Читать стихотворения онлайн
Эта боль никогда не закончится,
Я потеряла Тебя навсегда.
Превратилась я в полуночницу,
От слёз уже болят глаза.
Я в сердце Тебя запрятала,
Чтоб никто никогда не нашел.
Ты знаешь, пап, я упрямая,
Я добьюсь своего всё равно.
Я с болью вроде жить научилась,
Только ночью иногда трудно дышать.
Твоя дочь теперь полуночница,
Я не хотела тебя потерять…
Папочка папуля, здравствуй дорогой
Я смотрю на небо и говорю с тобой
Верю я, что слышишь ты мои слова
Только не ответишь больше никогда.
Папочка папуля как ты там живёшь?
Больно, но я знаю, жизни не вернёшь
Ты прости, ты слышишь, ты меня прости
Больше в этом мире не встретимся, увы.
Папочка папуля как же так родной?
Ты еще не должен, ты же молодой
И внуков не увидишь, как вырастут они
И маме не хватает тебя, твоей любви.
Папочка папуля легко тебе ли там?
Время нас не лечит, очень больно нам
Страшно и тоскливо сознавать в душе,
Что тело, твоё тело лежит в сырой земле.
День такой хороший,ты рад,что я пришла
С колен я поднимусь,скажу тебе «пока»
Могила стала домом телу твоему
Ты не грусти,я в гости,опять к тебе приду.
Всё это было шесть лет назад,
Обычное утро, как сотня подряд.
Но в это утро всё поменялось,
Мама одна с нами осталась.
Мне снится образ твой с улыбкой,
Какой же всё было ошибкой.
«Всё можно было поменять»,
Внутри звучит опять-опять…
Зачем приходишь ты ко мне?
Реален почему во сне?
Ты что-то хочешь мне сказать?
И если так,то дай мне знать.
А море слёз катит из глаз
Их не сдержать в который раз.
Мужские слезы на лице
В мечтах о выжившем отце…
Быть может, было б всё иначе,
Не оставлял как в детстве сдачу.
И много взрослых разговоров
Прошло у нас бы вместо споров.
Я приходил бы за советом,
Мне выбрать ту иль может эту?
Купить мне то или иное,
А может быть совсем другое.
Мы за победу б выпивали,
Политику бы обсуждали.
И ты гордился бы делами,
Что делал бы я с мужиками.
Так много БЫ, во мне таится,
Внутри пылает, как жар-птица
И душу жгет, мозг заставляя,
Поверить — смотришь ты из рая.
Глядишь, следишь как развиваюсь,
Быть лучше для своих пытаюсь.
И в грязь не падаю лицом,
Не стыдно чтоб перед отцом.
Ты будешь в памяти всегда,
Я не забуду никогда.
И будешь рядом постоянно,
Во мне ты будешь великаном.
Перебирая ворох старых фотографий,
Я нахожу одну, где папа молодой,
В военной форме, в звании лейтенанта,
На обороте дата 1942.
Его со школьной парты в армию призвали,
Ускоренные курсы и на фронт,
Воронежский, 2-ой и 3-ий Украинский,
Вот уже и Прага, а дальше Забайкальский фронт.
От звания курсанта и до капитана,
Вся юность на войне его прошла,
Был награжден медалями и орденами,
Отчизну, защищая от врага.
После войны, на целину, ЗапСиб на стройку,
Всю жизнь отдал он Родине своей,
Работал, жил по совести и чести,
Как жаль, что до 92 он не дожил.
Может быть, зимой, а может, летом
оборвался твой солдатский путь.
Ничего не знаю. Даже это:
в день какой тебя мне помянуть?
В сторону какую поклониться
по-сыновьи праху твоему?..
Черный ворон, вековуха-птица,
ты не в том ли почернел дыму,
что ему, солдату, выел очи?..
И не ты ли, сидя на суку,
перед самым боем напророчил
долюшку такую мужику?
Долюшку — растаять с дымом взрыва
в облаках?..
Несутся облака.
Ворон дремлет. Ворон нем, как рыба.
Только ель скрипит под ним слегка…
Нет, мой отец погиб не на войне —
Был слишком стар он, чтобы стать солдатом,
В эвакуации, в сибирской стороне,
Преподавал он физику ребятам.
Он жил как все. Как все, недоедал.
Как все, вздыхал над невеселой сводкой.
Как все, порою горе заливал
На пайку хлеба выменянною водкой.
Ждал вести с фронта — писем от меня,
А почтальоны проходили мимо…
И вдалеке от дыма и огня
Был обожжен войной неизлечимо.
Вообще-то слыл он крепким стариком —
Подтянутым, живым, молодцеватым.
И говорят, что от жены тайком
Все обивал порог военкомата.
В Сибири он легко переносил
Тяжелый быт, недосыпанье, голод.
Но было для него превыше сил
Смириться с тем, что вновь мы сдали город.
Чернел, а в сердце ниточка рвалась —
Одна из тех, что связывают с жизнью.
(Мы до конца лишь в испытанья час
Осознаем свою любовь к Отчизне.)
За нитью — нить. К разрыву сердце шло.
(Теперь инфарктом называют это…)
В сибирское таежное село
Вползло военное второе лето.
Старались сводки скрыть от старика,
Старались — только удавалось редко.
Информбюро тревожная строка
В больное сердце ударяла метко.
Он задыхался в дыме и огне,
Хоть жил в Сибири — в самом центре тыла.
Нет, мой отец погиб не на войне,
И все-таки война его убила…
Ах, если бы он ведать мог тогда
В глухом селе, в час отступленья горький,
Что дочь в чужие будет города
Врываться на броне «тридцатьчетверки»!
Отец мой сдаёт.
И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось.
Я с грустью смотрю на отца своего.
И прячу печаль,
И смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв,
Поднимается бодро,
Как позднее солнце
В конце октября.
Мы долгие годы в разлуке с ним были.
Старались друг друга понять до конца.
Года, как тяжелые камни, побили
Весёлое, доброе сердце отца.
Когда он идёт по знакомой дороге
И я выхожу, чтобы встретить его,
То сердце сжимается в поздней тревоге.
Уйдёт…
И уже впереди никого…
Я ненавижу тебя,
И с каждым днем все сильней.
Понимая, что я вся в тебя…
Больше сил нет терпеть —
Ухожу, убегу,
Чтоб не слышать твой мрачный ответ.
Я прощаю тебя —
Не виня, не кляня,
Но это всего лишь на миг.
Понимаю, что ты не хотел быть таким,
Но ты стал им, такой ты, увы…
Ненавижу тебя! Не люблю! Не люблю!
Не хочу быть похожей в тебя!
Но я вновь возвращаюсь, надеясь что ты,
Хоть один раз обнимешь меня…
Но в ответ лишь укор…
И в ответ моя дрожь —
Как же сильно люблю я тебя…
Убежать бы отсюда, от злых твоих глаз —
Но не скрыться мне от себя.
Ты такой же как я, я такая как ты…
Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Я меняюсь, поверь! Я другая — не ты!
Я нашла в себе силы забыть!
Я забыла удары и ругань твою,
Забыла укоры и оскарбленья…
Моя жизнь не хочет, не хочет простить,
Но сердце простило тебя…
Убегу и Уйду!!! А потом я вернусь…
Все надеясь на каплю любви…
Не вернусь, не найду, не прощу! Ухожу…
Зная, что завтра опять я вернусь…
Как не хватает мне отца,
его фигуры и лица,
его видавшей виды шляпы
и слова ласкового «папа».
Парки расплетается клубок.
Тычется комочек в левый бок.
Этой нити вечно виться, длиться.
Прежних дней струится вереница…
Снег, идущий миллионы лет,
миллионы раз мне скажет «нет».
Тысячи безжизненных снежинок
мне напомнят тысячи ошибок,
что поправить нам уже нельзя.
Я иду, по памяти скользя.
Но сквозь лёд кромешной мерзлоты
вновь упрямо проступаешь ты,
как черты на мокром фотоснимке,
где с тобой лицом к лицу в обнимку.
Ты, облетевший календарь,
тем днём опять меня ударь,
когда лежал, объятый тьмой,
глухонемой, уже не мой…
Задую памяти свечу.
Я больше помнить не хочу!
Но опять встаёт свеченье дней,
где ты чем далече, тем родней…
И, сердце стиснувши в горсти,
хочу хоть что-нибудь спасти
из людоедской пасти времени
и унести с собой из темени.
Ты превратился в скрип дверной,
в стук веток, ветра вой ночной,
в звезды вечерней слабый свет,
в далёкий чей-то силуэт,
в скупую горсточку кутьи,
в твои заметки и статьи,
в волну на волжском берегу,
в сиротство, жалость и тоску…
Январь мне с каждым годом всё страшней.
А ты мне всё нужнее и нужней.
Известие о смерти лживо.
Ты жив. Всё помнится так живо.
Всё, что во мне тоскует и грустит
и что скорее жизнь мою скостит.
Я приду к тебе подземным ходом,
приплыву по Волге пароходом.
Подземный ход —
под зимний лёд,
под сотни дней,
замёрзших вод.
Вчерашний снег,
вчерашний день,
что зазвенит —
едва задень,
и отзовётся эхом вдаль
с ума сошедший календарь.
Я во сне отца спросила:
Не тесна ль тебе могила?
Ты, меня опередивший,
Как там, что там? Расскажи!
Мир живущих с миром живших
На минутку увяжи.
Ты молчишь недоуменно,
Ты поверх меня глядишь,
И становится мгновенно
Очень страшной эта тишь.
Ветер или ты листы колышешь?
Пробирает медленная дрожь.
Почему-то знаю, что услышишь.
Как-нибудь по-своему прочтёшь.
Нет тебя давно у нас в квартире.
Где же в этом мире ты теперь?
Каждый вторник, как пробьёт четыре,
по привычке я смотрю на дверь.
Как наш Денди прыгал, обезумев,
в нетерпенье свёрток теребя!
Ты ещё не знаешь: Дендик умер.
Ровно через год после тебя.
Стало страшно выходить из комнат, —
вдруг споткнусь нежданно при ходьбе:
кто-то обязательно напомнит
мне тебя на улице в толпе.
Твои книжки выстроились ровно,
говорят со мной наперебой.
Детские стишки мои, любовно
все переплетённые тобой.
Письма, и статьи твои, и речи —
не волнуйся, всё сохранено.
Я лишь в ожиданьи нашей встречи
поняла,что мы с тобой — одно.
Ты приснишься мне на день рожденья?
В небе ковш изогнут, как вопрос.
И твоё реальное виденье
проступает сквозь завесу слёз.
Из кривых и прыгающих строчек
словно перекидывая мост,
вижу твой замысловатый росчерк,
вижу руку с родинками звёзд.
О тебе узнаю всё из сна я.
Как тебе в обители иной?
Я тебя ничуть не вспоминаю,
просто ты по-прежнему со мной.
Когда окончилась война,
Он не вернулся, чтоб увидеть сына…
Остались у мальчишки ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…
Тихо сказала мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».
Пусть жизнь порой была трудна,
Он перед каждой новою вершиной
Задумчиво глядел на ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…
И говорила мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».
Мечта его была ясна:
Звал парня Космос, звал неудержимо.
Увёз на космодром он ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…
Знал он, что скажет мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».
Когда огромная страна
Следила нежно за полётом сына,
От гордости сияли ордена
Отца, погибшего под городом Берлином…
Правду сказала мать:
«Бойцов не редеет строй,
Должен и сын героем стать,
Если отец герой».
Я никогда не говорила, что лучший друг мой — это ты.
Прости, отец меня за это, сегодня я принесла тебе цветы…
Тебя я больше не увижу, и руку не пожму тебе.
Твой голос, больше не услышу, но ты всегда живёшь во мне.
И те минуты нашей встречи, с собой я в вечность унесу.
Когда угаснут в церкви свечи, тебя в стихах я вознесу.
Хочу с тобой поговорить,
Хоть ты не с нами… и не здесь…
И не услышишь,… не ответишь…
Но мне отрада в этом есть.
Хочу сказать, как пусто стало
И не уютно без тебя ;
Лишь тот, кто пережил такое,
Я думаю, поймет меня.
Ты не был в жизни знаменитым,
И никогда не стал богат,
Но был для нас ты самым лучшим,
Родное все — улыбка, взгляд…
Жалею я, что очень мало
Была с тобой в последний год.
Ах, если б все вернуть обратно…
Но кто прошедшее вернет?
Прожитое невозвратимо…
И что об этом говорит.
А я так много не успела!
И не кого мне в том винить-
Что редко может, обнимала
И мало говорила я,
О том, как дорог ты мне, папа,
И как любила я тебя…
Ты знаешь, раньше я не знала
Насколько сильно ты мне нужен,
Пока тебя не потеряла…
Что может этого быть хуже?
…В тот день, сжимая твою руку
Успела я, спросит тебя:
« Скажи мне, папа, ты же знаешь,
Как крепко я люблю тебя?»
А ты весь корчась от боли
В согласье знак — глаза закрыл…
Я знаю в это время злое
Ты чтоб угодно подтвердил…
Тот день казался бесконечным…
Он все еще в моих глазах.
Неописуемое чувство…
Смешалось все — и боль, и страх…
Но все, окончены страдания,
И неудобства для тебя;
Теперь ты в лучшем месте, папа,
Мы скоро все придем туда…
Я опять разговаривал с папой…
Мы поспорили мягко, вполне.
И в конце, я, естественно, правый,
Вдруг почувствовал — это во сне!
И что стоит мне только проснуться,
И закончится наш разговор,
И уже в этот сон не вернуться
До каких-то неведомых пор.
И настолько мне стало неважно –
Кто был прав и о чем этот спор.
— Я ведь что-то не выслушал даже. —
Сам себе прошептал я в укор.
Но как будто захлопнулись двери
Постепенно закончился сон.
Я сейчас, к сожаленью, уверен –
В споре прав был, конечно же, – он!
Надо было сказать мне об этом,
Надо было послушать его…
И звучит еле слышным ответом:
— Ничего… Как-нибудь… Ничего…