Стихи про Машу

Частушки Марии 0 (0)

rupoezia

Подходи, народ, смелее —
Слушай, переспрашивай!
Мы споём про Евстигнея —
Государя нашего.

Вы себе представьте сцену,
Как папаша Евстигней
Дочь — царевну Аграфену —
Хочет сплавить поскорей.

Но не получается —
Царевна не сплавляется!

Как-то ехал царь из леса,
Весело, спокойненько, —
Вдруг услышал свист балбеса
Соловья-разбойника.

С той поры царя корёжит,
Словно кость застряла в ём:
Пальцы в рот себе заложит —
Хочет свистнуть Соловьём!

Надо с этим бой начать,
А то начнёт разбойничать!

Царь — ни шагу из квартиры,
А друзья-приятели —
Казначеи и кассиры —
Полказны растратили.

Ох! Враги пришли к палатам —
Окна все повыбили,
Евстигней перед солдатом
Гнётся в три погибели,

Стелется, старается,
В лепёшку расшибается!

Как сорвался царь с цепочки —
Цикает да шикает,
Он с утра на нервной почке
Семечки шабрыкает.

Царь солдата ухайдакал:
То — не то, и это — нет.
Значит, царь — эксплуататор,
Настоящий дармоед.

Потому он злобится,
Что с ним никто не водится!

Все мы знали Евстигнея,
Петею воспетого.
Правда Петя не умнее
Евстигнея этого.

Лизоблюд придворный наспех
Сочинил царю стихи —
Получилось курам на смех,
Мухи дохнут от тоски.

А царь доволен, значится, —
Того гляди расплачется!

«Царь наш батюшка в почёте,
Добрый он и знающий.
Ну а вы себя ведёте
Крайне вызывающе!

Царь о подданных печётся
От зари и до зари!»
Вот когда он испечётся —
Мы посмотрим, что внутри!

Как он ни куражится,
Там вряд ли что окажется!

«Послужили мы — и хватит,
Бюллетень гоните нам,
Да и денег мало платят
Нам, телохранителям!» —

«А с меня вода как с гуся —
Щас как выйду на пустырь,
От престола отрекуся,
Заточуся в монастырь!»

Вот царь-батюшка загнул —
Чуть не до смерти пугнул!
Перестал дурачиться,
А начал фордыбачиться!

Песня Вани у Марии 0 (0)

rupoezia

Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
А обратно меня за заслуги мои
Санитарным везли эшелоном.

Подвезли на родимый порог,
На полуторке — к самому дому.
Я стоял и немел, а над крышей дымок
Подымался совсем по-другому.

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть,
И хозяйка не рада солдату —
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула — и в хату.

И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутёмные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул — подкосились колени.

Там сидел за столом да на месте моём
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нём, и хозяйка при нём, —
Потому я и псами облаян.

Это, значит, пока под огнём
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моём
И по-своему всё перевесил.

Мы ходили под богом — под богом войны,
Артиллерия нас накрывала,
Но смертельная рана нашла со спины
И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
«Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу».

Дескать, мир да любовь вам да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило…
Ну а он, б…, даже ухом в ответ не повёл,
Вроде так и положено было.

Зашатался некрашеный пол,
Я не хлопнул дверьми, как когда-то, —
Только окна раскрылись, когда я ушёл,
И взглянули мне вслед виновато.

Где мой пальчик 0 (0)

rupoezia

Маша варежку надела.
— Ой, куда я пальчик дела?
Нету пальчика, пропал,
В свой домишко не попал!
Маша варежку сняла.
— Поглядите-ка, нашла!
Ищешь, ищешь и найдёшь.
Здравствуй, пальчик!
Как живёшь?

Сиротка 5 (1)

rupoezia

Маша — круглая сиротка.
Плохо, плохо Маше жить,
Злая мачеха сердито
Без вины ее бранит.

Неродимая сестрица
Маше места не дает,
Плачет Маша втихомолку
И украдкой слезы льет.

Не перечит Маша брани,
Не теряет дерзких слов,
А коварная сестрица
Отбивает женихов.

Злая мачеха у Маши
Отняла ее наряд,
Ходит Маша без наряда,
И ребята не глядят.

Ходит Маша в сарафане,
Сарафан весь из заплат,
А на мачехиной дочке
Бусы с серьгами гремят.

Сшила Маша на подачки
Сарафан себе другой
И на голову надела
Полушалок голубой.

Хочет Маша понарядней
В церковь божию ходить
И у мачехи сердитой
Просит бусы ей купить.

Злая мачеха на Машу
Засучила рукава,
На устах у бедной Маши
Так и замерли слова.

Вышла Маша, зарыдала,
Только некуда идти,
Побежала б на кладбище,
Да могилки не найти.

Замела седая вьюга
Поле снежным полотном,
По дороженькам ухабы,
И сугробы под окном.

Вышла Маша на крылечко,
Стало больно ей невмочь.
А другом лишь воет ветер,
А кругом лишь только ночь.

Плачет Маша у крылечка,
Притаившись за углом,
И заплаканные глазки
Утирает рукавом.

Плачет Маша, крепнет стужа.
Злится дедушка-мороз,
А из глаз ее, как жемчуг,
Вытекают капли слез.

Вышел месяц из-за тучек,
Ярким светом заиграл.
Видит Маша — на приступке
Кто-то бисер разметал.

От нечаянного счастья
Маша глазки подняла
И застывшими руками
Крупный жемчуг собрала.

Только Маша за колечко
Отворяет дверь рукой, —
А с высокого сугроба
К ней бежит старик седой:

«Эй, красавица, постой-ка,
Замела совсем пурга!
Где-то здесь вот на крылечке
Позабыл я жемчуга».

Маша с тайною тревогой
Робко глазки подняла
И сказала, запинаясь:
«Я их в фартук собрала».

И из фартука стыдливо,
Заслонив рукой лицо,
Маша высыпала жемчуг
На обмерзшее крыльцо.

«Стой, дитя, не сыпь, не надо, —
Говорит старик седой, —
Это бисер ведь на бусы,
Это жемчуг, Маша, твой».

Маша с радости смеется,
Закраснелася, стоит,
А старик, склонясь над нею,
Так ей нежно говорит:

«О дитя, я видел, видел,
Сколько слез ты пролила
И как мачеха лихая
Из избы тебя гнала.

А в избе твоя сестрица
Любовалася собой
И, расчесывая косы,
Хохотала над тобой.

Ты рыдала у крылечка,
А кругом мела пурга,
Я в награду твои слезы
Заморозил в жемчуга.

За тебя, моя родная,
Стало больно мне невмочь
И озлобленным дыханьем
Застудил я мать и дочь.

Вот и вся моя награда
За твои потоки слез…
Я ведь, Маша, очень добрый,
Я ведь дедушка-мороз».

И исчез мороз трескучий…
Маша жемчуг собрала
И, прислушиваясь к вьюге,
Постояла и ушла.

Утром Маша рано-рано
Шла могилушку копать,
В это время царедворцы
Шли красавицу искать.

Приказал король им строго
Обойти свою страну
И красавицу собою
Отыскать себе жену.

Увидали они Машу,
Стали Маше говорить,
Только Маша порешила
Прежде мертвых схоронить.

Тихо справили поминки,
На душе утихла боль,
И на Маше, на сиротке,
Повенчался сам король.

Гдe ты теперь 0 (0)

rupoezia

Гдe ты теперь? За утёсами плещет море,
По заливам льдины плывут,
И проходят суда с трёхцветным широким флагом.
На шестом этаже, у дрожащего телефона
Человек говорит: «Мария, я вас любил».
Пролетают кареты. Автомобили
За ними гудят. Зажигаются фонари.
Продрогшая девочка бьётся продать спички.

Гдe ты теперь? На стотысячезвёздном небе
Миллионом лучей белеет Млечный путь,
И далеко, у глухогудящих сосен, луною
Озаряемая, в лесу, века и века
Угрюмо шумит Ниагара.

Гдe ты теперь? Иль мой голос уже, быть может,
Без надежд над землёй и ответа лететь обречен,
И остались в мире лишь волны,
Дробь звонков, корабли, фонари, нищета, луна, водопады?

Маша 0 (0)

rupoezia

Вдоль моря быстро девочка проходит,
бледнея, розовея и дичась.
В ней все восходит… Что с ней происходит?
В ней возникает женщина сейчас.

Она у моря тапочки снимает,
вступает, словно в музыку, в него,
и все она на свете понимает,
хотя не понимает ничего.

Рассудок трезвый, безрассудства масса,
взгляд из-под чуткой челки через всех
и снова вниз… Все это вместе Маша —
серьезный большеглазый человек.

И у меня пересыхает нёбо,
когда, забыв про чей-то взрослый суд,
мальчишеские тоненькие ноги
ее ко мне беспомощно несут.

Я надеваю трубчатую маску.
Плывет и Маша где-то надо мной.
Я сквозь стекло ищу глазами Машу
среди цветов и крабов, как хмельной.

И вижу я в зеленой толще светлой
над бурою подводною грядой —
колышутся, как беленькие стебли,
мальчишеские ноги под водой.

И я плыву, плыву в подводных чащах,
плыву я, воду ластами кроя,
и я несчастлив от того, что счастлив,
и снова счастлив, что несчастлив я.

Что мне сказать? Пусть не боится мама —
тебе не причиню я, Маша, зла.
Мне от тебя немного надо, Маша,
и очень много — чтобы ты была.

В раздумиях о вечности и смерти,
охваченный надеждой и тоской,
гляжу сквозь твое тоненькое сердце,
как сквозь прозрачный камушек морской.

Маша и каша 0 (0)

rupoezia

Вот это –
хорошая девочка.
Зовут эту девочку Маша!
А это –
её тарелочка.
А в этой тарелочке…

Нет, не каша,
нет, не каша,
и не угадали!
Села Маша,
съела кашу
всю,
сколько дали!

Маша-растеряша 0 (0)

rupoezia

Жила-была девочка,
звали её Маша.
И не просто Маша,
а Маша-Растеряша.
Почему так звали?
Потому что знали:
все теряла Маша,
что бы ей ни дали.
Потеряла куклу,
потеряла бусы,
те, что подарила ей
бабушка Маруся.
Потеряла зонтик,
плюшевого Мишку,
потеряла где-то
разукраску-книжку.
Вещи и игрушки:
всё теряла Маша,
всё теряла Маша,
Маша-Растеряша!
И однажды Маше
сон такой приснился:
Мишка с куклой Дашей
в гости к ней явился.
Горько стали плакать
бедные игрушки.
Головой качали
Бабушки-старушки.
«Ох ты Маша-Маша,
Как тебе не стыдно?»
Плачет кукла Даша,
очень ей обидно:
«Маша, Маша, Машенька,
я тебя любила,
ты же меня, Машенька,
бросила, забыла!»
«И меня забыла, –
всхлипывает Мишка. –
Посмотри – мне лапу вот
оторвал мальчишка!»
И игрушкам вторит
бабушка Маруся:
«Я дарить не буду
больше тебе бусы».
Тут же появилась
разукраска-книжка:
«Я под пианино
год пылюсь, малышка!»
Стало Маше горько,
Стало Маше стыдно.
За себя, такую,
стало ей обидно.
И решила наша
маленькая Маша:
больше нет, не будет
она растеряшей.
Скоро все довольны
стали нашей Машей.
Стала аккуратной,
бережливой Маша.
Возвратились к Машеньке
все её игрушки,
хвалят во дворе её
бабушки-старушки.
Девочкой примерной
стала наша Маша.
Стыдно, стыдно, стыдно
быть Машей-Растеряшей.

Песня про плотника Иосифа, Святого Духа, Деву Марию и непорочное зачатие 0 (0)

rupoezia

Возвращаюся с работы,
Рашпиль ставлю у стены,
Вдруг в окно порхает кто-то
Из постели от жены!

Я, конечно, вопрошаю: «Кто такой?»
А она мне отвечает: «Дух Святой!»

Ох, я встречу того Духа —
Ох, отмечу его в ухо!
Дух — он тоже Духу рознь:
Коль святой, так Машку брось!

Хоть ты кровь и голубая,
Хоть ты белая кость,
До Христа дойду и знаю —
Не пожалует Христос!

Машка — вредная натура —
Так и лезет на скандал,
Разобиделася, дура:
Вроде, значит, как бы помешал!

Я сперва-сначала с лаской: то да сё…
А она — к стене с опаской: «Нет, и всё!»

Я тогда цежу сквозь зубы,
Но уже, конечно, грубо:

«Хоть он возрастом и древний
И хоть годов ему тыщ шесть —
У его в любой деревне
Две-три бабы точно есть!»

Я к Марии с предложеньем —
Я вообще на выдумки мастак! —
Мол, в другое воскресенье
Ты, Мария, сделай так:

Я потопаю под утро — мол пошёл…
А ты прими его как будто, хорошо?

Ты, говорю, накрой его периной
И запой — тут я с дубиной!
Он — крылом, а я — псалом,
Он — колом, а я — кайлом!

Тут, конечно, он сдаётся.
Честь Марии спасена!
Потому что, мне сдаётся,
Этот Ангел — Сатана!

…Вот влетаю с криком, с древом,
Весь в надежде на испуг…
Машка плачет. «Машка, где он?» —
«Улетел, желанный Дух!» —

«Как же это, я не знаю, как успел?» —
«Да вот так вот, — отвечает, — улетел!

Он, — говорит, — псалом мне прочитал
И крылом пощекотал…» —

«Ты шутить с живым-то мужем!
Ах ты, скверная жена!..»
Я взмахнул своим оружьем…
Смейся, смейся, Сатана!

Маша (Стихотворение в прозе) 0 (0)

rupoezia

Проживая — много лет тому назад — в Петербурге, я, всякий раз как мне случалось нанимать извозчика, вступал с ним в беседу.

Особенно любил я беседовать с ночными извозчиками, бедными подгородными крестьянами, прибывавшими в столицу с окрашенными вохрой санишками и плохой клячонкой — в надежде и самим прокормиться и собрать на оброк господам.

Вот однажды нанял я такого извозчика… Парень лет двадцати, рослый, статный, молодец молодцом; глаза голубые, щеки румяные; русые волосы вьются колечками из-под надвинутой на самые брови заплатанной шапоньки. И как только налез этот рваный армячишко на эти богатырские плеча!

Однако красивое безбородое лицо извозчика казалось печальным и хмурым.

Разговорился я с ним. И в голосе его слышалась печаль.

— Что, брат? — спросил я его. — Отчего ты не весел? Али горе есть какое?

Парень не тотчас отвечал мне.

— Есть, барин, есть, — промолвил он наконец. — Да и такое, что лучше быть не надо. Жена у меня померла.

— Ты ее любил… жену-то свою?

Парень не обернулся ко мне; только голову наклонил немного.

— Любил, барин. Восьмой месяц пошел… а не могу забыть. Гложет мне сердце… да и ну! И с чего ей было помирать-то? Молодая! здоровая!.. В един день холера порешила.

— И добрая она была у тебя?

— Ах, барин! — тяжело вздохнул бедняк. — И как же дружно мы жили с ней! Без меня скончалась. Я как узнал здесь, что ее, значит, уже похоронили, — сейчас в деревню поспешил, домой. Приехал — а уж за? полночь стало. Вошел я к себе в избу, остановился посередке и говорю так-то тихохонько: «Маша! а Маша!» Только сверчок трещит. Заплакал я тутотка, сел на избяной пол — да ладонью по земле как хлопну! «Ненасытная, говорю, утроба!.. Сожрала ты ее… сожри ж и меня! Ах, Маша!»

— Маша! — прибавил он внезапно упавшим голосом. И, не выпуская из рук веревочных вожжей, он выдавил рукавицей из глаз слезу, стряхнул ее, сбросил в сторону, повел плечами — и уж больше не произнес ни слова.

Слезая с саней, я дал ему лишний пятиалтынный. Он поклонился мне низехонько, взявшись обеими руками за шапку, — и поплелся шажком по снежной скатерти пустынной улицы, залитой седым туманом январского мороза.

Песня Марии 0 (0)

rupoezia

Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты,
Что же не замолкла-то навсегда ты,
Как забрали милого в рекруты, в рекруты,
Как ушёл твой суженый во солдаты?!

Я слезами горькими горницу вымою
И на годы долгие дверь закрою,
Наклонюсь над озером ивою, ивою,
Высмотрю, как в зеркале, — что с тобою.

Травушка-муравушка сочная, мятная
Без тебя ломается, ветры дуют…
Долюшка солдатская — ратная, ратная:
Что как пули грудь твою не минуют?!

Тропочку глубокую протопчу по полю
И венок свой свадебный впрок совью,
Длинну косу девичью — до полу, до полу —
Сберегу для милого с проседью.

Вот возьмут кольцо моё с белого блюдица,
Хоровод завертится — грустно в нём.
Пусть моё гадание сбудется, сбудется:
Пусть вернётся суженый вешним днём!

Пой как прежде весело, идучи к дому, ты,
Тихим словом ласковым утешай.
А житьё невестино — омуты, омуты…
Дожидает Марьюшка — поспешай!

О Юге 0 (0)

rupoezia

Тебя всё манит Калабрия,
Меня — Норвегии фиорд.
О, дай мне взять, моя Мария,
Последний северный аккорд!

Дай утонуть в Балтийском море,
Иль на эстляндском берегу
Уснуть, лаская взором зори,
Что вечно в сердце берегу…

Тебя влечёт Александрия,
Тебе всё грезится Каир,
Как мне — Миррэлия, Мария,
Как Сологубу — сон-Маир!

Ты мной всегда боготворима,
И за тобою я пойду
За них — меридианы Рима —
Прославить южную звезду.

Тебе угрозна малярия,
Но если хочешь,- верный друг,
Я для тебя, моя Мария,
Уеду с севера на юг!

Мастерица виноватых взоров 5 (1)

rupoezia

Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный…
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..

Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи тёмные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария,- гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить — уснуть.
Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.

Маленькая девочка у папы на коленочках 0 (0)

rupoezia

Маленькая девочка
У папы на коленочках,
Маленькая девочка
Машенькой зовется.
Все ласкают девочку,
Все играют с девочкой —
Ведь не просто так ребенку
Имечко дается!
Машенька — желанная,
Машенька — любимая,
Имя твое древнее
И для нас правдивое!

Медсестра Мария 0 (0)

rupoezia

А что я сказал медсестре Марии,
когда обнимал ее?
— Ты знаешь, а вот офицерские дочки
на нас, на солдат, не глядят.

А поле клевера было под нами,
тихое, как река.
И волны клевера набегали,
и мы качались на них.

И Мария, раскинув руки,
плыла по этой реке.
И были черными и бездонными
голубые ее глаза.

И я сказал медсестре Марии,
когда наступил рассвет:
— Нет, ты представь: офицерские дочки
на нас и глядеть не хотят.