Из рюмочек хрустальных и стеклянных
Я коньяки и вина часто пью,
Но не люблю, не уважаю пьяных,
А трезвенников — тоже не люблю!
Стихи про алкоголь
Друг мой, я очень и очень болен
Друг мой, я очень и очень болен,
Я-то знаю (и ты) откуда взялась эта боль!
Жизнь крахмальна,- поступим крамольно
И лекарством войдем в алкоголь!
В том-то дело! Не он в нас — целебно,
А, напротив,- в него мы, в него!
И нелепо ли бяше!- а лепо,
Милый Паша, ты вроде Алеко
И уже не помню кого,
Кто свободен руками, ногами,
Кто прощается с Соловками!
А к тебе обращается узник,
Алексеевский равелин…
Теперь я буду сохнуть от тоски
Теперь я буду сохнуть от тоски
И сожалеть, проглатывая слюни,
Что не доел в Батуми шашлыки
И глупо отказался от сулгуни.
Пусть много говорил белиберды
Наш тамада — вы тамаду не троньте, —
За Родину был тост алаверды,
За Сталина. Я думал — я на фронте.
И вот уж за столом никто не ест,
И тамада над всем царит шерифом,
Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
Другой — двадцатый — объявляет мифом.
Пил тамада за город, за аул
И всех подряд хвалил с остервененьем,
При этом он ни разу не икнул —
И я к нему проникся уваженьем.
Правда был у тамады
Длинный тост алаверды
За него, вождя народов,
И за все его труды.
Мне тамада сказал, что я — родной,
Что если плохо мне — ему не спится,
Потом спросил меня: «Ты кто такой?»
А я сказал: «Бандит и кровопийца».
В умах царил шашлык и алкоголь.
Вот кто-то крикнул, что не любит прозы,
Что в море не поваренная соль,
Что в море — человеческие слёзы.
И вот конец — уже из рога пьют,
Уже едят инжир и мандаринки,
Которые здесь запросто растут,
Точь-в-точь как те, которые на рынке.
Обхвалены все гости, и пока
Они не окончательно уснули —
Хозяина привычная рука
Толкает вверх бокал «Киндзмараули»…
О как мне жаль, что я и сам такой:
Пусть я молчал, но я ведь пил — не реже,
Что не могу я моря взять с собой
И захватить всё солнце побережья.
Голова madame de lamballe
Это гибкое, страстное тело
Растоптала ногами толпа мне,
И над ним надругалась, раздела…
И на тело
Не смела
Взглянуть я…
Но меня отрубили от тела,
Бросив лоскутья
Воспаленного мяса на камне…
И парижская голь
Унесла меня в уличной давке,
Кто-то пил в кабаке алкоголь,
Меня бросив на мокром прилавке..
Куафёр меня поднял с земли,
Расчесал мои светлые кудри,
Нарумянил он щеки мои,
И напудрил…
И тогда, вся избита, изранена
Грязной рукой,
Как на бал завита, нарумянена,
Я на пике взвилась над толпой
Хмельным тирсом…
Неслась вакханалия.
Пел в священном безумьи народ…
И, казалось, на бале в Версале я —
Плавный танец кружит и несет…
Точно пламя гудели напевы.
И тюремною узкою лестницей
В башню Тампля к окну Королевы
Поднялась я народною вестницей.
Трактир жизни
Вкруг белеющей Психеи
Те же фикусы торчат,
Те же грустные лакеи,
Тот же гам и тот же чад…
Муть вина, нагие кости,
Пепел стынущих сигар,
На губах — отрава злости,
В сердце — скуки перегар…
Ночь давно снега одела,
Но уйти ты не спешишь;
Как в кошмаре, то и дело:
«Алкоголь или …?»
А в сенях, поди, не жарко:
Там, поднявши воротник,
У плывущего огарка
Счеты сводит гробовщик.
Сыпь гармоника
Сыпь, гармоника! Скука… Скука…
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука.
Пей со мной.
Излюбили тебя, измызгали,
Невтерпёж!
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Или в морду хошь?
В огород бы тебя, на чучело,
Пугать ворон.
До печенок меня замучила
Со всех сторон.
Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая!
Пей, выдра! Пей!
Мне бы лучше вон ту, сисястую,
Она глупей.
Я средь женщин тебя не первую,
Немало вас.
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.
Чем больнее, тем звонче
То здесь, то там.
Я с собой не покончу.
Иди к чертям.
К вашей своре собачей
Пора простыть.
Дорогая… я плачу…
Прости… Прости…
Воскресенье
Вот песни четыре
О воскресном дне.
Иногда на лире
Случается мне
Так, как-то невольно,
Добыть грустный звук,
Что сожмётся больно
Сердце моё вдруг,
Как будто стальная
Скрежещет пила…
О, лира златая,
Где ты звук взяла?
А лира в ответ:
«Я верно пою,
Мне шепчет на свете
Ветер песнь мою!»
1. Утро
Настал праздник Божий,
С утренней зарёю
Солнышко пригожей
За тучкой златою.
Тихим дуновеньем
Тёплый ветер веет,
В поле за селеньем
Нива зеленеет.
Ангел над полями
Весть несёт равнине:
«Дети, Господь с вами,
Воскресенье ныне!»
Пастбища с травою
Ожидает стада;
Скотинка с зарёю
Зарычала: рада,
Слава Богу, пышно
Трава подрастает!
Старый пастух, слышно,
На рожке играет.
Птичка прилетела,
Звонко её пенье,
На крест Божий села —
Ныне воскресенье.
Вот скрипят колёса,
Подле хаты Янка;
Бегут дети босы,
Лето им приманка
Сам Янка в амбаре
Мерит хлеб исправно:
Будет на базаре,
Продаст его славно;
Жниво недалечко,
Не мучит сомненье.
Он едет в местечко —
Ныне воскресенье.
В закромах ржи боле
Не найдёт ищейка,
Продашь поневоле,
Коль нужна копейка.
Жена всё бранится,
Кричит: «Соли нужно!
А деткам — учиться,
Просят книжек дружно!»
«Будет всё с базара,
Имейте терпенье, —
Соль и книжек пара,
Ныне воскресенье!»
Вот Янка садится,
Едут, у овина
Бежит с ним проститься
Деточек дружина;
Едет шагом скорым,
Детки за порогом
Повторяют хором:
«С Богом, батька, с Богом!»
У креста Господня
Молится святыне
Ведь праздник сегодня,
Воскресенье ныне!
Звон из церкви дивно
Несётся по пашне,
А с ним так противно
На церковной башне
Со святым ударом
Крик звучит филина,
Он кричит недаром!
Что же за причина?
Экий безобразник,
Кто дал позволенье!
Ныне Божий праздник,
Ныне воскресенье!
2. Возвращение Янка с базара
Вот я пьян, денег нет —
Это нам наплевать!
Угощал же сосед:
Надо честь тоже знать.
Он стакан, — я стакан,
Стало нам веселей!
И он пьян, — и я пьян
Пошёл вскачь поскорей!
Сторонись — пьяный я!
Да, со мной господам,
С мужиком, знаться срам!..
Бог судья! Бог судья!..
Скажет он: дай ответ,
Ты мужик, ты богач!
Совесть есть или нет,..
Эй, мой конь, пошёл вскачь!
Вот корчма. Тпру, постой!
Закурю трубку в ней…
Чёрт кивнул головой:
«Янко, водку ты пей!»
Так и быть, выпил вновь…
Чёрт умён, он силач!..
Водка мне чистит кровь.
Эй, мой конь, пошёл вскачь!
Ты, жена, не кричи,
Есть без соли изволь!
Лучше уж замолчи…
Дорога ныне соль!
Эх, забыл средь хлопот
Книжек взять! Будет плач…
Что ребёнок прочтёт?..
Эй, мой конь, пошёл вскачь!
Пользы нет, право, в том,
Чтоб мужик знал письмо:
Будешь кем? — Мужиком!..
Пьёшь да тянешь ярмо!..
Как в солдаты возьмут,
Так уж нет доли злей.
Там узнаешь, что кнут!..
Эй, пошёл вскачь скорей!
Вот и крест. Тпру, постой!
На ногах не стою…
Ох, прости, Боже мой,
Чёрт силён. — и я пью!
Тёмный я человек,
Нет судьбы для детей,
Нужда, труд целый век..
Пошёл вскачь поскорей!
Гром гремит. Почему
Гром попал вот в сосну,
Отчего ж не в корчму?
На версту ведь одну
Верно два кабака,
А кабак — наш палач,
Тянет кровь мужика…
Эй, мой конь, пошёл вскачь!
Вот село. Средь лугов
Дёрнул конь и заржал.
Тпру, постой! Прямо в ров
С воза вдруг я упал.
Как темно! — Надо мной
Чорт стоит, слышу вой!
Хочу встать, и не встал…
Конь один побежал.
3. Плач господина арендатора
Глупый Янка возвратился —
Спит во рву мертвецки пьян.
Хорошо, что ты напился:
Мне барыш идёт в карман!
Ну, зачем же, коль в ударе,
Пил ты водку на базаре
Там кабак совсем чужой!
Это просто гвалт, разбой!
Что ты сделал, что? Покражу!
Ты ограбил, обокрал —
Я ведь денег за продажу
Вношу целый капитал!
Сто деньгами, сто товаром,
Прожить тоже нельзя даром:
Овцы, козы, детки, женка,
Три коровы, два телёнка!
Что, кафтан обрежу свой?!
Ай, спасайте, гвалт, разбой!
Словом, денег нужно много.
Мне контракт формальный дан,
А в контракте пишет строго
Сам помещик для крестьян:
«Все мои крестьяне тут,
Пусть в аренде водку пьют!»
Пьяных, будь умён, напой!
Ай, спасайте, гвалт, разбой!
Пишет дальше повеленье:
«Хлопцы, девки, мужики,
Одним словом, всё селенье
Пусть в чужие кабаки
Не посмеют заходить,
А тем паче — водку пить!
А нет, так платят штраф большой!»
4
На дворе гуляет,
Верно, полселенья.
Вот каков бывает
Вечер воскресенья,
Уже стадо в хлевы
Позагнать успели.
Играет напевы
Пастух на свирели;
Тиха ночка божья,
Звёздочка сияет,
У креста подножья
Женщина рыдает.
Вот народ собрался,
Полный сожаленья:
Горький ей достался
Вечер воскресенья.
Слышен смех веселья
У корчмы народа,
Врёт скрипач с похмелья
Мотив хоровода.
Чу! Раздался ровный
Эхом погребальным
Колокол церковный
Голосом печальным.
Янко, ты беспечно
Ехал пьян с базара,
Не мечтал, конечно,
Умереть с удара!..
Эх, никто не знает
Часу преставленья.
Не всех ожидает
Вечер воскресенья.
Черный человек
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный…
«Слушай, слушай,-
Бормочет он мне,-
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Счастье,- говорил он,-
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».
«Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная…
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай!-
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится.-
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Черный человек!
Ты прескверный гость!
Это слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
. . . . . . . . . . . . . . . .
…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И — разбитое зеркало…
Принцип кубизма
А над сердцем слишком вытертом пустью нелепой,
Распахнувшись наркозом, ты мутно забылась строкой.
Как рукав выше локтя, каким-то о родственном крепком,
Перебинтован твой голос тоской.
Из перчатки прошедшего выпираясь бесстонно,
Словно пальцы, исколотые былью глаза, —
И любовь — этот козырь червонный —
Распялся крестом червонного туза.
За бесстыдство твоих губ, как в обитель нести,
И в какую распуститься трещину душой,
Чтоб в стакан кипяченой действительности
Валерьянкой закапать покой?!
И плетется судьба измочаленной сивкой
В гололедицу тащить несуразный воз.
И каким надо быть, чтоб по этим глазам обрывкам
Не суметь перечесть
Эту страсть
Перегрезивших поз?!
В обручальном кольце равнодуший маскарадною маской измятой
Обернулся подвенечный вуаль
Через боль…
Но любвехульные губы благоприветствуют свято
Твой, любовь, алкоголь.
И над мукой слишком огромной, чтоб праздничной,
Над растлением кровью разорванных дней,
Из колоды пожизненной не выпасть навзнично
Передернутому сердцу тузом червей!