Друг мой, я очень и очень болен,
Я-то знаю (и ты) откуда взялась эта боль!
Жизнь крахмальна,- поступим крамольно
И лекарством войдем в алкоголь!
В том-то дело! Не он в нас — целебно,
А, напротив,- в него мы, в него!
И нелепо ли бяше!- а лепо,
Милый Паша, ты вроде Алеко
И уже не помню кого,
Кто свободен руками, ногами,
Кто прощается с Соловками!
А к тебе обращается узник,
Алексеевский равелин…
Симхи Геннадич Шпаликова
Мертвец играл на дудочке
Посвящается Феллини
Мертвец играл на дудочке,
По городу гулял,
И незнакомой дурочке
Он руку предлагал.
А дурочка, как Золушка,
Ему в глаза глядит,—
Он говорит о золоте,
О славе говорит.
Мертвец, певец и умница,
Его слова просты —
Пусты ночные улицы,
И площади пусты.
«Мне больно, мне невесело,
Мне холодно зимой,
Возьми меня невестою,
Возьми меня с собой».
Я шагаю по Москве
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое — сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю — кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице — среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
Перед снегом
Такой туман, и мост исчез.
Рукой прохожего узнаешь через дождь,
Когда над незнакомою рекой
По незнакомой улице идёшь.
Всё незнакомо, всё переменилось,
А час назад, до первых фонарей,
Всё тосковало,
Всё непогодой,
Слякотью томилось,-
И тьмы звало, и все же становилось
И на душе и в небесах — смурней.
В январе уже тепло
В январе уже тепло,
И пускай мороз, но солнце
Посылает божий стронций
На оконное стекло.
Прижимаюсь лбом к стеклу,
Рожей радуюсь теплу!
Амстердам
Амстердам, Амстердам,
Черная аорта,
Вам живого не отдам,
Забирайте мертвого.
Тело в ящик погрузив,
В некой «Каравелле»,-
А по ящику вблизи
Мы в Москве ревели.
Страшно в городе чужом
Помирать, наверно,
Форточка — и нагишом —
Падать безразмерно.
Вне размера, вне, вовне,
Позевайте — падаль,-
Белый, синий, красный снег
В Амстердаме падал.
Ничего не получалось
Ничего не получалось,
Я про это точно знал,
Что всегда доступна частность
И неведом идеал.
Я его однажды видел —
Не во сне, а наяву,
Появился в лучшем виде,
Повалился на траву.
Мы во Внукове лежали,
Отменялся самолет.
Ничего уже не жаль мне,
Жалко вот,
Жаль мне только,
Жалко только
И тогда, да и теперь —
Ничего не знаю толком
О тебе и о себе.
Стихи к 8 марта
В Керчи — как ни кричи,
Бывали неудачи.
Среди других причин
Был мой приезд — тем паче,
Что мой приезд совпал
С делами — не хотелось!
Я невпопад попал,
Не пилось мне, не елось.
И мы не собрались
В кругу, хотя бы узком,
По рынкам разбрелись,
По площадям и спускам.
От пропасти забот
Куда бы нам укрыться?
Скользнуть от дел за борт —
Пусть щелкают нас блицем.
Пусть выставляют нас
Лентяями — валяйте!
На зависть, напоказ
Пороками марайте.
Представим: мы встаем
За полдень. Небо ясно.
И руку подаем
Всему, что в мире праздно.
Среди забот и тьмы,
Сквозь горе и разлуку
Протягиваем мы
Веселью только руку.
Берем такой почин
И лучшую из истин:
Есть дружба без причин,
Без меры и корысти.
Иное все — тщета,
Иное — распростерто,
Иного — до черта
От ведьмы и до чёрта.
И жить с иным — не жить,
Хотя живем и можем
И пробуем служить,
Но что мы подытожим?
От главка до премьер
Большое расстоянье,
И есть тому пример,
Примеры и сказанья
О том, что мы тогда
И были молодцами,
Но жаль, но вот беда —
Запутались с отцами.
А наш отец — простор,
Дороги — наши сестры,
Над озером костер —
Все это очень просто.
И рядышком лежит —
Рукою не достанешь,
А тронешь — убежит,
И трогать перестанешь.
И тоненький ледок,
И беленький снежок —
Назад к тому дорогу
Не захотел — а сжег.
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло,
Чтобы не напрасно —
Высоко и красно.
У лошади была грудная жаба
У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца,
И лошадь на парады приезжала
И маршалу об этом ни словца…
А маршала сразила скарлатина,
Она его сразила наповал,
Но маршал был выносливый мужчина
И лошади об этом не сказал.
Батум
Работа нетяжелая,
И мне присуждено
Пить местное, дешевое
Грузинское вино.
Я пью его без устали,
Стакан на свет гляжу,
С матросами безусыми
По городу брожу.
С матросами безусыми
Брожу я до утра
За девочками с бусами
Из чешского стекла.
Матросам завтра вечером
К Босфору отплывать,
Они спешат, их четверо,
Я пятый — мне плевать.
Мне оставаться в городе,
Где море и базар,
Где девочки негордые
Выходят на бульвар.
Не принимай во мне участья
Не принимай во мне участья
И не обманывай жильем,
Поскольку улица, отчасти,
Одна — спасение мое.
Я разучил ее теченье,
Одолевая, обомлел,
Возможно, лучшего леченья
И не бывает на земле.
Пустые улицы раскручивал
Один или рука в руке,
Но ничего не помню лучшего
Ночного выхода к реке.
Когда в заброшенном проезде
Открылись вместо тупика
Большие зимние созвездья
И незамерзшая река.
Все было празднично и тихо
И в небесах и на воде.
Я днем искал подобный выход,
И не нашел его нигде.
Хоронят писателей мертвых
Хоронят писателей мёртвых,
Живые идут в коридор.
Служителей бойкие метлы
Сметают иголки и сор.
Мне дух панихид неприятен,
Я в окна спокойно гляжу
И думаю — вот мой приятель,
Вот я в этом зале лежу.
Не сделавший и половины
Того, что мне сделать должно,
Ногами направлен к камину,
Оплакан детьми и женой.
Хоронят писателей мертвых,
Живые идут в коридор.
Живые людей распростертых
Выносят на каменный двор.
Ровесники друга выносят,
Суровость на лицах храня,
А это — выносят, выносят,-
Ребята выносят меня!
Гусиным или не гусиным
Бумагу до смерти марать,
Но только бы не грустили
И не научились хворать.
Но только бы мы не теряли
Живыми людей дорогих,
Обидами в них не стреляли,
Живыми любили бы их.
Ровесники, не умирайте.
Три посвящения Пушкину
1
Люблю Державинские оды,
Сквозь трудный стих блеснет строка,
Как дева юная легка,
Полна отваги и свободы.
Как блеск звезды, как дым костра,
Вошла ты в русский стих беспечно,
Шутя, играя и навечно,
О легкость, мудрости сестра.
2
Влетел на свет осенний жук,
В стекло ударился, как птица,
Да здравствуют дома, где нас сегодня ждут,
Я счастлив собираться, торопиться.
Там на столе грибы и пироги,
Серебряные рюмки и настойки,
Ударит час, и трезвости враги
Придут сюда для дружеской попойки.
Редеет круг друзей, но — позови,
Давай поговорим как лицеисты
О Шиллере, о славе, о любви,
О женщинах — возвышенно и чисто.
Воспоминаний сомкнуты ряды,
Они стоят, готовые к атаке,
И вот уж Патриаршие пруды
Идут ко мне в осеннем полумраке.
О собеседник подневольный мой,
Я, как и ты, сегодня подневолен,
Ты невпопад кивай мне головой,
И я растроган буду и доволен.
3
Вот человеческий удел —
Проснуться в комнате старинной,
Почувствовать себя Ариной,
Печальной няней не у дел.
Которой был барчук доверен
В селе Михайловском пустом,
И прадеда опальный дом
Шагами быстрыми обмерен.
Когда он ходит ввечеру,
Не прадед, Аннибал–правитель,
А первый русский сочинитель
И — не касается к перу.
Отпоют нас деревья, кусты
Отпоют нас деревья, кусты,
Люди, те, что во сне не заметим,
Отпоют окружные мосты,
Или Киевский, или ветер.
Да и степь отпоет, отпоет,
И товарищи, кто поумнее,
А еще на реке пароход,
Если голос, конечно, имеет.
Басом, тенором — все мне одно,
Хорошо пароходом отпетым
Опускаться на светлое дно
В мешковину по форме одетым.
Я затем мешковину одел,
Чтобы после, на расстоянье,
Тихо всплыть по вечерней воде
И услышать свое отпеванье.
Поэтам следует печаль
Поэтам следует печаль,
А жизни следует разлука.
Меня погладит по плечам
Строка твоя рукою друга.
И одиночество войдет
Приемлемым, небезутешным,
Оно как бы полком потешным
Со мной по городу пройдет.
Не говорить по вечерам
О чем-то непервостепенном —
Товарищами хвастать нам
От суеты уединенным.
Никто из нас не Карамзин —
А был ли он, а было ль это —
Пруды и девушки вблизи
И благосклонные поэты.