Стихи Владимира Солоухина

Колодец вырыт был давно.
Все камнем выложено дно,
А по бокам, пахуч и груб,
Сработан плотниками сруб.
Он сажен на семь в глубину
И уже видится ко дну.
А там, у дна, вода видна,
Как смоль, густа, как смоль, черна.
Но опускаю я бадью,
И слышен всплеск едва-едва,
И ключевую воду пьют
Со мной и солнце и трава.
Вода нисколько не густа,
Она, как стеклышко, чиста,
Она нисколько не черна
Ни здесь, в бадье, ни там, у дна.

Я думал, как мне быть с душой
С моей, не так уж и большой:
Закрыть ли душу на замок,
Чтоб я потом разумно мог
За каплей каплю влагу брать
Из темных кладезных глубин
И скупо влагу отдавать
Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!
И чтоб меня такой секрет
Сберег на сотню долгих лет.
Колодец вырыт был давно,
Все камнем выложено дно,
Но сруб осыпался и сгнил
И дно подернул вязкий ил.
Крапива выросла вокруг,
И самый вход заткал паук.
Сломав жилище паука,
Трухлявый сруб задев слегка,
Я опустил бадью туда,
Где тускло брезжила вода.
И зачерпнул — и был не рад:
Какой-то тлен, какой-то смрад.

У старожила я спросил:
— Зачем такой колодец сгнил?
— А как не сгнить ему, сынок,
Хоть он и к месту, и глубок,
Да из него который год
Уже не черпает народ.
Он доброй влагою налит,
Но жив, пока народ поит.-
И понял я, что верен он,
Великий жизненный закон:
Кто доброй влагою налит,
Тот жив, пока народ поит.
И если светел твой родник,
Пусть он не так уж и велик,
Ты у истоков родника
Не вешай от людей замка.
Душевной влаги не таи,
Но глубже черпай и пои!
И, сберегая жизни дни,
Ты от себя не прогони
Ни вдохновенья, ни любви,
Но глубже черпай и живи!

На потухающий костер
Пушистый белый пепел лег,
Но ветер этот пепел стер,
Раздув последний уголек.
Он чуть живой в золе лежал,
Где было холодно давно.
От ветра зябкого дрожа
И покрываясь пеплом вновь,
Он тихо звал из темноты,
Но ночь была свежа, сыра,
Лесные, влажные цветы
Смотрели, как он умирал…

И всколыхнулось все во мне:
Спасти, не дать ему остыть,
И снова в трепетном огне,
Струясь, закружатся листы.
И я сухой травы нарвал,
Я смоляной коры насек.
Не занялась моя трава,
Угас последний уголек…
Был тих и чуток мир берез,
Кричала птица вдалеке,
А я ушел… Я долго нес
Пучок сухой травы в руке.

Все это сквозь далекий срок
Вчера я вспомнил в первый раз:
Последний робкий уголек
Вчера в глазах твоих погас.

Скоро кончится белая вьюга,
Потекут голубые ручьи.
Все скворечники в сторону юга
Навострили оконца свои.

В силу древних обычаев здешних
Мы жилища готовим певцам.
За морями родные скворечни
Обязательно снятся скворцам.

Здесь родились, летать научились,
Значит, родина ихняя здесь.
— Воротились! Скворцы воротились!
Раздается мальчишечья весть.

Можно галку убить и сороку,
Но обычаи наши строги:
Ни один сорванец босоногий
На скворца не поднимет руки.

Но однажды за крайним овином
Наблюдал с удивлением я,
Как серьезный и взрослый мужчина
Прямо в стаю пальнул из ружья.

Вся окрестность ответила стоном…
— Сукин сын! Что ты делаешь тут?-
Он ответил спокойно: — А что нам,
Все равно их принцессы сожрут.

Ты-то молод, а мы, брат, бывали
И видали таких молодцов…
Помню, раз заходили в Австралию,
Там на тонны считают скворцов.

Расставляются гиблые сети,
Из капрона тончайшая снасть.
Так зачем же от нас-то летать им?
Чтобы в эти капроны попасть?

Заготовщику — денежки, дурно ли,
Не опасный, а прибыльный труд!
И везут их в столицы культурные,
В королевские виллы везут.

Соберутся высокие гости,
Драгоценные камни надев.
И ломаются тонкие кости
На жемчужных зубах королев.

…Вот и снова погода сырая,
Скоро кончится бешенство вьюг.
По России от края до края
Все скворечники смотрят на юг!

Проходила весна по завьюженным селам,
По земле ручейки вперегонки текли,
Мы пускали по ним, голубым и веселым,
Из отборной сосновой коры корабли.

Ветерок паруса кумачовые трогал,
Были мачты что надо: прочны и прямы,
Мы же были детьми, и большую дорогу
Кораблю расчищали лопаточкой мы.

От двора, от угла, от певучей капели,
Из ручья в ручеек, в полноводный овраг,
Как сквозь арку, под корень развесистой ели
Проплывал, накреняясь, красавец «Варяг».

Было все: и заветрины и водопады,
Превышавшие мачту своей высотой.
Но корабль не пугали такие преграды,
И его уносило весенней водой.

А вода-то весной не течет, а смеется,
Ей предел не положен, и куре ей не дан.
Каждый малый ручей до реки доберется,
Где тяжелые льдины плывут в океан.

И мне снилось тогда — что ж поделаешь: дети!
Мой корабль по волнам в океане летит.
Я тогда научился тому, что на свете
Предстоят человеку большие пути.

Скучным я стал, молчаливым,
Умерли все слова.

Ивы, надречные ивы,
Чуть не до горла трава,
Листьев предутренний ропот,
Сгинуло все без следа.
Где мои прежние тропы,
Где ключевая вода?

Раньше, как тонкою спицей,
Солнцем пронизана глубь.
Лишь бы охота склониться,
Вот она, влага,- пригубь!
Травы цвели у истоков,
Ландыши зрели, и что ж —
Губы изрежь об осоку,
Капли воды не найдешь.

Только ведь так не бывает,
Чтоб навсегда без следа
Сгинула вдруг ключевая,
Силы подземной вода.

Где-нибудь новой дорогой
Выбьется к солнцу волна,
Смутную, злую тревогу
В сердце рождает она.

Встану на хлестком ветру я.
Выйду в поля по весне.
Бродят подспудные струи,
Трудные струи во мне.

В своих сужденьях беспристрастны
Друзья, чье дело — сторона,
Мне говорят: она прекрасна,
Но, знаешь, очень холодна.

Они тебя не разгадали,
Тебя не поняли они.
В твоих глазах, в студеной дали
Я видел тайные огни.

Еще мечты и чувства стройны
И холодна твоя ладонь,
Но дремлет страсть в тебе, спокойной,
Как дремлет в дереве огонь.