исходе дня!»
«Эй, нянька, а где хозяйка,
Которая знает меня?»
«Шьет на своей половине —
Придет среди бела дня!!»
Тогда беспощадный Лэмкин
Вынимает нож из ножон,
И хозяйкиного младенца
Ножом ударяет он.
И он колыбель качает,
И подлая нянька поет.
А на пол из колыбели
Кровь тихонько течет.
Тут молвит хозяйка замка
Из приоткрытых дверей:
«Эй, нянька, младенец плачет!
Уйми его поскорей.
Уйми младенчика, нянька,
Соской уйми его!»
«Он не уймется, хозяйка,
Ничем и ни от чего!»
«Уйми младенчика, нянька,
Уйми его бубенцом!»
«Он не уймется, хозяйка,
Даже за графство с дворцом!»
«Уйми младенчика, нянька,
Гремушкой его уйми!»
«Он не уймется, хозяйка,
Покамест мать за дверьми!»
Шагнула леди с приступка —
Ей под ногу камень попал.
Шагнула с другого приступка —
Пред нею Лэмкин стоял.
«О, сжалься, жестокий Лэмкин!
Сжалься и спрячь свой нож!
Мало тебе младенца —
Еще и меня убьешь?»
«Убить ли мне ее, нянька,
Или оставить живой?»
«Убей, беспощадный Лэмкин,
Убей за нрав ее злой!»
«Тогда — для господской крови,
Ведь леди ваша знатна,—
Скорей посудину вымой,
Чтоб чистой была она!»
«Зачем посудина, Лэмкин?
Пусть кровь ее на пол течет!
Неужто и тут окажем
Дворянской крови почет?»
Три месяца промелькнули,
Лорд Вири вернулся в срок,
Но сердце его томилось,
Когда ступил на порог.
«Чья это кровь, — говорит он,—
По-полу разлита?»
«Она из сердца хозяйки
И, точно янтарь, чиста!»
«А это чья кровь, — говорит он,—
Мое обагрила жилье?»
«Она из сердца младенца,
И нету чище ее!»
О черный дрозд, ты сладко поешь
В шиповнике у земли,
Но Лэмкину горше стенать пришлось,
Когда его вешать вели!
О серый дрозд, ты сладко свистишь
В терновнике на заре,
Но няньке горше стенать пришлось,
Когда ее жгли на костре!

В день жатвы это произошло,
Когда мечут в лугах стога,
В Английских землях Дуглас решил
Поохотиться на врага.
Он выбрал Гордонов, Грэмов взял
И Линдсеев, славных ребят,
А Джорданы с ним не пустились в путь
И о том до сих пор скорбят.
Он сжег подчистую Долину Тайн,
Он сжег Бамброшира треть,
Три добрые башни Рэдсварских холмов
Он оставил в огне гореть.
И вот наконец до Ньюкасла дошел
И объехал его кругом:
«Кто хозяин здесь? Кто хозяйка тут?
Чьи владенья и чей это дом?»
И тогда лорд Перси ответил ему —
В каждом слове звучала спесь:
«Я — хозяин! Я и моя жена
Всем владеем и правим здесь!»
«Я этому рад, и приятно мне,
Что над замком ты господин,
Но прежде, чем я уйду за холмы,
Покорится из нас один».
И Перси взял боевое копье
И выехал из ворот,
На Дугласа он, не щадя коня,
Ярясь, поскакал вперед.
А леди глядела на них со стены
И бледна словно смерть была,
Когда сталь шотландская, добрая сталь
Перси вышибла из седла!
«Когда бы нас не видал никто
На зеленом этом лугу,
Отобрал бы я твою жизнь — а так
Только меч отобрать могу».
«Ступай к Оттербурну, наверх ступай,
Дожидайся три полных дня,
И если меня не дождешься ты,
Можешь трусом назвать меня».
«Прекрасен и радостен Оттербурн,
Он на зависть иным местам,
Отрадно бывает глядеть на него,
Но кормиться нам нечем там.
Там дикие птицы поют на ветвях,
И олень бежит по холмам,
Но хлеба нет и похлебки нет,
И кормиться нам нечем там.
И все же тебя я там буду ждать,
Что скудна еда — не беда,
И жалким трусом тебя назову,
Если ты не придешь туда».
И Перси ответил: «Клянусь, что приду,
В том свидетель — всесильный бог!»
И Дуглас сказал: «Я тебя дождусь,
Тому моя честь — залог».
В Оттербурне они расседлали коней,
Где поля от росы мокры,
В Оттербурне они расседлали коней
И поставили там шатры.
И тот, кто богат, посылал слугу
С конями на выпас в луга,
А кто был незнатен и неимущ,
Тот сам себе был слуга.
И вдруг затревожился юный паж —
А заря уж была близка:
«Проснись, проснись, проснись, господин,
Я вижу Перси войска!»
«Ты лжешь, ты лжешь, ты бесстыдно лжешь,
Ты лжи на троих припас:
У Перси вчера еще не было войск,
Чтоб выставить против нас.
Но мне приснился недобрый сон:
Вдали от людей и жилья
Я видел, как мертвый выиграл бой,
И, кажется, это был я».
И он поскакал навстречу врагу,
Обнажив свой широкий меч,
Но шлем надежный он позабыл,
Охранявший во время сеч.
Их честь обоих на бой звала,
И с вождем повстречался вождь,
Скрестились мечи их, и пот потек,
Заструилась их кровь, как дождь.
И Перси свой смертоносный меч
Стремительно вскинул вверх,
И ударил Дугласа прямо в лоб,
И на землю его поверг.
И Дуглас пажа к себе подозвал:
«Беги, не жалея ног,
Чтобы сына сестры, чтобы сэра Хью
Я при жизни увидеть смог…»
«Мой милый племянник, — Дуглас сказал,—
Пустяк, если кто-то умрет;
Я ночью понял, что мне конец,
Что командовать твой черед.
Я знаю, тьма подступает ко мне,
Ибо рана моя глубока;
Возьми своих воинов и схорони
Меня под кустом орляка.
Зарой меня под кустом орляка,
Но без почестей, без похорон,
Чтоб никто из людей, никогда не узнал,
Где шотландский вождь погребен».
И Хью Монтг’oмери зарыдал,
Ибо скорбь была велика,
И сэра Дугласа похоронил
На лугу, под кустом орляка…
А бой не стихал, и крошились щиты,
И рассвет занимался вдали,
И много лихих англичан-храбрецов
До рассвета во тьму ушли.
От крови английской были красны
Гордонов рукава,
И Линдсеи были подобны огню,
Пожирающему дрова.
Друг друга жаждали Перси и Хью
Вышибить из седла,
И лязгала сталь, и вспотели они,
Ох, кровь между ними текла!
«Сдавайся, Перси, сдавайся живей,
Иначе тебя я убью!»
«Кому же я должен, раз вышло так,
Свободу вручить свою?»
«Ты должен сейчас победу признать
Не лорда, не мужика,
И даже мне не сдавайся ты —
А сдайся кусту орляка».
«Ни лилиям, рыцарь, ни орляку
Не вручу я свободу свою;
Лишь Дугласу был бы я сдаться готов
И Монтгомери, сэру Хью».
И, узнав, что Монтгомери перед ним,
Он в землю свой меч воткнул,
Монтгомери рыцарь учтивый был —
Он руку ему протянул.
Так закончен был Оттербурнский бой
В час, когда отступила ночь;
Под кустом орляка был Дуглас зарыт,
Увезен был сэр Перси прочь.

Молодую красавицу рыцарь любил
И пришел на свиданье к ней,
Он ее ожидал под ракитой с утра,
А она появилась поздней.
Она долго сидела в доме своем
И печалилась в тишине:
«Ах, пойти ль на свиданье на Брумфилд-Хилл
Или дома остаться мне?
Если я пойду на свиданье с ним —
Мне невинности не сберечь,
Останусь — и он упрекнет меня,
Что лживой была моя речь».
Эти жалобы слышала ворожея
И спокойно сказала ей:
«О леди, ты можешь там побывать,
Не утратив чести своей.
Ты придешь туда, и увидишь ты,
Что твой милый вздремнуть прилег —
Серебряный обруч на голове
И ракитовый куст у ног.
Ты с куста ракиты цветы сорвешь,
Ты сорвешь для него цветы,
И у ног его, у его головы
Их рассыплешь, разложишь ты.
Ты с руки золотое снимешь кольцо
И на палец наденешь ему,
Чтобы знал он, проснувшись: была ты верна
Обещанию своему».
…В изголовье любимого своего
Положила цветы она,
И это был дар, и это был знак,
Что осталась она честна…
«О мой добрый конь, серебром за тебя
И золотом я платил!
Почему, когда девушка здесь была,
Меня ты не разбудил?»
«Я стучал копытом, хозяин мой,
Я звенел во все удила,
Но ничто не могло разбудить тебя,
Пока девушка не ушла».
«О сокол, как же ты оплошал —
Я так сильно тебя любил!
Почему, когда девушка здесь была,
Меня ты не разбудил?»
«Я будил бубенчиками тебя,
Я будил ударом крыла,
Я кричал: «Проснись, хозяин, проснись,
Пока девушка не ушла!»
«О мой добрый конь, торопись догнать
Убежавшую гостью мою,
А иначе достанется мясо твое
Ненасытному воронью!»
«О хозяин! Не стоит коня своего
Беспощадной плетью хлестать:
Сквозь ракитник бежала так быстро она,
Как и птица не может летать!»

Мертвец явился к М’aрджери.
Взошел он на крыльцо,
У двери тихо застонал
И дернул за кольцо.
— О, кто там, кто там в поздний час
Ждет у дверей моих:
Отец родной, иль брат мой Джон,
Иль милый мой жених?
— Нет, не отец, не брат твой Джон
Ждут у дверей твоих.
То из Шотландии домой
Вернулся твой жених.
О, сжалься, сжалься надо мной,
О, сжалься, пощади.
От клятвы верности меня
Навек освободи!
— Ты клятву верности мне дал,
Мой Вилли, не одну.
Но поцелуй в последний раз,
И клятву я верну.
— Мое дыханье тяжело,
И горек бледный рот.
Кого губами я коснусь,
Тот дня не проживет.
Петух поет, заря встает,
Петух поет опять.
Не место мертвым средь живых,
Нельзя мне больше ждать!
Он вышел в сад, она за ним.
Идут по склонам гор.
Вот видят церковь в стороне,
Кругом — зеленый двор.
Земля разверзлась перед ним
У самых, самых ног,
И снова Вилли молодой
В свою могилу лег.
— Что там за тени, милый друг,
Склонились с трех сторон?
— Три юных девы, М’aрджери,
Я с каждой обручен.
— Что там за тени, милый друг,
Над головой твоей?
— Мои малютки, Марджери,
От разных матерей.
— Что там за тени, милый друг?
У ног твоих лежат?
— Собаки ада, Марджери,
Могилу сторожат!
Она ударила его
Дрожащею рукой.
— Я возвращаю твой обет,
Пусть бог вернет покой!

Посланье Джонни Коуп шлет,
Он Чарли встретиться зовет:
Мол, драться, если ты не трус,
Научу тебя завтра утром!
В ответ на дерзостную речь
Рванул из ножен Чарли меч:
— За мной, — воскликнул он, — друзья,
Мы встретимся с Коупом утром!
— Эй, Джонни, ты уже идешь?
В большие барабаны бьешь?
Коль ты идешь — я подожду,
Подожду тебя дома утром.
— Ты мастер говорить слова,
Посмотрим: сила какова!
Как рябчик, согнанный с гнезда,
От нас побежишь ты утром!
Подумал Джонни: — Чур меня!
Неплохо бы иметь коня,
Чтобы от этих молодцов
Удрать бы подальше утром.
— Эй, Джонни, от беды беги,
Ты лучше шкуру сбереги,
Рога трубят, и утро стать
Обещает кровавым утром.
Вернулся Джонни. — Где отряд? —
Встречая, люди говорят.
— Черт его знает! — он в ответ.—
Я расстался с ним рано утром.
— Забыл ты, Джонни, о стыде,
Коль всех своих людей в беде
Оставил и принес нам весть
О своем поражении утром.
— Я испугался не врагов,
А только звука их рогов.
Когда-нибудь я всех побью,
А пока говорю: с добрым утром!

Жил когда-то в Эбердине
Человек, не хуже всех,
Был не стар, умен отменно,
Да страшон, как смертный грех.
И девицы, для которых
Он порой из кожи лез,
За урода выйти замуж
Отказались наотрез.
И тогда решил он сделать
Предложенье глупой Мэг:
«Тут упрашивать не надо,—
Думал этот человек.—
Нет богатства у девчонки —
Только косы да глаза:
Золото — густые косы
И глаза — как бирюза.
Вот ума — совсем негусто,
А известно, что его
В лавке у купца не купишь,
Не займешь ни у кого».
Он посватался, и сразу
Получил согласье он
И домой шаги направил,
В размышленья погружен:
«Мэг безмозгла, но красива,
Я урод, но башковит,
Свойства лучшие обоих
Наш союз соединит:
Наши дети, без сомненья,
Красотою будут в мать,
А в меня — умом могучим,
Мне ж ума не занимать!
Дети будут прямо чудо
По уму и красоте;
Не было такой удачи
Ни одной еще чете!..»
Дети родились, однако,
Ожиданьям вопреки,
Страхолюдные — в папашу
И в мамашу — дураки!

Лэрд Драм жену себе стал искать,
Когда занимался день,
И девой прекрасной пленился он,
А дева жала ячмень.
«О нежный цветок, о прелестный цветок,
О счастье мое, о!
Не угодно ли стать тебе леди Драм
И оставить жнивье, о?»
«Не могу, не могу принять, добрый сэр,
Предложенье твое, о.
Никак невозможно мне стать леди Драм,
И оставить жнивье, o!
Ты любовь другой предложи, добрый сэр,
Предложи ты не мне, о!
Потому что я в жены тебе не гожусь,
А грех не по мне, о!
Мой отец всего-навсего лишь пастух,
Вон пасет он овец, о.
Если хочешь, пойди спросись у него —
Пусть решает отец, о!»
Лэрд Драм не медля пошел туда,
Где отара овец, о.
И родительское согласье дает
Лэрду Драму отец, о.
«Пускай моя дочка в письме не сильна
И книжек не чтец, о,
Но сыр умеет варить и доить
Коров и овец, о.
Будет веять она на твоем току,
Жито в скирды уложит, о,
Вороного коня оседлает в поход,
Снять ботфорты поможет, о».
«Разве ж нет у нас грамотеев в церквах?
Я им подать плачу, о!
Сколько надо, читать, писать и считать
Я ее обучу, о!
Обучу твою дочь и писать и читать,
Только дай ты мне срок, о;
Ей коня моего не придется седлать
И снимать мне сапог, о!
Но кто наварит нам свадебный эль?
Кто хлеб испечет нам, о?
Увы, не могу я тебе сказать,
Кто окажет почет нам, о!»
И Драм поскакал к родимым горам,
Чтоб все приготовить заране.
И вышли, крича: «К нам с невестой Драм!
Тамошние дворяне.
«Наш Драм, он богат и парень хоть куда,
И Пэгги Куттс неплоха!
Но он бы мог найти себе жену
Знатнее, чем дочь пастуха!»
Тут поднял голос брат его Джон:
«Считаю зазорным, о,
Что низкого рода ты выбрал жену,
И это позор нам, о!»
«Язык придержал бы ты, брат мой Джон!
Позора нам нету, о!
Женился я, чтобы множить добро,
А ты, чтоб транжирить, о!
Я был на знатной женат, и она
Гневливо топала, о,
Когда перед нею я представал
В поклоне не до полу, о!
Я был на знатной женат, и она
Смеялась над нами, о!
В наш замок поместный въезжала она,
Кичась жемчугами, о!
Но ту за богатство любили все,
А Пэгги — за прелесть, о!
Для въезда в Драм ей всего-то нужны
Друзья любезные, о!»
Их было четыре и двадцать дворян
У Драмских ворот, о.
Но Пэгги приветствовать ни один
Не вышел вперед, о!
Под белы руки лэрд Драм ее взял
И ввел ее сам, о:
«В поместный замок наш родовой
Пожалуйте, леди, о!»
Он трижды в щеку ее целовал
И в подбородок, о,
А в губы вишневые двадцать раз —
«Пожалуйте, леди, о!
Тебя хозяйкой на кухне моей
Видеть хочу я, о,
И — госпожою в замке моем,
Когда ускачу я, о.
Тебе я до свадьбы не раз говорил,
Что я тебя ниже, о!
И вот мы лежим на ложе одном,
И нету нас ближе, о!
А когда мы с тобой из жизни уйдем,—
Лежать нам двоим, о.
И равно будет могильный прах
Твоим и моим, о!»

Изо всех шотландских отважных вождей,
Изо всех достославных имен
Самым храбрым был сэр Джеймс Росс,
Лучший рыцарь былых времен.
Он ростом был, как могучий дуб,
Что на голой вершине рос,
Когда он плечом поводил, вокруг
Разлеталась копна волос.
Вождь могучего клана, сэр Джеймс Росс,
Если он начинал речь,
Призывая на битву, пятьсот человек,
Как один, хватались за меч.
Он в кровавых схватках лупил англичан,
За шотландские бился права,
Трижды он побеждал их, пока ему
Не исполнилось двадцать два.
Он Матильду прекрасную нежно любил,
Деву чистую, как душа.
Королева Шотландии не была
Вполовину так хороша.
Долго гордая дева твердила ему:
Эта крепость не сдастся вам!
Но глаза ее признавались в любви,
Вопреки строптивым словам.
Наконец испытала верность его,
И на милость сменила гнев,
И невинное сердце ему отдала,
Пылким сердцем взамен овладев.
Но прекрасной Матильды жестокий отец,
Бьюхан-лорд, невзлюбил юнца,
Джона Грэйма сосватал ей и велел
Поступать по воле отца.
Повстречались возлюбленные тайком
В чаще леса в одну из ночей,
Там, где ива плакучая косы свои
Окунает в быстрый ручей.
Хитрый Дональд лежал между тем в траве,
Джона Грэйма единственный брат,
Он хотел на любовников поглядеть
И послушать, о чем говорят.
И печальная дева сказала так:
— Невзлюбил тебя мой отец,
Джону Грэйму он руку мою отдает,
Значит, нашей любви — конец.
Да исполнена будет воля отца,
И противиться смысла нет.
Ты другую невесту отыщешь себе,
Леди знатную юных лет.
Ты забудешь скоро Матильду свою,
И не будет прошлого жаль.
Пусть же счастье станет уделом твоим,
А моим уделом — печаль.
— Что я слышу? — воскликнул сэр Джеймс Росс.—
Где же, милая, клятвы твои?
И Матильда за Джона Грэйма пойдет,
Хоть клялась мне в вечной любви?
Пусть меня пронзит его острый меч,
Но не мне бояться угроз! —
Крепко обнял рыцарь невесту свою
И прижал ее к сердцу Росс.
— Я хотела, рыцарь, тебя испытать,
Мне же нечего думать тут:
Брачным ложем мне станет могила, клянусь,
Если Грэйму меня отдадут!
Так прими же, юноша, мой поцелуй,
Колебаний в душе моей нет,
Пусть все беды на свете меня поразят,
Если я нарушу обет!
И, поклявшись друг друга до гроба любить,
Разлучились они наконец.
Дональд рыцарю крикнул, покинув кусты:
— Обернись, безбородый юнец!
Обернулся быстро бесстрашный Росс
И сверкнувший выхватил меч,
Ибо Дональда острый клинок успел
Плащ ему на плече рассечь.
— Честь любимого брата мне дорога,
Мстит за Джона моя рука! —
Рыцарь быстро назад три шага отступил
И успел спастись от клинка.
И в ответ он поднял оружье свое,
Размахнулся, как только мог,
И обрушил на голову Дональда сталь,
И рассек ему череп и мозг.
Рухнул Дональд на землю — безжизненный прах,
И ничем ему не помочь.
— Так со всеми врагами я поступлю! —
Молвил Росс и отправился прочь.
К замку лорда Бьюхена он поспешил,
Поспешил через темный лес
И, любимой окно в темноте отыскав,
Прямо в сад через стену залез.
— Спишь ли ты, дорогая Матильда моя?
Я прошу: не спи в этот час.
Это я — несчастливый возлюбленный твой,
Ожидает разлука нас.
Я сейчас отправлюсь на Скай, где живут
Все мои друзья и родня,
За меня сразиться с жестоким врагом
Подниму сторонников я.
— О, не делай так, мой любимый Джеймс! —
Отвечает ему она.—
Ты побудь до рассвета в моем саду,
Ибо ночь жутка и темна.
До рассвета я буду тебя охранять,
А к твоим я пажа пошлю,
Побежать быстрей и на помощь звать
Весь твой клан я ему велю.
Он улегся на землю, закутавшись в плащ,
А она отослала пажа
И сама всю ночь простояла вблизи,
За его безопасность дрожа.
Между тем проворно маленький паж
Побежал по холмам и долам.
А навстречу ему — Джона Грэйма отряд,
Впереди же тот ехал сам.
— Ты куда так торопишься, маленький паж,
В час, когда полагается спать?
— Я бегу поднимать Джеймса Росса клан,
На защиту хозяина звать.
Ибо Дональда Грэйма он нынче убил,
Тот погиб от его руки,
И теперь он один во владеньях чужих,
А друзья его далеки.
— Брат мой умер? — воскликнул неистовый Грэйм. —
Пусть позор на меня падет,
Если подлый убийца завтра к утру
От руки моей не умрет!
Я тебя награжу, если скажешь мне,
Где сейчас находится он?
— Он у лорда Бьюхена дремлет в саду,
А Матильда хранит его сон.
И, пришпорив коней, поскакали они,
Слова лишнего не говоря,
И увидели башни замка вдали
В час, когда занималась заря.
Их Матильда встретила у ворот,
И спросил Матильду сэр Джон:
— Джеймса Росса случайно не видела ты?
Не заглядывал в замок он?
— Да, — сказала Матильда, — в полдень вчера
Он проехал мимо ворот,
Он, как видно, спешил: своего коня
Погонял нещадно вперед.
Он теперь в Эдинбурге, наверно, давно,
Если конь в пути не упал…
— Значит, мне солгал твой маленький паж,
Что всю ночь он под деревом спал?
Как ломала Матильда руки свои!
Как власы на себе рвала!
— Храбрый Росс, я хотела тебя спасти,
А выходит — тебя предала!
В это время рыцарь проснулся в саду,
Он услышал Матильдин плач,
Он поднялся, выхватил грозный меч
И отбросил в сторону плащ.
— На твоем мече со вчерашнего дня
Брата кровь, но сегодня днем
И твоя, Джеймс Росс, нечестивая кровь
Будет скверно вонять на моем.
— Хорошо говоришь! — отвечал ему Росс.—
Но не в слове — сила мужчин.
Отпусти людей — и доблесть свою
Испытаем один на один.
Ибо часто за словом скрывается трус.
Меч мой тяжек. В былые дни,
Он на поле брани сверкал впереди,
Когда ты держался в тени.
И вперед, вызывая Грэйма на бой,
Храбро выступил юный вождь.
Тот смутился и спину ему показал,
Ибо знал хорошо его мощь.
Пали четверо самых отважных бойцов
В тот же миг от его меча,
Но Джеймс Росс напролом между ними шел,
Джона Грэйма средь них ища.
К нему сзади бесчестно подкрался Грэйм
И ударил рыцаря в бок,
Из отверстия хлынула алая кровь,
И от крови пояс намок.
Но оружья не выронила рука,
И ступала твердо нога
До тех пор, пока его грозный меч
Не прошел сквозь сердце врага.
Рухнул Грэйм, как поваленный бурей дуб,
Рядом с ним опустился Росс,
Ослабел, и не мог шевельнуть рукой,
И как будто к земле прирос.
А Матильда, увидев, как он упал,
Умоляла Грэйма людей:
— О пощаде молит Бьюхена дочь —
Да не будет отказа ей!
Умирающий голос ее услыхал,
И открыл перед смертью глаза,
И уставил их на Матильду свою,
И почти неслышно сказал:
— Ты напрасно просишь о жизни смерть,
Бесполезен со смерти спрос.
Путь мой кончен. Возлюбленная, прощай! —
И забылся, и умер Росс.
И Матильда из теплой раны его
Меч достала нетвердой рукой:
— Я иду за тобою, сэр Джеймс Росс,
Я иду вослед за тобой!
Прислонила к земле рукоять меча,
Острие направила в грудь,
И упала на милого своего,
И отправилась в дальний путь.

Двое влюбленных на склоне холма
Сидели погожим днем,
Наговориться никак не могли,
Хоть и были весь день вдвоем.
— Я не видел, Маргарет, зла от тебя,
И тебе я не сделал зла.
Не рыдай же завтра, когда зазвенят
Свадебные колокола.
Маргарита расчесывала перед окном
Рано утром золото кос
И смотрела, как мимо окна под венец
Милый Вильям невесту вез.
Отложила гребень свой костяной,
Волоса завязала узлом,
И ушла из дому, и никогда
Не вернулась в отцовский дом.
И день прошел, и настала ночь,
Милый Вильям с супругой спал,
Но явился ему Маргариты дух
И в изножье постели встал.
— Дай вам Бог, новобрачные, мир да любовь,
Радость вечную дай вам Бог!
Белый саван — мой подвенечный наряд,
И могила — мой брачный чертог…
И ночь прошла, и настал рассвет,
И, едва пробудившись от сна,
Милый Вильям жене молодой сказал:
— Страшно мне, дорогая жена!
Моя милая леди, мне снился сон,
Не к добру этот сон, не к любви:
Будто в горнице — стадо рыжих свиней,
Будто брачное ложе — в крови.
— Не к добру этот сон, благородный лорд,
Не к добру этот сон, не к любви,
Если в горнице — стадо рыжих свиней,
Если брачное ложе — в крови…
Он призвал тогда своих верных слуг
И сказал им: — Вы знать должны:
Я прекрасную Маргарет навещу
С разрешенья моей жены.
Подошел он к дому, взошел на крыльцо,
Стукнул несколько раз кольцом,
Братья Маргарет дверь отворили ему
И впустили Вильяма в дом.
— Умоляю вас, братья, мне разрешить
Видеть мертвую без покрывал.
Побледнела, я думаю, радость моя,
И вишневый румянец пропал?
Я на все для тебя, моя радость, готов,
Не чета я твоей родне…
Я целую в холодные губы тебя,
Ты не можешь ответить мне.
И сказали семеро братьев тогда,
Застонав, сказали ему:
— Ты оставь в покое нашу сестру,
А целуй молодую жену!
— Если я молодую целую жену,
То, конечно, я в праве своем:
Никаких обещаний вашей сестре
Не давал я ни ночью, ни днем.
Подсчитайте-ка лучше: сколько хлебов
На столах, сколько вин дорогих?
Ровно столько же будет еды и питья
Завтра днем на поминках моих.
Умерла прекрасная Маргарет днем,
Милый Вильям скончался в ночь.
От несчастной любви умерла она,
Он тоски не смог превозмочь.
Схоронили обоих в церкви одной.
Вырос куст белоснежных роз
Из ее могилы. А из его —
Куст шиповника произрос.
И росли два куста очень быстро, пока
Не уперлись в церковный свод,
И сплелись, как влюбленные, ветками там,
И дивился на это народ.
А потом нашелся один грамотей
(До конца правдив мой рассказ!)
И срубил под корень оба куста,
А не то бы — росли и сейчас!

Секрет есть у нашего короля,
Ужасно важный секрет,—
Явился наших перетанцевать
Английских рыцарей цвет.
Декрет королевский издал король,
Ужасно важный декрет:
«Примчите Красотку из Энглисси
На королевский паркет!»
Красотка была белей молока,
Белей не видывал свет:
«Какая мне будет корысть, государь,
От танцевальных побед?»
«Пятнадцать пашен, а также ветряк —
Живи, не ведая бед!
И лучший рыцарь из свиты моей
Возьмет тебя в жены, мой свет!»
Пятнадцать лордов в танец она
Ведет за собой вослед
Но десять вечера бьют часы,
А лордов с ней рядом нет.
Тогда поднялся пятнадцатый лорд,
И — думаю — был он задет.
Он меч свой и перевязь отложил,
Как требовал этикет.
И гордо промолвил: «Ее победить
Я вышел — вот мой обет!»
Но десять вечера бьют часы,
А лорда с ней рядом нет.

Мой милый муж построил дом
И весь его увил вьюнком,
И краше не было в стране,
Чем дом, что он построил мне.
Но кто-то раз в полдневный час
Услышал песнь, увидел нас
И в тот же день привел солдат —
И был мой дом огнем объят.
Мой муж убит в своем дому,
И все добро в огне, в дыму,
Сбежали слуги, ночь темна,
С убитым милым я одна.
Вдыхая холод мертвых губ,
Я в саван обрядила труп
И причитала день и ночь,
И не пришел никто помочь.
Я тело на плечах несла,
Сидела я и снова шла,
И лег он в земляной чертог,
И дерн зеленый сверху лег.
Но не понять вам, каково
Мне было хоронить его,
Как было мне дышать невмочь,
Когда я уходила прочь.
Не улыбнусь я никому
С тех пор, как он ушел во тьму,—
Сумела сердце мне связать
Волос его златая прядь.