Король Генри 0 (0)

В любви навряд ли повезет,
Когда в запасе нет
Сердечности, учтивых слов
И золотых монет.
Все это было у него —
У Генри-короля;
Вот как-то раз поехал он
Охотиться в поля.
Он гнал оленей и косуль,
Охотник молодой,
Пока отменного самца
Не поразил стрелой.
В лесной сторожке пировать
Охотники сошлись,
Как вдруг раздался ветра вой
И стены затряслись,
И тьма к сидевшим за столом
Вползла через порог,
И заскулили в страхе псы
У королевских ног,
И ветер двери распахнул,
Их отпер без ключа,
И мерзостная тварь вошла,
Ножищами стуча.
Сбежали все — остался с ней
Король наедине;
Ее башка под потолком
Качалась в вышине,
Зубастая открыта пасть,
И как лопата — нос,
Сдается, эту злую тварь
Из ада черт принес.
«Дай мяса, мяса, мяса мне,
Не ела я три дня!»
«О леди, я прошу — бери
Что хочешь у меня.
Любая здесь еда — твоя,
Садись и вволю ешь».
«Коня гнедого своего
На мясо мне зарежь!»
Страшилищу скормить коня —
Нет хуже в мире зла!
Но только шкура королю
Оставлена была.
«Еще дай мяса — мне твоя
Понравилась стряпня!»
«О леди, я прошу — бери
Что хочешь у меня.
Любая здесь еда — твоя,
Садись и вволю ешь».
«Своих проворных серых псов
На мясо мне зарежь!»
Ах, было сердце короля
У горести в плену!
Но съела гадина собак,
Оставив шерсть одну.
«Еще мне мяса, мяса дай,
Еще, еще кусок!»
«Но, леди, где мне мяса взять?
Я отдал все, что мог.
А если мясо видишь ты,
Так покажи, изволь!»
«Ты соколов своих зарежь
На мясо мне, король!»
Ах, как он соколов любил
За их отважный нрав!
Но съела соколов она,
Лишь перья не сожрав.
«Хочу я пить, я пить хочу,
Питья подай, питья!»
«О леди, все, что есть, тебе
Готов доставить я.
Чего ни пожелаешь ты,
Скажи мне — все твое».
«Ты шкуру конскую зашей,
В нее налей питье».
Он шкуру конскую зашил,
Налил в нее вина —
Все выпила одним глотком
До капельки она.
«Постель мне постели, постель,
Постель мне постели!»
«Тут нет постели, чтоб ее
Тебе не отвели.
На чем ты хочешь почивать —
На сене ль, на плаще ль?»
«Зеленый вереск принеси
И приготовь постель».
И Генри вереску нарвал,
Принес охапку в дом,
Постель устроил на скамье
И застелил плащом.
«Меня женою сделай ты,
Женой, женой, женой!»
«Избави, бог, чтоб это все
Произошло со мной!
Избави, бог, супругом стать
Уродины жены
И ложе брачное делить
С отродьем сатаны!..»
…………………………..
Увидел утром солнца луч,
Проникнув в дом лесной,
Девицу — чудо красоты —
Меж Генри и стеной.
«Я счастлив! Но надолго ль он,
Прекрасный этот сон?»
Она ответила ему:
«До самой смерти он!
Я волей мачехи моей
Была, как зверь, страшна,
Пока мои желанья ты
Не выполнил сполна!»

Дева Изабелл и Лесной Страж 0 (0)

Дева Изабелл в дому за шитьём сидит,
Весеннею майской порою.
В дальней чаще Страж Лесной в звонкий рог трубит.
А солнце встает за горою.
«Вот бы звонкий рог трубил под моей стеной!»
Весеннею майской порою.
«Вот бы на груди моей спал бы Страж Лесной!»
А солнце встает за горою.
Не успела и сказать этих слов она —
Весеннею майской порою.
Страж Лесной уже стоял у ее окна.
А солнце встает за горою.
«Дивно мне! — он говорит. — Кто бы думать мог!»
Весеннею майской порою.
«Ты зовешь меня, а мне не трубится в рог!»
А солнце встает за горою.
«Не пожалуешь ли ты в мой приют лесной?»
Весеннею майской порою.
«Если боязно одной — поскачи со мной!»
А солнце встает за горою.
Повскакали на коней и — в лесной предел.
Весеннею майской порою.
Поскакали Страж Лесной с девой Изабелл.
А солнце встает за горою.
«Спешься, спешься, — он сказал, — мы в глухом краю».
Весеннею майской порою.
«Здесь ты, дева Изабелл, примешь смерть свою!»
А солнце встает за горою.
«Сжалься, сжалься, добрый сэр», — молвила она.
Весеннею майской порою.
«Я родную мать с отцом повидать должна!»
А солнце встает за горою.
Он в ответ ей говорит: «Здесь, в глуши лесной,—
Весеннею майской порою.
Семь царевен я убил, быть тебе восьмой».
А солнце встает за горою.
«Прежде чем погибну я в этой стороне,—
Весеннею майской порою.
Голову свою склони на колени мне».
А солнце встает за горою.
Нежно гладила его — он к ней ближе льнул.
Весеннею майской порою.
И от нежных этих чар Страж Лесной уснул.
А солнце встает за горою.
Тут она возьми шнурок — и свяжи его.
Весеннею майской порою.
Тут она возьми клинок — и пронзи его.
А солнце встает за горою.
«Семь царевен погубил ты в лесной глуши,—
Весеннею майской порою.
А теперь — им всем супруг — с ними и лежи!»
А солнце встает за горою.

Маленькая баллада 5 (1)

Где-то девушка жила.
Что за девушка была!
И любила парня славного она.

Но расстаться им пришлось
И любить друг друга врозь,
Потому что началась война.

За морями, за холмами —
Там, где пушки мечут пламя,
Сердце воина не дрогнуло в бою.

Это сердце трепетало
Только ночью в час привала,
Вспоминая милую свою!

Прекрасная Дженет 0 (0)

«Спешите к родителю, Дженет!
Спешить к нему вы должны!
Спешите к родителю, Дженет —
Деньки его сочтены!»
Спешит к родителю Дженет,
Никак ей нельзя не спешить!
«Как жить мне дальше, родитель?
Как велите мне дальше жить?»
«О Дженет, вот тебе воля моя,
С ней стол и кров ты найдешь:
Хоть Милому Вилли ты сердцем верна,
Но за Галльского лорда пойдешь!»
«За старого Галльского лорда, отец?
Быть Галльскому лорду женой?
Клянусь! — говорит она. — Никогда
Не делить ему ложа со мной!»
Дженет спешит в светелку свою —
Никак ей нельзя не спешить!
И первый, кто постучался к ней,
Был Вилли — кому и быть!
«Нас разлучают, Вилли!
Разлучают нашу любовь!
Галльский лорд плывет из-за моря,
Он в жены меня берет.
Галльский лорд плывет из-за моря —
Меня с собой увезет!»
«Нас разлучают, Дженет?
Какая страшная весть!
Нас разлучают, Дженет?
Мне этого не перенесть!»
«К своим сестрам Мэг, Джин и Мэрион
Ты спеши при свете луны;
Поспешат пусть к Прекрасной Дженет —
Деньки мои сочтены!»
Вилли к сестрам Мэг, Джин и Мэрион,
Спешит при свете луны —
«О, спешите к Прекрасной Дженет —
Деньки ее сочтены!»
К Джин служанки спешат с башмаками,
Мэг подвязки принесены,
Мэрион шелковой шалью покрылась,
И они, тревоги полны,
Поспешили к Прекрасной Дженет
При свете полной луны.
……………….
«Родила я младенца, о Вилли!
И не надо меня корить!
Ты к себе унеси его, Вилли,
Я его не посмею кормить!»
И Вилли сыночка ласкает,
И ласки его нежны,
И к матушке он поспешает
При свете полной луны.
«Отчего это, матушка, в доме
Все двери затворены?
Мои светлые волосы мочит дождь,
И капли росы холодны.
А в объятьях моих сыночек продрог —
Дни младенчика сочтены!»
И пальцами, что ловки и длинны,
Мать засов отвела.
И руками, что ловки и длинны,
Младенца она взяла.
«А теперь, мой Вилли, спеши назад,
Милой Дженет слезы утри!
Ты одной кормилицей вскормлен был —
У младенчика будут три!»
Покамест Вилли у матери был,
Дженет в горячке лежит,
И входит к ней родитель ее:
«Одевайся к венцу!» — говорит.
«У меня голова разболелась, отец!
У меня разболелся бок!
Под венец не могу я идти, отец!
Я больна — да поможет мне бог!»
«Эй, служанки, спешите невесту одеть,
Ей наряд подберите к лицу!
Хоть умри она трижды сегодня к утру —
С Галльским лордом идти ей к венцу!»
А на этих был зеленый наряд,
И коричневый был на тех.
А на Дженет пурпурный был наряд,
И была она краше всех!
А у этих был скакун вороной,
И гнедые были у тех.
А у Дженет был белоснежный конь,
И была она лучше всех!
«Кто, Дженет, коня твоего поведет?
Кто поведет лучше всех?»
«Конечно, Вилли, возлюбленный мой,—
Я люблю его больше всех!»
И когда они в церковь святую пришли,
Чтоб супружеский дать обет,
Еле-еле держалась она на ногах,—
То алели щеки, то нет!
Вот пир начался, и закончился пир;
Все танцевать принялись.
«Эй! Подружек невесты велите позвать,
Чтобы за руки дружно взялись!»
Тут подходит к ней старичок — Галльский лорд.
«Пойдем танцевать!» — говорит.
«Прочь от меня, старичок Галльский лорд,
Мне ваш отвратителен вид!»
Тут Милый Вилли подходит к ней:
«Хочешь, кликну подруг?
Хочешь, с любой из подружек твоих
Выйду в веселый круг?»
«Мы знали немало хороших дней,
А будет их — не перечесть!
Зачем тебе, Вилли, подружки мои,
Ведь я в этом зале есть?»
И Милый Вилли опять подошел,
«Пойдем танцевать!» — говорит.
«Танцевать я с тобою согласна всегда,
Пусть хоть все у меня заболит!»
И за руку Вилли она берет,
А слезы слепят ее:
«Я рада с возлюбленным танцевать,
Хоть и ноет сердце мое!»
С ним в танце не покружилась она,
Не покружилась трех раз,
И повалилась к его ногам,
И встретила смертный час!
С колена подвязку она сняла,
С запястья сняла браслет:
«Отдайте это сынку моему,—
Сиротке с младенческих лет!»
Милый Вилли слугу своего зовет,
Отдает ему ключ от ларца:
«Ступай к моей матушке и скажи.
Что конь убил молодца,
И любить умоли сынка моего,
У которого нет отца!
Подите, подите, раздайте хлеб
И вино — я все отдаю!
День увидел кончину любимой моей,
Ночь увидит кончину мою!»
Схоронили ее возле церкви святой,
А он за оградой лежит.
Над ним растет шиповник густой,
Над ней береза шумит.

Замок Смальгольм, или Иванов вечер 0 (0)

До рассвета поднявшись, коня оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил
На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;
Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,
Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,
Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,
Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,
Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул — и паж молодой
На условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,
Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,
И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
И сидела одна — я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь — я за ней по следам
На вершину опять побежал,-
О творец, у огня одинокого там
Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,
И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,
И порывистый ветер молчал;
И к маяку она на свиданье пошла;
У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): «В полуночный час,
Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас:
Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь:
Он в сраженье забыл про меня —
И тайком отопру я для милого дверь
Накануне Иванова дня».

«Я не властен прийти, я не должен прийти,
Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
Я пойду… мне товарища нет».

«О, сомнение прочь! безмятежная ночь
Пред великим Ивановым днем
И тиxa и темна, и свиданьям она
Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,
Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
Безопасен ты будешь со мной».

«Пусть собака молчит, часовой не трубит,
И трава не слышна под ногой,-
Но священник есть там; он не спит по ночам;
Он приход мой узнает ночной».

«Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
Будет три дни поминки творить».

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
Он ужасен стоял при огне.
«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:
Я приду под защитою мглы».
Он сказал… и она… я смотрю… уж одна
У маяка пустынной скалы».

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,
И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
Он, клянусь небесами, пропал!»

«Показалося мне при блестящем огне:
Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
Три звезды на щите голубом».

«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
Сей полуночный мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
Он в могилу зарыт, он мертвец».

«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,
И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
То был рыцарь Ричард Кольдингам».

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен
И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой; он лежит под землей
Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,
Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд:
Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
Чернецы за его упокой».

Он идет в ворота, он уже на крыльце,
Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице,
Одиноко-унылая, там

Молодая жена — и тиха и бледна,
И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена».
«В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежит
С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
И беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицом
И ни слова… ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.
Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный час
Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…
И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися»,- она говорит.
«Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,-
Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом
На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
Поминают — и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,
Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но ты
Заклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,
Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ — ты спасен ли иль нет?.
Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь,-
То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь,-
Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
Ей десницею руку пожал —
И десница как острое пламя была,
И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе возжжена:
Отразилися пальцы на нем;
На руке ж — но таинственно руку она
Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:
И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?
Та монахиня — кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
То его молодая жена.

Лесной царь 5 (2)

Перевод стихотворения Гёте

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой».
«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне;
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит».
«О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей».
«О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой».
«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок подгоняет, ездок доскакал…
В руках его мертвый младенец лежал.

Кларк Саундерс 0 (0)

Кларк Саундерс и леди Маргарет
Гуляли в лесу дотемна.
Меж ними любовь зародилась
И горестна, и сильна.
«Моею, моею, Маргарет,
Моею ты стать должна!»
«Как можно до свадьбы такое!» —
Ему отвечает она.
«Придут мои семеро братьев —
У каждого факел в руке.
«Одна у нас, молвят, сестрица,
И вот ведь — при милом дружке!»
«Ты мечь мой достанешь из ножен,
Засов отодвинешь мечом
И сможешь, коль надо, поклясться,
Что дверь не открыла ключом.
Платок свой повязкой устроишь,
Чтоб крепче глаза завязать,
И сможешь, коль надо, поклясться,
Что мы не видались дней пять.
На ложе меня отнесешь ты,
Где нам до рассвета пробыть,
И сможешь, коль надо, поклясться,
Что я и не думал входить».
И, меч его взявши из ножен,
Засов отодвинув мечом,
Она поклялась бы, коль надо,
Что дверь не открыла ключом.
Платок свой повязкой устроив,
Чтоб крепче глаза завязать,
Она поклялась бы, коль надо,
Что с ним не видалась дней пять.
Она отнесла его к ложу,
Где им до рассвета пробыть,
И поклялась бы, коль надо,
Что он и не думал входить.
Тут семеро братьев явились —
У каждого факел в руке.
«Одна у нас, — молвят, — сестрица,
И вот ведь — при милом дружке!»
И первый тогда возглашает:
«Я знаю — они влюблены!»
Второй в свой черед возглашает:
«Их чувства, должно быть, сильны!»
И третий тогда возглашает:
«Грешно нам любовь разлучать!»
Четвертый тогда возглашает;
«И спящего грех убивать!»
И пятый тогда возглашает:
«Не мститель я этим двоим!»
Шестой в свой черед возглашает:
«Пойдемте, чего мы стоим!»
Седьмой в свой черед возглашает:
«Постыдна подобная речь!
Я с ним разочтусь за бесчестье;
И вот он — мой острый меч!»
И беспощадным ударом
Над ложем покров он рассек,
И спящего Кларка, как видно,
Пронзил беспощадный клинок.
Кларк вздрогнул, а Пэгги вздохнула
В объятьях его молодых,
И сладостно ночь промелькнула,
Как видно, для этих двоих.
Они лежали и спали
До того, как солнцу взойти,
И Маргарет тихо шепнула:
«Пора тебе, милый, идти!»
Они лежали и спали,
Но занялся небосклон,
И в глаза она Санди взглянула,
А в них дремота и сон.
Ей казалось — жаркая нега
Слепила младые тела,
А это — о праведный боже! —
Кровь его тела была!
«Я опл’aчу тебя, Кларк Саундерс,
Как не плакал никто ни о ком;
Семь безутешных годочков
Клянусь я ходить босиком!
Помяну я тебя, Кларк Саундерс,
Как другим помянуть не пришлось;
Семь безутешных годочков
Не коснусь я гребнем волос!
Горевать я стану, Кларк Саундерс,
Как никто и ни по кому;
Семь безутешных годочков
Я черных одежд не сниму!»
Со всех колоколен звонили,
Когда гроб несли хоронить,
И шептала Маргарет скорбно:
«Мне на белом свете не жить!»
Тут отец к ней в светелку приходит,
И шаги его тяжелы.
…………………
…………………
«Замолчи-ка, милая дочка,
Не сиди, шепча и скорбя,
Вот схороним злосчастного парня,
Я приду — успокою тебя!»
«Семерых сыновей успокой ты!
А мне уж не сужен покой!
Не заменят ни лорд, ни безродный
Того, кто был ночью со мной!»

Унылые берега Ярроу 0 (0)

Они решили за вином
Пойти к реке, сразиться.
Они друг другу поклялись,
Что будут честно биться.
— Не покидай, любимый муж,
Супружеского крова!
Мой брат родной тебя предаст
На берегах Ярроу.
— Прощай, жена, мне в путь пора.
Я знаю: поздорову
Мне не вернуться с берегов
Унылого Ярроу.
Она супруга обняла,
Не говоря ни слова.
Он сел в седло и поспешил
На берега Ярроу.
Он въехал н’a гору и вниз
Взглянул с холма крутого
И увидал девятерых
На берегу Ярроу.
— Зачем явились? Выпить всласть
Со мной вина хмельного?
Или пришли мечом махать
На берегах Ярроу?
А я пожаловал сюда
Не для питья хмельного,
А я пришел мечом махать
На берегах Ярроу!
Он уложил девятерых
На берегах Ярроу,
Покамест шурин не вонзил
В него меча стального.
— Ступай теперь домой, — сказал
Он шурину сурово.—
Вели сестре, чтоб забрала
Мой труп с болот Ярроу.
— Мне сон приснился. Я была
К несчастию готова.
Мне снилось: вереск я рвала
На берегах Ярроу.
Она взошла на холм и, вниз
Взглянув с холма крутого,
Увидела девятерых
На берегах Ярроу.
Она средь них его нашла
И кровь его багрову,
Из раны бьющую, пила
На берегу Ярроу.
— Не плачь о мертвом муже, дочь!
Найдем тебе другого,
Получше муженька, чем тот,
Убитый у Ярроу.
— Попридержи язык, отец!
Не нужно мне другого.
Нет мужа лучшего, чем тот —
Убитый у Ярроу.
Будь прокляты твои быки,
Будь прокляты коровы,
Пусть все они сойдут с ума
На пастбищах Ярроу!

Баллада о детстве 0 (0)

Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.

…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».

…Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…

У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется…
Прошёл он коридорчиком —
И кончил «стенкой», кажется.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —
«Толковищу» вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные…

Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

…Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

…Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь.

Белые ночи в Архангельске 0 (0)

Белые ночи — сплошное «быть может»…
Светится что-то и странно тревожит —
может быть, солнце, а может, луна.
Может быть, с грустью, а может, с весельем,
может, Архангельском, может, Марселем
бродят новехонькие штурмана.

С ними в обнику официантки,
а под бровями, как лодки-ледянки,
ходят, покачиваясь, глаза.
Разве подскажут шалонника гулы,
надо ли им отстранять свои губы?
Может быть, надо, а может, нельзя.

Чайки над мачтами с криками вьются —
может быть, плачут, а может, смеются.
И у причала, прощаясь, моряк
женщину в губы целует протяжно:
«Как твое имя?» — «Это не важно…»
Может, и так, а быть может, не так.

Вот он восходит по трапу на шхуну:
«Я привезу тебе нерпичью шкуру!»
Ну, а забыл, что не знает — куда.
Женщина молча стоять остается.
Кто его знает — быть может, вернется,
может быть, нет, ну а может быть, да.

Чудится мне у причала невольно:
чайки — не чайки, волны — не волны,
он и она — не он и она:
все это — белых ночей переливы,
все это — только наплывы, наплывы,
может, бессоницы, может быть, сна.

Шхуна гудит напряженно, прощально.
Он уже больше не смотрит печально.
Вот он, отдельный, далекий, плывет,
смачно спуская соленые шутки
в может быть море, на может быть шхуне,
может быть, тот, а быть может, не тот.

И безымянно стоит у причала —
может, конец, а быть может, начало —
женщина в легоньком сером пальто,
медленно тая комочком тумана,—
может быть, Вера, а может, Тамара,
может быть, Зоя, а может, никто…

Волжская баллада 5 (1)

Третий год у Натальи тяжелые сны,
Третий год ей земля горяча —
С той поры как солдатской дорогой войны
Муж ушел, сапогами стуча.
На четвертом году прибывает пакет.
Почерк в нем незнаком и суров:
«Он отправлен в саратовский лазарет,
Ваш супруг, Алексей Ковалев».
Председатель дает подорожную ей.
То надеждой, то горем полна,
На другую солдатку оставив детей,
Едет в город Саратов она.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Как найти в нем родные следы?
Много раненых братьев, отцов и мужей
На покое у волжской воды.
Наконец ее доктор ведет в тишине
По тропинкам больничных ковров.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
— Здесь лежит Алексей Ковалев.—
Нерастраченной нежности женской полна,
И калеку Наталья ждала,
Но того, что увидела, даже она
Ни понять, ни узнать не могла.
Он хозяином был ее дум и тревог,
Запевалой, лихим кузнецом.
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
С перекошенным, серым лицом?
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Повалившись в кровать головой,
В голос вдруг закричала, завыла она:
— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Что он скажет — безрукий, немой!
И сурово Наталья глядит на врача:
— Собирайте, он едет домой.
Не узнать тебе друга былого, жена,—
Пусть как память живет он в дому.
— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—
Все втроем поклонитесь ему!
Причитали соседки над женской судьбой,
Горевал ее горем колхоз.
Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,
И никто не видал ее слез…
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Только вдруг, словно годы назад,
Под окном раздаются мужские шаги,
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своем.
А жена перед ним ни мертва ни жива…
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поняв и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.

Баллада о графине Эллен де Курси 0 (0)

Известно ли Вам, о мой друг, что в Бретани
Нет лучше — хоть камни спроси!-
Нет лучше средь божьих созданий
Графини Эллен де Курси?

Все, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым богом
Глаза и уши даны.

Из замка она выплывает, как лебедь,
К подъемному мосту идет.
Солнце смеется в небе.
Нищий стоит у ворот.

Но если случится — излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит — Всевышний
Хочет помучить нас.

Влюбленные очи поднять не дерзая,
За ней юный паж по следам,
А также собака борзая —
Любимица доброй madame.

Мы знаем — не редко собака
Любимого друга честней,
И приятно любить собаку —
Никто не ревнует к ней!

Скажу Вам, что нищий был молод и строен
И — был он слеп, как поэт.
Но — разве слепой не достоин
Внимания дамы,- нет?

Слепой завидует зрячим.
О, если б он знал, сколько мы
В душе нашей тайно прячем
Тяжелой и страшной тьмы!

Вздрогнуло сердце графини, в котором
Любовь обитала всегда,
Бретонка окинула нищего взором:
«Достоин внимания, да!»

У всех есть мысли сердца,-
У льва, у тебя, у змеи.
Но — кто эти мысли знает?
И — знаешь ли ты свои?

И вот говорит она нищему: «Слушай!
С тобою — графиня Эллен!
Мне жаль твою темную душу.
Чем я облегчу ее плен?»

Когда ты почувствуешь в сердце
Избыток меда иль яда,
Отдай его ближним скорее —
Зачем тебе лишнее надо?

Madame,- отвечает ей нищий покорно,-
Моя дорогая madame
Все дни моей жизни черной
За Ваш поцелуй я отдам!»

О правде красивой тоскуя,
Так жадно душой ее ждешь,
Что любишь безумно, как правду,
Тобой же рожденную ложь.

«Мой маленький, ты отвернись немного,-
Сказала графиня пажу,-
Для славы доброго бога
Я скромность мою не щажу!»

Как всё — и женщина тоже
Игрушка в божьих руках!
Подумаем лучше о детях,
О ласточках, о мотыльках.

Слепой обнимает стан гордой графини,
Устами прижался к устам,
Туманится взор ее синий,
Сгибается тонкий стан.

Друзья! Да здравствует счастье!
Что ж,- пусть его жизнь только миг!
Но мудрости в счастье больше,
Чем в сотне толстых книг.

Тут гордость графини вдруг страсть одолела.
Румяней вечерней зари,
Бретонка пажу повелела:
«Этьен, о дитя, не смотри!»

Враги наши — чорт и случай —
Всегда побеждают нас,
И так ты себя не мучай —
Греха неизбежен час!

Потом, поднимаясь с земли утомленно,
«Убей»- приказала пажу.
И радостно мальчик влюбленный
Дал волю руке и ножу.

Кто пьет из единой чаши
Любовь и ревность вместе,-
Тот неизбежно выпьет
Красный напиток мести.

Вот, влажные губы платком стирая,
Графиня сказала Христу:
«Тебе, повелитель рая,
Дала я мою чистоту!»

О том, куда ветер дует,
Нам честно былинка скажет,
Но то, чего женщина хочет —
Сам бог не знает даже!

А мальчика нежно и кротко спросила:
«Не правда ли, как я добра?
О чем же ты плачешь, милый?
Идем, нам домой пора!»

Любовь возникает, как пламя,
И мы, сгорая в нем,
Чудесно становимся сами
Прекрасным и ярким огнем.

Он ей не ответил, он только беретом
Смахнул капли слез со щек,
Но тяжкого вздоха при этом
Этьен удержать не мог.

Мы щедро жизнь одаряем!
Ведь каждый в нее принес
Немножко веселого смеха
И полное сердце слез.

Нахмурила черные брови бретонка
И, злые сдержав слова,
Сбросила с моста ребенка
В зеленую воду рва.

Если мы строго осудим
Всех, кто достоин кары,-
Мы счастливей не будем,
Но — опустеет мир старый!

И вновь свои гордые, синие очи
Эллен в небеса подняла,
«Будь мне судьею, отче,
Будь добр, как я была!»

Мы знаем: грехи красоток —
Не больше, как милые шутки.
А бог — так добр и кроток,
А он такой мягкий и чуткий!

Ночью графиня, позвав аббата,
Рассказала грехи свои.
И были с души ее сняты
Грехи за пятнадцать луи.

Все, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым богом
Глаза и уши даны.

Все это для мира осталось бы тайной,
Не знал бы об этом свет,
Но — в лепту попало случайно
Девять фальшивых монет.

Но если бывает — излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит — Всевышний
Хочет помучить нас.

И вот, раздавая их бедным вилланам,
Монах позлословить рад —
Нескромность его и дала нам
Одну из прекрасных баллад.

Мучительны сердца скорби,-
И часто помочь ему нечем,-
Тогда мы забавной шуткой
Боль сердца успешно лечим!

Громобой 0 (0)

Моих стихов желала ты —
?Желанье исполняю;
Тебе досуг мой и мечты
?И лиру посвящаю.
Вот повесть прадедовских лет.
?Еще ж одно — желанье:
Цвети, мой несравненный цвет,
?Сердец очарованье;
Печаль по слуху только знай;
?Будь радостию света;
Моих стихов хоть не читай,
?Но другом будь поэта.

Над пенистым Днепром-рекой,
?Над страшною стремниной,
В глухую полночь Громобой
?Сидел один с кручиной;
Окрест него дремучий бор;
?Утесы под ногами;
Туманен вид полей и гор;
?Туманы над водами;
Подернут мглою свод небес;
?В ущельях ветер свищет;
Ужасно шепчет темный лес,
?И волк во мраке рыщет.

Сидит с поникшей головой
?И думает он думу:
«Печальный, горький жребий мой!
?Кляну судьбу угрюму;
Дала мне крест тяжелый несть;
?Всем людям жизнь отрада:
Тем злато, тем покой и честь —
?А мне сума награда;
Нет крова защитить главу
?От бури, непогоды…
Устал я, в помощь вас зову,
?Днепровски быстры воды».

Готов он прянуть с крутизны…
?И вдруг пред ним явленье:
Из темной бора глубины
?Выходит привиденье,
Старик с шершавой бородой,
?С блестящими глазами,
В дугу сомкнутый над клюкой,
?С хвостом, когтьми, рогами.
Идет, приблизился, грозит
?Клюкою Громобою…
И тот, как вкопанный, стоит,
?Зря диво пред собою.

«Куда?» — неведомый спросил.
?«В волнах скончать мученья». —
«Почто ж, бессмысленный, забыл
?Во мне искать спасенья?» —
«Кто ты?» — воскликнул Громобой,
?От страха цепенея.
«Заступник, друг, спаситель твой:
?Ты видишь Асмодея». —
«Творец небесный!» — «Удержись!
?В молитве нет отрады;
Забудь о Боге — мне молись;
?Мои верней награды.

Прими от дружбы, Громобой,
?Полезное ученье:
Постигнут ты судьбы рукой,
?И жизнь тебе мученье;
Но всем бедам найти конец
?Я способы имею;
К тебе нежалостлив Творец —
?Прибегни к Асмодею.
Могу тебе я силу дать,
?И честь и много злата,
И грудью буду я стоять
?За друга и за брата.

Клянусь… свидетель ада бог,
?Что клятвы не нарушу;
А ты, мой друг, за то в залог
?Свою отдай мне душу».
Невольно вздрогнул Громобой,
?По членам хлад стремится;
Земли не взвидел под собой,
?Нет сил перекреститься.
«О чем задумался, глупец?» —
?«Страшусь мучений ада». —
«Но рано ль, поздно ль… наконец
?Все ад твоя награда.

Тебе на свете жить — беда;
?Покинуть свет — другая;
Останься здесь — поди туда —
?Везде погибель злая.
Ханжи-причудники твердят:
?Лукавый бес опасен.
Не верь им — бредни; весел ад;
?Лишь в сказках он ужасен.
Мы жизнь приятную ведем;
?Наш ад не хуже рая;
Ты скажешь сам, ликуя в нем:
?Лишь в аде жизнь прямая.

Тебе я терем пышный дам
?И тьму людей на службу;
К боярам, витязям, князьям
?Тебя введу я в дружбу;
Досель красавиц ты пугал —
?Придут к тебе толпою;
И, словом, — вздумал, загадал,
?И все перед тобою.
И вот в задаток кошелек:
?В нем вечно будет злато.
Но десять лет — не боле — срок
?Тебе так жить богато.

Когда ж последний день от глаз
?Исчезнет за горою;
В последний полуночный час
?Приду я за тобою».
Стал думу думать Громобой,
?Подумал, согласился
И обольстителю душой
?За злато поклонился.
Разрезав руку, написал
?Он кровью обещанье;
Лукавый принял — и пропал,
?Сказавши: «До свиданья!»

И вышел в люди Громобой —
?Откуда что взялося!
И счастье на него рекой
?С богатством полилося;
Как княжеский разубран дом;
?Подвалы полны злата;
С заморским выходы вином;
?И редкостей палата;
Пиры — хоть пост, хоть мясоед;
?Музыка роговая;
Для всех — чужих, своих — обед
?И чаша круговая.

Возможно все в его очах,
?Всему он повелитель:
И сильным бич, и слабым страх,
?И хищник, и грабитель.
Двенадцать дев похитил он
?Из отческой их сени;
Презрел невинных жалкий стон
?И родственников пени;
И в год двенадцать дочерей
?Имел от обольщенных;
И был уж чужд своих детей
?И крови уз священных.

Но чад оставленных щитом
?Был Ангел их хранитель:
Он дал им пристань — Божий дом,
?Смирения обитель.
В святых стенах монастыря
?Сокрыл их с матерями:
Да славят Вышнего Царя
?Невинных уст мольбами.
И горней благодати сень
?Была над их главою;
Как вешний ароматный день,
?Цвели они красою.

От ранних колыбельных лет
?До юности златыя
Им ведом был лишь Божий свет,
?Лишь подвиги благия;
От сна вставая с юным днем,
?Стекалися во храме;
На клиросе, пред алтарем,
?Кадильниц в фимиаме,
В священный литургии час
?Их слышалося пенье —
И сладкий непорочных глас
?Внимало Провиденье.

И слезы нежных матерей
?С молитвой их сливались,
Когда во храме близ мощей
?Они распростирались.
«О! дай им кров, Небесный Царь;
?(То было их моленье),
Да будет твой святой алтарь
?Незлобных душ спасенье;
Покинул их родной отец,
?Дав бедным жизнь постылу;
Но призри Ты сирот, Творец,
?И грешника помилуй…»

Но вот… настал десятый год;
?Уже он на исходе;
И грешник горьки слезы льет:
?Всему он чужд в природе.
Опять украшены весной
?Луга, пригорки, долы;
И пахарь весел над сохой,
?И счастья полны сёлы;
Не зрит лишь он златой весны:
?Его померкли взоры;
В туман для них погребены
?Луга, долины, горы.

Денница ль красная взойдет —
?«Прости, — гласит, — денница».
В дубраве ль птичка пропоет —
?«Прости, весны певица…
Прости, и мирные леса,
?И нивы золотые,
И неба светлая краса,
?И радости земные».
И вспомнил он забытых чад;
?К себе их призывает;
И мнит: они Творца смягчат;
?Невинным Бог внимает.

И вот… настал последний день;
?Уж солнце за горою;
И стелется вечерня тень
?Прозрачной пеленою;
Уж сумрак… смерклось… вот луна
?Блеснула из-за тучи;
Легла на горы тишина;
?Утих и лес дремучий;
Река сравнялась в берегах;
?Зажглись светила ночи;
И сон глубокий на полях;
?И близок час полночи…

И мучим смертною тоской,
?У Спасовой иконы
Без веры ищет Громобой
?От ада обороны.
И юных чад к себе призвал —
?Сердца их близки раю —
«Увы! молитесь (вопиял)
?Молитесь, погибаю!»
Младенца внятен небу стон:
?Невинные молились;
Но вдруг… на них находит сон…
?Замолкли… усыпились.

И все в ужасной тишине;
?Окрестность как могила;
Вот… каркнул ворон на стене;
?Вот… стая псов завыла;
И вдруг… протяжно полночь бьет;
?Нашли на небо тучи;
Река надулась; бор ревет;
?И мчится прах летучий.
Увы!.. последний страшный бой
?Отгрянул за горами…
Гул тише… смолк… и Громобой
?Зрит беса пред очами.

«Ты видел, — рек он, — день из глаз
?Сокрылся за горою;
Ты слышал: бил последний час;
?Пришел я за тобою». —
«О! дай, молю, хоть малый срок;
?Терзаюсь, ад ужасен». —
«Свершилось! неизбежен рок,
?И поздний вопль напрасен». —
«Минуту!» — «Слышишь? Цепь звучит». —
?«О страшный час! помилуй!» —
«И гроб готов, и саван сшит,
?И роют уж могилу.

Заутра день взойдет во мгле:
?Подымутся стенанья;
Увидят труп твой на столе,
?Недвижный, без дыханья;
Кадил и свеч в дыму густом,
?При тихом ликов пенье,
Тебя запрут в подземный дом
?Навеки в заточенье;
И страшно заступ застучит
?Над кровлей гробовою;
И тихо клир провозгласит:
?»Усопший, мир с тобою!»

И мир не будет твой удел:
?Ты адово стяжанье!
Но время… и?дут… час приспел.
?Внимай их завыванье;
Сошлись… призывный слышу клич…
?Их челюсти зияют;
Смола клокочет… свищет бич…
?Оковы разжигают». —
«Спаситель-Царь, вонми слезам!» —
?«Напрасное моленье!» —
«Увы! позволь хоть сиротам
?Мне дать благословенье».

Младенцев спящих видит бес—
?Сверкнули страшно очи!
«Лишить их царствия небес,
?Предать их адской ночи…
Вот слава! мне восплещет ад
?И с гордым Сатаною».
И, усмирив грозящий взгляд,
?Сказал он Громобою:
«Я внял твоей печали глас;
?Есть средство избавленья;
Покорен будь, иль в ад сей час
?На скорби и мученья.

Предай мне души дочерей
?За временну свободу,
И дам, по милости своей,
?На каждую по году». —
«Злодей! губить невинных чад!» —
?«Ты медлишь? Приступите!
Низриньте грешника во ад!
?На части разорвите!»
И вдруг отвсюду крик и стон;
?Земля затрепетала;
И грянул гром со всех сторон;
?И тьма бесов предстала.

Чудовищ адских грозный сонм;
?Бегут, гремят цепями,
И стали грешника кругом
?С разверзтыми когтями.
И ниц повергся Громобой,
?Бесчувствен, полумертвый;
И вопит: «Страшный враг, постой!
?Постой, готовы жертвы!»
И скрылись все. Он будит чад…
?Он пишет их рукою…
О страх! свершилось… плещет ад
?И с гордым Сатаною.

Ты казнь отсрочил, Громобой,
?И дверь сомкнулась ада;
Но жить, погибнувши душой, —
?Коль страшная отрада!
Влачи унылы дни, злодей,
?В болезни ожиданья;
Веселья нет душе твоей,
?И нет ей упованья;
Увы! и красный Божий мир,
?И жизнь ему постылы;
Он в людстве дик, в семействе сир;
?Он вживе снедь могилы.

Напрасно веет ветерок
?С душистыя долины;
И свет луны сребрит поток
?Сквозь темны лип вершины;
И ласточка зари восход
?Встречает щебетаньем;
И роща в тень свою зовет
?Листочков трепетаньем;
И шум бегущих с поля стад
?С пастушьими рогами
Вечерний мрак животворят,
?Теряясь за холмами…

Его доселе светлый дом
?Уж сумрака обитель.
Угрюм, с нахмуренным лицом
?Пиров веселых зритель,
Не пьет кипящего вина
?Из чаши круговыя…
И страшен день; и ночь страшна;
?И тени гробовыя;
Он всюду слышит грозный вой;
?И в час глубокой ночи
Бежит одра его покой;
?И сон забыли очи.

И тьмы лесов страшится он:
?Там бродит привиденье;
То чудится полночный звон,
?То погребально пенье;
Страшит его и бури свист,
?И грозных туч молчанье,
И с шорохом падущий лист,
?И рощи содроганье.
Прокатится ль по небу гром —
?Бледнеет, дыбом волос;
«То мститель, послан Божеством;
?То казни страшный голос».

И вид прелестный юных чад
?Ему не наслажденье.
Их милый, чувства полный взгляд,
?Спокойствие, смиренье,
Краса-веселие очей,
?И гласа нежны звуки,
И сладость ласковых речей
?Его сугубят муки.
Как роза — благовонный цвет
?Под сению надежной,
Они цветут: им скорби нет;
?Их сердце безмятежно.

А он?.. Преступник… он, в тоске
?На них подъемля очи,
Отверзту видит вдалеке
?Пучину адской ночи.
Он плачет; он судьбу клянет;
?«О милые творенья,
Какой вас лютый жребий ждет!
?И где искать спасенья?
Напрасно вам дана краса;
?Напрасно сердцу милы;
Закрыт вам путь на небеса;
?Цветете для могилы.

Увы! пора любви придет:
?Вам сердце тайну скажет,
Для вас украсит Божий свет,
?Вам милого покажет;
И взор наполнится тоской,
?И тихим грудь желаньем,
И, распаленные душой,
?Влекомы ожиданьем,
Для вас взойдет краснее день,
?И будет луг душистей,
И сладостней дубравы тень,
?И птичка голосистей.

И дни блаженства не придут;
?Страшитесь милой встречи;
Для вас не брачные зажгут,
?А погребальны свечи.
Не в Божий, гимнов полный, храм
?Пойдете с женихами…
Ужасный гроб готовят нам;
?Прокля?ты небесами.
И наш удел тоска и стон
?В обителях геенны…
О, грозный жребия закон,
?О, жертвы драгоценны!..»

Но взор возвел он к небесам
?В душевном сокрушенье
И мнит: «Сам Бог вещает нам:
?В раскаянье спасенье.
Возносятся пред вышний трон
?Преступников стенанья…»
И дом свой обращает он
?В обитель покаянья:
Да странник там найдет покой,
?Вдова и сирый друга,
Голодный сладку снедь, больной
?Спасенье от недуга.

С утра до ночи у ворот
?Служитель настороже;
Он всех прохожих в дом зовет:
?«Есть хлеб-соль, мягко ложе».
И вот уже из всех краев,
?Влекомые молвою,
Идут толпы сирот и вдов
?И нищих к Громобою;
И всех приемлет Громобой,
?Всем дань его готова;
Он щедрой злато льет рукой
?От имени Христова.

И Божий он воздвигнул дом;
?Подобье светла рая,
Обитель иноков при нем
?Является святая;
И в той обители святой
?От братии смиренной
Увечный, дряхлый, и больной,
?И скорбью убиенный
Приемлют, именем Творца,
?Отраду, исцеленье:
Да воскрешаемы сердца
?Узнают Провиденье.

И славный мастер призван был
?Из города чужого;
Он в храме лик изобразил
?Угодника святого;
На той иконе Громобой
?Был видим с дочерями,
И на молящихся Святой
?Взирал любви очами.
И день и ночь огонь пылал
?Пред образом в лампаде,
В златом венце алмаз сиял,
?И перлы на окладе.

И в час, когда редеет тень,
?Еще дубрава дремлет,
И воцаряющийся день
?Полнеба лишь объемлет;
И в час вечерней тишины —
?Когда везде молчанье
И свечи, в храме возжены,
?Льют тихое сиянье —
В слезах раскаянья, с мольбой,
?Пред образом смиренно
Распростирался Громобой,
?Веригой отягченной…

Но быстро, быстро с гор текут
?В долину вешни воды —
И невозвратные бегут
?Дни, месяцы и годы.
Уж время с годом десять лет
?Невидимо умчало;
Последнего двух третей нет —
?И будто не бывало;
И некий неотступный глас
?Вещает Громобою:
«Всему конец! твой близок час!
?Погибель над тобою!»

И вот… недуг повергнул злой
?Его на одр мученья.
Растерзан лютою рукой,
?Не чая исцеленья,
Всечасно пред собой он зрит
?Отверзту дверь могилы;
И у возглавия сидит
?Над ним призра?к унылый.
И нет уж сил ходить во храм
?К иконе чудотворной —
Лишь взор стремит он к небесам,
?Молящий, но покорной.

Увы! уж и последний день
?Край неба озлащает;
Сквозь темную дубравы сень
?Блистанье проникает;
Все тихо, весело, светло;
?Все негой сладкой дышит;
Река прозрачна, как стекло;
?Едва, едва колышет
Листами легкий ветерок;
?В полях благоуханье,
К цветку прилипнул мотылек
?И пьет его дыханье.

Но грешник сей встречает день
?Со стоном и слезами.
«О, рано ты, ночная тень,
?Рассталась с небесами!
Сойдитесь, дети, одр отца
?С молитвой окружите
И пред судилище Творца
?Стенания пошлите.
Ужасен нам сей ночи мрак;
?Взывайте: Искупитель,
Смягчи грозящий гнева зрак;
?Не будь нам строгий мститель!»

И страшного одра кругом —
?Где бледен, изможденный,
С обезображенным челом,
?Все кости обнаженны,
Брада до чресл, власы горой,
?Взор дикий, впалы очи,
Вопил от муки Громобой
?С утра до поздней ночи —
Стеклися девы, ясный взор
?На небо устремили
И в тихий к Провиденью хор
?Сердца совокупили.

О вид, угодный небесам!
?Так ангелы спасенья,
Вонмя раскаянья слезам,
?С улыбкой примиренья,
В очах отрада и покой,
?От горнего чертога
Нисходят с милостью святой,
?Предшественники Бога,
К одру болезни в смертный час…
?И, утомлен страданьем,
Сын гроба слышит тихий глас:
?«Отыди с упованьем!»

И девы, чистые душой,
?Подъемля к небу руки,
Смиренной мыслили мольбой
?Отца спокоить муки;
Но ужас близкого конца
?Над ним уже носился;
Язык коснеющий Творца
?Еще молить стремился;
Тоскуя, взором он искал
?Сияния денницы…
Но взор недвижный угасал,
?Смыкалися зеницы.

«О дети, дети, гаснет день». —
?«Нет, утро; лишь проснулась
Заря на холме; черна тень
?По долу протянулась;
И нивы пусты… в высоте
?Лишь жаворонок вьется». —
«Увы! заутра в красоте
?Опять сей день проснется!
Но мы… уж скрылись от земли;
?Уже нас гроб снедает;
И место, где поднесь цвели,
?Нас боле не признает.

Несчастные, дерзну ль на вас
?Изречь благословенье?
И в самой вечности для нас
?Погибло примиренье.
Но не сопутствуйте отцу
?С проклятием в могилу;
Молитесь, воззовем к Творцу:
?Разгневанный, помилуй!»
И дети, страшных сих речей
?Не всю объемля силу,
С невинной ясностью очей
?Воскликнули: «Помилуй!»

«О дети, дети, ночь близка». —
?«Лишь полдень наступает;
Пастух у вод для холодка
?Со стадом отдыхает;
Молчат поля; в долине сон;
?Пылает небо знойно». —
«Мне чудится надгробный стон». —
?«Все тихо и спокойно;
Лишь свежий ветерок, порой
?Подъемлясь с поля, дует;
Лишь иволга в глуши лесной
?Повременно воркует».

«О дети, светлый день угас». —
?«Уж солнце за горою;
Уж по закату разлилась
?Багряною струею
Заря, и с пламенных небес
?Спокойный вечер сходит,
На зареве чернеет лес,
?В долине сумрак бродит». —
«О вечер сумрачный, постой!
?Помедли, день прелестной!
Помедли, взор не узрит мой
?Тебя уж в поднебесной!..»

«О дети, дети, ночь близка». —
?«Заря уж догорела;
В туман оделася река;
?Окрестность побледнела;
И на распутии пылят
?Стада, спеша к селенью». —
«Спасите! полночь бьет!» — «Звонят
?В обители к моленью:
Отцы поют хвалебный глас;
?Огнями храм блистает». —
«При них и грешник в страшный час
?К тебе, Творец, взывает!..

Не тмится ль, дети, неба свод?
?Не мчатся ль черны тучи?
Не вздул ли вихорь бурных вод?
?Не вьется ль прах летучий?» —
«Все тихо… служба отошла;
?Обитель засыпает;
Луна полнеба протекла;
?И Божий храм сияет
Один с холма в окрестной мгле;
?Луга, поля безмолвны;
Огни потухнули в селе;
?И рощи спят и волны» .

И всюду тишина была;
?И вся природа, мнилось,
Предустрашенная ждала,
?Чтоб чудо совершилось…
И вдруг… как будто ветерок
?Повеял от востока,
Чуть тронул дремлющий листок,
?Чуть тронул зыбь потока…
И некий глас промчался с ним…
?Как будто над звездами
Коснулся арфы серафим
?Эфирными перстами.

И тихо, тихо Божий храм
?Отверзся… Неизвестной
Явился старец дев очам;
?И лик красы небесной,
И кротость благостных очей
?Рождали упованье;
Одеян ризою лучей,
?Окрест главы сиянье,
Он не касался до земли
?В воздушном приближенье…
Пред ним незримые текли
?Надежда и Спасенье.

Сердца их ужас обуял…
?«Кто этот, в славе зримый?»
Но близ одра уже стоял
?Пришлец неизъяснимый.
И к девам прикоснулся он
?Полой своей одежды:
И тихий во мгновенье сон
?На их простерся вежды.
На искаженный старца лик
?Он кинул взгляд укора:
И трепет в грешника проник
?От пламенного взора.

«О! кто ты, грозный сын небес?
?Твой взор мне наказанье».
Но страшный строгостью очес
?Пришлец хранит молчанье…
«О дай, молю, твой слышать глас!
?Одно надежды слово!
Идет неотразимый час!
?Событие готово!» —
«Вы лик во храме чтили мой;
?И в том изображенье
Моя десница над тобой
?Простерта во спасенье».

«Ах! что ж Могущий повелел?» —
?«Надейся и страшися». —
«Увы! какой нас ждет удел?
?Что жребий их?» — «Молися».
И, руки положив крестом
?На грудь изнеможенну,
Пред неиспытанным Творцом
?Молитву сокрушенну
Умолкший пролиял в слезах;
?И тяжко грудь дышала,
И в призывающих очах
?Вся скорбь души сияла…

Вдруг начал тмиться неба свод —
?Мрачнее и мрачнее;
За тучей грозною ползет
?Другая вслед грознее;
И страшно сшиблись над главой;
?И небо заклубилось;
И вдруг… повсюду с черной мглой
?Молчанье воцарилось…
И близок час полночи был…
?И ризою святою
Угодник спящих дев накрыл,
?Отступника — десною.

И, устремленны на восток,
?Горели старца очи…
И вдруг, сквозь сон и мрак глубок,
?В пучине черной ночи,
Завыл протяжно вещий бой —
?Окрестность с ним завыла;
Вдруг… страшной молния струей
?Свод неба раздвоила,
По тучам вихорь пробежал,
?И с сильным грома треском
Ревущей буре бес предстал,
?Одеян адским блеском.

И змеи в пламенных власах —
?Клубясь, шипят и свищут;
И радость злобная в очах —
?Кругом, сверкая, рыщут;
И тяжкой цепью он гремел —
?Увлечь добычу льстился;
Но старца грозного узрел —
?Утихнул и смирился;
И вмиг гордыни блеск угас;
?И, смутен, вопрошает:
«Что, мощный враг, тебя в сей час
?К сим падшим призывает?»

«Я зрел мольбу их пред собой». —
?«Они мое стяжанье». —
«Перед Небесным Судиёй
?Всесильно покаянье». —
«И час суда Его притек:
?Их жребий совершися». —
«Еще ко Благости не рек
?Он в гневе: удалися!» —
«Он прав — и я владыка им». —
?«Он благ — я их хранитель». —
«Исчезни! ад неотразим». —
?«Ответствуй, Искупитель!»

И гром с востока полетел;
?И бездну туч трикраты
Рассек браздами ярких стрел
?Перун огнекрылатый;
И небо с края в край зажглось
?И застонало в страхе;
И дрогнула земная ось…
?И, воющий во прахе,
Творца грядуща слышит бес;
?И молится Хранитель…
И стал на высоте небес
?Средь молний ангел-мститель.

«Гряду! и вечный Божий суд
?Несет моя десница!
Мне казнь и благость предтекут…
?Во прах, чадоубийца!»
О всемогущество словес!
?Уже отступник тленье;
Потух последний свет очес;
?В костях оцепененье;
И лик кончиной искажен;
?И сердце охладело;
И от сомкнувшихся устен
?Дыханье отлетело.

«И праху обладатель ад,
?И гробу отверженье,
Доколь на погубленных чад
?Не снидет искупленье.
И чадам непробудный сон;
?И тот, кто чист душою,
Кто, их не зревши, распален
?Одной из них красою,
Придет, житейское презрев,
?В забвенну их обитель;
Есть обреченный спящих дев
?От неба искупитель.

И будут спать: и к ним века
?В полете не коснутся;
И про?йдет тления рука
?Их мимо; и проснутся
С неизменившейся красой
?Для жизни обновленной;
И низойдет тогда покой
?К могиле искупленной;
И будет мир в его костях;
?И претворенный в радость,
Творца постигнув в небесах,
?Речет: Господь есть Благость…»

Уж вестник утра в высоте;
?И слышен громкий петел;
И день в воздушной красоте
?Летит, как радость светел…
Узрели дев, объятых сном,
?И старца труп узрели;
И мертвый страшен был лицом,
?Глаза, не зря, смотрели;
Как будто, страждущ, прижимал
?Он к хладным персям руки,
И на устах его роптал,
?Казалось, голос муки.

И спящих лик покоен был:
?Невидимо крылами
Их тихий ангел облачил;
?И райскими мечтами
Чудесный был исполнен сон;
?И сладким их дыханьем
Окрест был воздух растворен,
?Как роз благоуханьем;
И расцветали их уста
?Улыбкою прелестной,
И их являлась красота
?В спокойствии небесной.

Но вот — уж гроб одет парчой;
?Отверзлася могила;
И слышен колокола вой;
?И теплятся кадила;
Идут и стар и млад во храм;
?Подъемлется рыданье;
Дают бесчувственным устам
?Последнее лобзанье;
И грянул в гроб ужасный млат;
?И взят уж гроб землею;
И лик воспел: «Усопший брат,
?Навеки мир с тобою!»

И вот — и стар и млад пошли
?Обратно в дом печали;
Но вдруг пред ними из земли
?Вкруг дома грозно встали
Гранитны стены — верх зубчат,
?Бока одеты лесом —
И, сгрянувшись, затворы врат
?Задвинулись утесом.
И вспять погнал пришельцев страх;
?Бегут, не озираясь;
«Небесный гнев на сих стенах!» —
?Вещают, содрогаясь.

И стала та страна с тех пор
?Добычей запустенья;
Поля покрыл дремучий бор;
?Рассыпались селенья.
И человечий глас умолк —
?Лишь филин на утесе
И в ночь осенню гладный волк
?Там воют в черном лесе;
Лишь дико меж седых брегов,
?Спираема корнями
Изрытых бурею дубов,
?Река клубит волнами.

Где древле окружала храм
?Отшельников обитель,
Там грозно свищет по стенам
?Змея, развалин житель;
И гимн по сводам не гремит —
?Лишь, веющий порою,
Пустынный ветер шевелит
?В развалинах травою;
Лишь, отторгаяся от стен,
?Катятся камни с шумом,
И гул, на время пробужден,
?Шумит в лесу угрюмом.

И на туманистом холме
?Могильный зрится камень:
Над ним всегда в полночной тьме
?Сияет бледный пламень.
И крест поверженный обвит
?Листами повилики:
На нем угрюмый вран сидит,
?Могилы сторож дикий.
И все, как мертвое, окрест:
?Ни лист не шевелится,
Ни зверь близ сих не пройдет мест,
?Ни птица не промчится.

Но полночь лишь сойдет с небес —
?Вран черный встрепенется,
Зашепчет пробужденный лес,
?Могила потрясется;
И видима бродяща тень
?Тогда в пустыне ночи:
Как бледный на тумане день,
?Ее сияют очи;
То взор возводит к небесам,
?То, с видом тяжкой муки,
К непроницаемым стенам,
?Моля, подъемлет руки.

И в недре неприступных стен
?Молчание могилы;
Окрест их, мглою покровен,
?Седеет лес унылый:
Там ветер не шумит в листах,
?Не слышно вод журчанья,
Ни благовония в цветах,
?Ни в травке нет дыханья.
И девы спят — их сон глубок;
?И жребий искупленья,
Безвестно, близок иль далек;
?И нет им пробужденья.

Но в час, когда поля заснут
?И мглой земля одета
(Между торжественных минут
?Полночи и рассвета),
Одна из спящих восстает —
?И, странник одинокой,
Свой срочный начинает ход
?Кругом стены высокой;
И смотрит в даль, и ждет с тоской:
?«Приди, приди, спаситель!»
Но даль покрыта черной мглой…
?Нейдет, нейдет спаситель!

Когда ж исполнится луна,
?Чреда приходит смены;
В урочный час пробуждена,
?Одна идет на стены,
Другая к ней со стен идет,
?Встречается, и руку,
Вздохнув, пришелице дает
?На долгую разлуку;
Потом к почиющим сестрам,
?Задумчива, отходит,
А та печально по стенам
?Одна до смены бродит.

И скоро ль? Долго ль?.. Как узнать?
?Где вестник искупленья?
Где тот, кто властен побеждать
?Все ковы обольщенья,
К прелестной прилеплен мечте?
?Кто мог бы, чист душою,
Небесной верен красоте,
?Непобедим земною,
Все предстоящее презреть,
?И с верою смиренной,
Надежды полон, в даль лететь
?К награде сокровенной?..

Баллада о делегате 0 (0)

Нет родины там, где за труд земной —
По счету плетей позор,
Где солнце над изнуренной толпой,
Как ржавый и тяжкий топор.

И раб с плантации, с гор зверолов,
С Гонконга грузчик — гонцом.
Так труден путь и так суров,
Но песня — проводником.

От песни той полыхали глаза,
Темнели двери тюрьмы,
И вещее

Ленин

Таила гроза
В предместьях глухонемых…

Шагал из Англии рудокоп,
Из Франции металлист.
Как много беспечных дорог и троп!
Как путь этот тесен и мглист!

Великолепьем цвели вокруг
Дворцы и дни богачей.
На скудной земле у казарм и лачуг —
Лишь черные комья ночей.

Ни хлеба, ни сна — за убогий порог…
Но вот — кордон и река.
Толпились, как беженцы, волны у ног
Под злую усмешку штыка.

Закинут за плечи закат.
За рекой
Звезда за звездой — на ночлег.
И молвил один:
— Перед этой страной
Дороги сошлись у всех.

Кто с колыбели зачах в ночах;
Кто, корчась от язв и нош,
Берег для боя, рабство влача,
В лохмотьях песню и нож;

Кто в поисках истины, одинок,
Сгубил не одну весну;
Кто этой волне позавидовать мог:
Она — в иную страну…

И эхо в ответ:
— Хорошо волне!
Она иною страной,
Как всадник веселый на резвом коне,
Сквозь праздничный скачет строй.

Леса новостроек всюду растут
Над гулом тайги и прав.
В стране той
И человек,
И труд,
И замысел величав…

— Волна за волною!—
Вскричал молодой.
Чуть слышно вздохнула река,
И долго волна трепетала звездой,
Качая лохмотья слегка.

— Ты с песней и вестью вернись, camarade!—
Откликнулись призраки вслед…
И вздрогнул вдруг у кордона солдат,
Почуяв шаги на земле.

Он вскинул винтовку,
Он взял на прицел
И тихо отбросил прочь.
На том берегу пограничник пел,
На этом — чернела ночь…

Но песне нет границ и преград:
Заря торопила тьму,
И вещее
Ленин
Таил солдат,
Под конвоем шагая в тюрьму.

Баллада о любви и смерти 0 (0)

Когда торжественный Закат
Царит на дальнем небосклоне
И духи пламени хранят
Воссевшего на алом троне,-
Вещает он, воздев ладони,
Смотря, как с неба льется кровь,
Что сказано в земном законе:
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

И призраков проходит ряд
В простых одеждах и в короне:
Ромео, много лет назад
Пронзивший грудь клинком в Вероне;
Надменный триумвир Антоний,
В час скорби меч подъявший вновь;
Пирам и Паоло… В их стоне —
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

И я баюкать сердце рад
Той музыкой святых гармоний.
Нет, от любви не охранят
Твердыни и от смерти — брони.
На утре жизни и на склоне
Ее к томленью дух готов.
Что день,- безжалостней, мудреней
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:
«Своей судьбе не прекословь!»
Нам свищет соловей на клене:
«Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!»