Стихи Новеллы Матвеевой

Суди меня весь мир! Но фавна темный смех
Мне больше нестерпим! Довольно я молчала!
В нем — луч младенчества, в нем же — зрелый грех:
Возможно ль сочетать столь разные начала?

Но сплавил древний миф козлиный хвост и мех
С людским обличием. Невинный вид нахала
С чертами дьявола. Злу Злом казаться мало.
Зло любит пошутить. И в том его успех.

Но есть же логика! И путь ее упрям:
Грех черен и хитер. А юмор чист и прям.
Где для греха простор — там юмору могила…
А если мы, шутя, вросли однажды в грязь,
Солгали с юмором и предали смеясь,
То чувство юмора нам просто изменило.

Величие мы часто видим в том,
Чтоб, ни греха не чуя, ни вины,
Напасть на безоружного — гуртом,
Впотьмах, из-за угла и со спины.

В кощунстве — там, где во скиту святом
Жил мученик. В грабительстве казны.
Величие мы в девках видим… В том,
В чём непотребство видеть бы должны.

Мы с виду — хоть куда! (Хотя не раз
Со стороны подошвы видел нас
Щенок бездомный, сын пинков и травль.)

Но в грозных сечах нам страшнее всех —
Бунт роз. Ягнячье право. Мёртвый лев.
И хиросимский маленький журавль.

Как прекрасны старые корабли!
Будто жарким днем, в холодке квартир,
Кружевницы гентские их плели,
А точили резчик и ювелир.
Грациозно выгнуто их крыло.
И настолько тонкий на них чекан,
Будто их готовили под стекло.
А послали все-таки — в ураган.
(Лишь обломки их под «секло» легли…)
Хороши старинные корабли!
Были души: чистые, как хрусталь,
Тоньше кружев, угольев горячей;
Их обидеть жаль, покоробить жаль,—
А ушли они — в перестук мечей,
Словно к мысу Горн — корабли…
Да уж как не так! Перестук мечей
Сладкой музыкой был бы для их ушей!
Но ушла их жизнь… в толчею толчей,
На съеденье крыс, на расхват мышей,
На подметку туфель для мелкой тли…
Потому от них на лице земли
И следа следов не нашли…
Опустелые, как безлистый сад,
Бригантины спят:
Им равны теперь ураган и бриз,—
Паруса, как тени, скользнули вниз,
Такелаж провис…
Уж теперь и в прошлое не спешат:
Сколько могли — ушли.
…Но опять над вами сердца дрожат!
Но опять заботы на вас лежат!
И опять вам жребии подлежат,
О старинные корабли!

Два ручейка в ущелье —
Шелли и Мери Шелли,-
Вырыв ущелье шире,
Вырваться мы решили;

Слившись в поток единый,
Даль проницая взглядом,
Дна (да и дня!) срединой
Об руку мчаться рядом.

Об руку мчаться, мчаться,-
Облаку поклоняться,
Рощ корневищным силам,
Бабочкам пестрокрылым,

Солнцу на хмеле диком,
Там, где коней купанье,
Там, где стволов по бликам
Видно переступанье,

Где лабиринт из хижин,
Лестниц, мостков, сараев
То до трясин принижен,
То — воспарит на сваях…

…Вместе и пораздельно
Льются неканительно
Зримые издалёка
Два молодых потока.

Тучи повечерели,
Стала тускнеть округа…
Шелли и Мери Шелли,
Видно ли вам друг друга?

Шелли!
Твой гений странен:
Светел,- а вверен ночи,-
Той,- без краёв и с краем,
Тоже бескрайним, впрочем.

Шелли! Ужели месяц —
Серп над готовой жатвой?
Демоны ждут… Не смейся!
Их раздражает дар твой!

Жар твой —
готовой жертвой
Видится им с досады…
Демон — ведь он не джентль-
мен! — так не жди пощады!

Шелли, отринь безверье,-
Верь, коли сердце любит!
Мери!
Не пестуй зверя
Ночи,- он вас погубит!

Пусть малыши в кроватках
Требуют страшных сказок:
Ужасы в духе Ратклифф —
Лишь для счастливых — праздник.

Лишь для наивных — нега,
Для не видавших страха…
Эй, не лети с разбега!
Не наскочи с размаха,

Мери, на грозный фантом
Горя, беды великой!
Странным, как сон, талантом
Гибели не накликай!

Где там! Не слышат, льются…
Свет берегут. Однако
На уговоры мрака
Исподволь поддаются…-

Два ручейка ущелья —
Шелли и Мери Шелли
Шепчут: «А мы решили,-
К морю бежать решили…»

Кто их удержит, кроме
Чуткой души, Психеи?

Дети!
Не надо к морю!
Вас разлучат стихии!..

Смутная ночь — предтеча
Бедствий… Одно спасенье:
Вечная — в Вышних — Встреча,-
Вечное Воскресение.

________

П.Б.Шелли — крупнейший английский поэт-романтик прошлого века. Одно время исповедовал однако же нигилизм, постулаты которого принимала и жена его — Мери Шелли (Мери Уолстонкрафт), автор знаменитого «Франкенштейна». Поэт Шелли погиб молодым: в бурю утонул в озере.

Летняя ночь была
Теплая, как зола…
Так, незаметным шагом, до окраин я дошла.
Эти окраины
Были оправлены
Вышками вырезными, кружевными кранами.
Облики облаков, отблески облаков
Плавали сквозь каркасы недостроенных домов.
Эти дома без крыш — в белой ночной дали —
В пустошь меня зазвали, в грязь и в глину завели…
На пустыре ночном светлый железный лом,
Медленно остывая, обдавал дневным теплом.
А эти дома без крыш — в душной ночной дали —
Что-то такое знали, что и молвить не могли!
Из-за угла, как вор, выглянул бледный двор:
Там, на ветру волшебном, танцевал бумажный сор…
А эти дома без крыш словно куда-то шли… Шли…
Плыли,— как будто были не дома, а корабли…
Встретилась мне в пути между цементных волн
Кадка с какой-то краской,— точно в теплом море — челн;
Палка-мешалка в ней — словно в челне — весло…
От кораблей кирпичных кадку-лодку отнесло.
Было волшебно все: даже бумажный сор!
Даже мешалку-палку вспоминаю до сих пор!..
И эти дома без крыш,— светлые без огня;
Эту печаль и радость;
Эту ночь с улыбкой дня!

Жирафы взбрыкивают вбок.
Ногами вскидывают яро.
Но шея их длиннее ног
И сверху не слыхать удара

Им собственных копыт своих.
И улетающие морды
Полны вниманья к дымам города
На горизонтах голубых.

Их несуразный взгляд прикован
И к трубам, пурпурно-морковным,
И к вышкам, близящим грозу…

А взбрыки, плеч толчки пятнистых,
Их стычки (где-то там, внизу!)
Не стоят их раздумий чистых.

Хороводы вакханок в экстазе,
Фавна к нимфе копытца несут…
Хорошо, как рисунок на вазе,
Но для лирики — чистый абсурд!

Лишь небесная страсть остается
В песнях вечной. (Лаура, живи!)
Существует, но вряд ли поется
Земноводная грубость любви.

Кто там в рощу так робко прокрался?
Притаился под сенью ветвей?
Пой!— пока на балкон не взобрался,
Не назвал Инезилью своей!

Пой — пока, по искусства законам,
Девять Муз во главе с Купидоном
Девять шелковых лестниц совьют…
Серенады поют — под балконом.
На балконах — уже не поют!

И, тем паче, с высот геликонов
Тот сорвется, кто тайны притонов
С гордым видом выносит на суд.
(Вас на пуговицы переплавят,
Сир! А пуговицы — пропьют!
Кто же карту краплёную славит?!
Спрячь ее, незадачливый плут!)

Очень многое, так мне сдается,
Существует, но — нет!— не поется.
Грусть поется, поется разлука,
Упованием песня жива.
Но у блуда нет вещего звука.
(Что поделаешь!— жизнь такова.)

Только тот, кто любви своей силой
За возлюбленной тенью в Аид
Мог спуститься, тот песню для милой
В неподкупных веках сохранит.

Коль же скоро во всяком напеве
Похоть та же и разницы нет,
То за что же вакханками в гневе
Был растерзан великий поэт?

Жизнь — цветок. Ей закон — аромат.
Не ищи же, теряясь по сортам,
Божью искру в Калачестве тертом,
Друг мечты и романтики брат!

Пой — цепляясь на лестничном шелке;
Пой — пока твои мысли невинны
И пока на губах молоко
Не обсохло…

Пути твои долги,
Твои лестницы — длинны-предлинны,
Твой балкон — высоко, высоко…

Весной, весной,
Среди первых подслеженных,
С поличным пойманных за рукав,
Уже вывертывается подснежник
Из слабой раковинки листка.
Шуршит девятка фиалки трефовой
На низких вытянутых ветрах…
Летят, как перья по шляпе фетровой,
По голым землям метелки трав.

Весна скрывает свое блистанье.
Но дышит, воздушных полна пузырьков,
Неплотным слоем — хвоя старая,
Где много ландышевых штыков,
Соринок, ветром с плеча сдуваемых…
А там — спускающийся узо
Подводных листьев, как чай заваренных
В красно-коричневой чаще озер…
…Мокрые оси утиных вселенных —
Свищут тростинки в углах сокровенных.
Ветер…
Вставая на стремена,
Мчит полувидимая Весна.

Скачет сухой, неодетой дубровой…
Конь ее сер и опутан травой…
В темной ствольбе — амазонки лиловой
Неуловимый наклон ветровой.
Так и у птиц
Сквозь перо ледяное,
Тусклое,
Кажется, видишь весною
Медно-зеленый под бархатом крест.

Так, между пиями,
Во мгле перегноя,
Неуследимый лиловый подтекст,
Мнится, читаешь…

Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.

Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали — я рвусь к истокам,
А я-то — к устью.

Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я — прощалась.

Вы — Утешитель.
Вы — как патер Браун.
Дыханье Ваше в Вышних Бога славит.
И скорби здешней слишком тяжкий мрамор,
Как снег долин, под Вашим солнцем тает.

Вы — Утешитель. Вроде чуждый Мому
Достоинством простым и монолитным.
Хотя порой смеётесь несмешному,
Как добрякам присуще беззащитным.

Да, это очень красочная мета!—
Когда звучит — не демона, не фавна,—
А чистый, честный, детский смех Поэта
Над шуткой, что не всякому забавна.

Не так ли горесть Ваша (совокупно
С отвагой Вашей!)— многим недоступна?
За карликовый вензель на эмали
Стих Ваш парнасский, движущийся крупно,
Иные принимали!

Не Вы стояли в позе над толпою —
Толпа пред Вами в позы становилась.
Та, что подняв кумира над собою,
Им «снизу» помыкать приноровилась.

Всегда Вы что-то «предали»! То скотство,
То Идеал… То — старое знакомство…
Чужой натуры с нашею несходство
Считать привыкли мы за вероломство.

Будь ты хоть гений — разве вправе гений
Владеть самостоятельностью мнений?
Во лбу семь пядей?
А на дню семь пятниц
Сменить изволь, как семь бумажных платьиц!—
Другие — всей толпой идут на это —
Лишь ты один упёрся против света!

Но думам вольным не закрепоститься.

…А рожь цветёт,
А лютик золотится,
В плюще бурлят речные ветры, вея…
Не странно ли, что новый век родится
Не из твердынь, а из Беседки Грэя?!

Где лист баллады, камешком прижатый
(Баллады без балласта улетают!),
Где преданные Вам, как медвежаты,
Две девочки у Вас в глазах читают.

Дар Ваш высокий грустен без юродства.
Свободен — но Отечеству любезен.
Содружествен. Но в рощах первородства
Лишь соловей соавтор Ваших песен.
_________

Так
Счастью учит Феб, а жизнь — терпенью.
За трудолюбьем гордым — год из года,—
За божеством слепящим — ходят тенью
Пустой досуг, постылая свобода.

Но вы прозренью брат:
Вы патер Браун.
Раденье Ваше в Вышних Бога славит!
Пловцам открыта
Ваших песен гавань
И примет всех, кого судьба оставит.

И опять она сидит посреди
Караванного большого пути.
А вокруг нее — следы,

Следы,

Следы,

Следы…
Кто пройдет обутый, кто босой…
Кто проедет на верблюде седом,
Кто — на лошади с багряным седлом…
Чьи-то туфли проплывут, как цветы,
Как цветы, расшитые росой.
А в корзинах перед нею
С медной прозеленью змеи —
Как расплавленный металл, как густой ручей.
Здравствуй, заклинательница змей!

Заклинательница змей, отчего
Мне не нравится твое колдовство?
Ты как будто что-то лепишь из змеиных тел;
Что ж ты слепишь?— я бы знать хотел!
Вот усатая привстала змея,—
Ты слепи мне из нее соловья!
Ах, не можешь? Так зачем надо заклинать
То, что можно только проклинать?

Заклинательница знает,
Что напрасно заклинает.
Ну, а что же делать ей, что же делать ей,
Бедной заклинательнице змей?